Эдуард Овечкин "Акулы из стали"

[Марат 3]

Флаг

История эта произошла в тот день, когда к нам в Заполярье пришло лето. Не то, которое календарное, а настоящее: с жарой, тишиной и гладким, блестящим от солнца морем. Тучи уплыли в Норвегию, чайки улетели на помойки, а вся подсменная вахта валялась на корме, жаря свои белёсые тельца под ультрафиолетом и торопясь получить тот чудесный северный загар с зеленоватым оттенком.
Мне, как дежурному по кораблю, валяться не полагалось, а полагалось бдить, хоть и воскресенье на дворе. Поэтому телефонный звонок меня несколько удивил.
– Восемьсот шестой бортовой, дежурный….
– Эдуард, – перебил меня командир, – а что за лежбище морских котиков у нас на корме?
Странно, чего бы это командир забыл в дивизии в воскресенье?
– Так это подсменная вахта, тащ командир, усиливают организм витамином Д, по рекомендации врача.
– Точно только подсменная?
– Тащ командир, да я бы забоялся один внутри-то сидеть.
– Короче, загоняй всю эту вакханалию вниз, и остальных, кто на борту, в центральном собери, я минут через десять буду.
Прибыл даже вместе с интендантом Лёней. Что-то, видимо, намечается.
– Спасибо, что хоть оделись, товарищи отдыхающие! Значит дело такое. Во флотилии сейчас находится начальник штаба военно-морского флота. Изъявил желания посмотреть на Акулу. Просил жопы не рвать и не усердствовать: пирс не красить и ковры не стелить, он так, ради любопытства.
– Что, – решаю я уточнить, на всякий случай, – и швартовые на беленькие менять не будем?
– Кто будет врать безбожно, тот прямо сейчас пойдёт.
– Дык я один не справлюсь, они же тяжёлые!
– Я ты языком. Языком-то своим справишься, по любому. Короче. Приборку организовать быстренько, всё помыть и одного Лёне в помощь, для организации фуршета. Вопросы?
– Сан Сеич, – деликатно закашлял шткрман Андрей, – положенно как бы его флаг поднимать, когда он на борт прибывает!
– А зачем мне эта лишняя информация? У тебя боцмана в подчинении, пусть поднимут.
– Так нет у нас его на борту – не получали такой!
– Андрей, значит, когда Эдуард скомандует "Флаг начальника штаба поднять!" залезешь на флагшток и будешь оттуда орать дурным голосом: "Я флаг начальника штаба флота!". Ну мне сказать тебе "позвони в дивизию и спроси" или ты просто позвонишь в дивизию и спросишь?
Андрей звонит в дивизию.
– Нет у них тоже такого флага.
– Андрей!!!
– Понял.
Андрей звонит в штаб флотилии, там тоже такого флага нет.
– Ладно, – говорит командир, – на флот уже не звони. Неси книжку, покажи, как он хоть выглядит.
Глядим в книжку.
– Да…Замысловато выглядит, – тянет командир, – надо что-то думать. Значит так. Штурман неси Андреевский флаг новый и фломастеры какие-нибудь, Лёня неси простынку белую, ножницы и нитки с иголками. Будем творить.
Ну разложили Андреевский флаг на столе, вымеряли линейкой пропорции (целый инженер же с высшим образованием в группе нашёлся!), вырезали квадраты из простынки, пришили почти аккуратно белыми нитками. Сидим – любуемся.
– Ну что, – потирает руки командир, – дело за малым осталось!!! Два якорька, да веночек изобразить! Штурман – к барьеру!!!
– А чего я-то? – удивляется штурман, – я что художник чтоли?
– Ну во-первых, раз я сказал художник – значит художник! А во-вторых достаточно того, что в первых! И попререкайся мне ещё, так я вернусь к варианту твоего залезания на флагшток!!!
Ну рисовали все, конечно. Подводники – они же как дети, а тут такая раскраска!!! И якорьки тебе красненикие и веночек с бубочками – прям про этого начальника штаба забыли от творческого экстаза и неожиданного обретения своего художественного предназначения. Командир вокруг нас ходит и ценные указания раздаёт по нанесению правильных оттенков. Сотворили. Стоим, смотрим.
– Да, – резюмирует командир, – печальная картина-то вышла. Ладно, Эдуард, лезь на рубку и памахай мне им оттуда, а я с пирса погляжу. Может с пирса не так страшно будет.
Лезу на рубку, разворачиваю над головой это уёбище.
– Ну и уёбище! – кричит командир командир с пирса.
– А флаг-то как? – кричу ему в ответ, чтоб разрядить обстановку.
– Едееет! – кричат из центрального, – из дивизии позвонили!!
Командир поднялся к рубочному люку и проводит рекогносцировку на местности.
– Значит, Эдуард, когда он на трап встанет и я скажу: "Смирно!". ты ори сразу дурным голосом "Флаг начальника штаба флота поднять!", но, при этом его не поднимайте, пока он до рубки не дойдёт. Потом значит он такой вот тут проходит, а я отсюда стану и в люк его буду сразу подталкивать, а ты вот здесь встань и углы обзора ему закрой своей тщедушной тушкой, эх, жалко не Борисыч сегодня дежурным стоит!
И бежит к трапу встречать высокого начальника. А с ним, естественно и свита его приехала, как положено, – пятеро капразов каких-то московских. Они от наших-то сразу отличаются, за двести метров не ошибёшься. Важные такие все, холёные.
Сначала план шёл как по маслу. А потом, когда начальник штаба вниз уже полез, эти его спрашивают разрешения покурить.
– Ну если дежурный вам разрешит, товарищи офицеры, то курите, конечно.
И, вниз, значит, полез. Командир – за ним.
– Тащ дежурный, можно мы на мостике у вас покурим? Тут вот и пепельницы у вас имеются!
– Курите на здоровье, – разрешаю я, – товарищи офицеры штаба флота!
– А вы спускайтесь, не стойте здесь, мы тут разговоры свои разговаривать будем, да и что вы тут торчать будете попусту, вы же офицер, а не болванчик какой-то.
Эх, товарищи офицеры штаба! Да не торчал я там, а выполнял важную миссию по защите чести Северного флота, между прочим!!! Подумал я, пока спускался вниз. Чуть позже спустились и капразы. Ржут, как кони.
– Мы поняли, – говорят, – товарищ дежурный почему Вы там стояли!
"Ну блин, - думаю я, – вы ж стратеги и тактики ВМФ, как вам не понять-то"
– А что вам флотилия заранее флаг начальника штаба не передала?
"Да нет его на флотилии-то" – думаю я, но вслух говорю:
– Никак нет! Везли, но у них машина сломалась!
– А вы молодцы, ребята, не растерялись! Настоящие моряки!! Смекалистые!!!
– Мы же подводники, – говорю, – нам без смекалки никак!!!
– И правильно! Только мы, когда обратно вылазить будем, Вы тоже там встаньте, на всякий случай, а то он мужик-то хороший и с чувством юмора, но может потом во Флотилии и вздрючить кого-нибудь за то, что флагом вас не обеспечили. А оттуда и вам потом, наверняка, достанется!
– Да уж непременно, – отвечаю, – достанется!
– Ну вот и договорились! Кто нас по кораблю проведёт?
– Да вот прямо я и проведу!
Смекалка — это тоже флотская традиция. Находить выход из неожиданных ситуаций, не имея на это достаточны ресурсов и возможностей своего рода искусство даже, доложу я вам.

[Марат 3]

Гражданские

Есть такая категория людей в военно-морском флоте, которых называют "гражданские специалисты". Жизнь флота, да и само рождение его были бы невозможны без них. Поэтому я не могу не посвятить им отдельную пестню, пронизанную пафосом и чувством категорического уважения к ним – гражданским специалистам.
Всех гражданских специалистов, условно, можно разделить на две категории: заводские и командировочные в военно-морских базах. Начнём с заводских.
Что такое судостроительный завод, объяснить невозможно, в принципе. И если вы никогда не видели, например, завода "Звёздочка" в Северодвинске, то вы не видели заводов вообще. Это такой громадный улей, где стопитсот тысяч человек находятся в постоянном движении, перемещении, таскании, клепании, сварении, лужении, поднимании, клеянии и всё в атмосфере строжайшей секретности! Мало того, что они, значит, все хаотично перемещаются, иллюстрируя собой броуновское движение частиц, так они, при этом, ещё умудряются и лодки подводные строить! И как строят-то, гады – по два срока ходили без всяких положенных ремонтов вообще и безаварийно!
Стоит лодка в заводе. Сидишь ты такой на рубке подводной лодки, тренируешься выпускать дым изо рта колечками и думаешь: "Кто, пип-пип, способен управлять всем этим хаосом, не сходя с ума? Какой же у него размер башки должен быть?"
– Анатолич!! – орёт в это время снизу вахтенный мичман, – тут к командиру бригадир какой-то пришёл, а у меня связи нет, крикни там в центральный!
– Что вы орёте, как умалишённые, – бурчит командир, вылезая из люка, – я уже тут.
– Пусть сюда поднимается! – орёт командир вахтенному так, что у меня звуковыми волнами пилотку на затылок сдвигает.
Садится рядом со мной на рубку и сидит, болтая ногами. Поднимается бригадир:
– Товарищи, мы у вас шахту ракетную мыть будем, вот список рабочих, для допуска на борт.
– Долго мыть будете? – спрашивает командир, глядя, как один пьяный рабочий возле КПП пытается вручить другому пьяному рабочему щенка, а тот отбивается от него банкой кильки в томате.
– За два дня сделаем!
– За два дня? Ну-ну. – в это время к двум пьяным рабочим подошёл третий и орёт что-то на того, что с килькой, показывая руками на того, который со щенком.
Мы как раз заходили тогда в Северодвинск в середине автономки, чтоб шахту ракетную помыть. Чего-то они там носили, в шахту сыпали, водой заполняли, бульбулировали её, осушали, опять что-то лили…и так ровно два дня. Через два дня приходит этот же бригадир к командиру — вот, мол, документы, распишитись, мы всё закончили.
– Как закончили? – разочаровывается командир, – а можете ещё пару дней повозится, а то у меня не все ещё на дискотеку для тех, кому за тридцать успели сходить?
– Да можем, - говорит бригадир, – но не больше, а то вопросы начнутся.
– Сколько? – уточняет командир в том смысле, сколько литров спирта он должен за такое ви-ай-пи обслуживание
– Да что Вы, – отмахивается бригадир, – мы же люди, всё понимаем.
– Нет, позвольте, – настаивает командир, – я от души желаю Вас отблагодарить!
– Да не надо, честное слово.
– Нет уж будьте добры!
– Ладно, банки хватит.
И бригадир с банкой спирта под мышкой уходит на два дня, а мы бежим в ДК и радостно там отплясываем под цыганку Сэру, охотно демонстрируя всем желающим свой спермотоксикоз своё конское здоровье.

Вторая группа гражданских специалистов это те, которые жили прямо в наших посёлках откомандированные из своих Комсомольсках-на-Амуре, Владивостоков, Баку и Херсонов для поддержания нашей боеготовности на надлежащей высоте. У меня их было двое: Паша и Люба. Паша помогал разбираться с пультами общекорабельных систем и систем управления движением, а Люба – с компрессорами и прочей мелочью.
– Эдик, – гундосил Паша, доставая очередную кассету из Корунда, – ну почему пломбы сорваны?
– Паша, – говорю, – пять градусов рассогласование было вертикальных рулях в море, командир велел починить.
– Эдик, ну пять градусов – этожы нормально!
– Заводу твоему нормально, Паша, а нашему командиру надо два и не больше, а иначе у него манёвры в надводном положении не такие изящные получаются.
– А чё ты тут сделал? – удивлённо таращится Паша, сняв с кассеты боковую стенку
– Ну вот жешь этот резистор перепаял на этот, а тут закоротил дорожку просто
– Эдииикбля! Ну йобаныйврот – тут же подстроечный резистор вот стоит!!!
– Такой умный ты Паша, как я погляжу, – у него головка, как хер у комарика, где я тебе на подводной лодке такую отвёртку найду? А лезвием он не крутился. Вот.
– Лееезвийееем? – тихо подвывал Паша – каким лезвием, Эдииик?
– Невой, – говорил я и отбегал от Паши подальше. На всякий случай.
А потом Паша со всеми рабочим начал забастовку. Им тогда не платили ещё дольше, чем нам. Нам по четыре месяца, а им по шесть.
– Паша, – звоню ему, – мне надо Топаз посмотреть, мне в море послезавтра, Паша.
– Эдик, ну я не могу, забастовка же у нас!
– А у меня жизни двухсот человек, Паша. Я, Паша, же потом, когда мы потонем, к тебе в кошмарных снах являться буду всю твою оставшуюся жизнь и с укором буду смотреть тебе в глаза.
– Эдик, бля, ну мне жрать нечего, ты пойми, это важно!
– Паша, да я не скажу никому, что ты штрейхбрейкер, между нами всё останется, потом документы оформим, когда вы бастовать закончите. А ещё у меня две сосиски на обед и пачка лапши, приезжай, Паша, пообедаем, заодно.
И Паша приезжал и ковырял мне Топаз и вводил его в строй, а потом мы съедали две мои сосиски, запивая их пол-литрой спирта и сидели курили на ограждении рубки и рассказывали друг другу про то, что ну вот что за говно вокруг твориться, ну как так, нас тут кинули все, на этом ебучем Севере и что-то требуют, стращая долгом, а мы: капитан-лейтенант военно-морского флота и старший специалист чего-то там, оба с высшими образованиями, две сосиски из вакуумной упаковки на обед себе за роскошь считаем. И командир, проходя мимо, открывал было рот, видя нашу дерзкую наглость, но потом закрывал и молча шёл дальше.
Но самые отчаюги были, конечно, те, которые работали с системой ВВД. ВВД – это система воздуха высокого давления. Воздух сжимался компрессорами до давления 400 килограмм сил на сантиметр квадратный, закачивался в стальные баллоны между прочным и лёгким корпусом и служил, в основном, для продувания балластных цистерн. Чрезвычайно опасная вещь, при небрежном с ней обращении. Можете себе представить, что будет с вашим организмом, если на каждый квадратный его сантиметр резко надавит четыреста килограмм? Отсюда и до Шпицбергена распылится ваш организм. Тьфу-тьфу-тьфу, конечно.
Так вот, когда к нам приходили рабочие работать с этой системой, то на пульт управления общекорабельными системами в центральном пост вывешивалась вооот такенная табличка "Запрещены переключения в системе ВВД, стерва!!! Категорически!!! Работают люди!!!!"
Сижу, дежурю. Входит один из специалистов.
– Давайте, говорит в шестую ЦГБ дунем немножко, надо пневмоклапана проверить
– Ты нормальный? – спрашиваю его, – Табличку видишь?
– Да всё нормально, я всё знаю, всё под контролем!
– Ну сам тогда дуй, контроллер, – говорю, – мы на флоте таблички приучены чтить и уважать.
Ну дунул он, значит, недолго так, сидит, в блокнотике себе что-то пишет. И тут слышим: откуда-то вопль доносится и, по нарастающей звуковой амплитуде, приближается к нам:
– Ктооооооо??? Ктобляяяяяя!!!! Убйуууууубляяя!!!
Не успел я моргнуть, как этого дульщика и след простыл, а в центральный врывается товарищ его, весь в говне каком-то, волосы дыбом, глаза, как у рака, на 360 градусов вращаются, в руках ключ от перемычки ВВД (такая железная палка метровой длины, а на конце её два захвата под болт диаметром пятьдесят сантиметров)
– Ктобля !? Ктодулна?!!!
– Не, не, не, – говорю, – товарищ, это Вы зря тут на меня глазами вращаете. Это дул коллега Ваш по цеху
– Гдебля?!! Гдебляон!!??
Беру переговорное, спрашиваю у верхнего вахтенного, а не выходил ли гражданский специалист с корабля?
– Так точно – бодро докладывает верхний вахтенный, – умчался в сторону штаба чуть не по воде!
– Сууукааааа! – воет второй и бежит наверх
– Суууукааааа! – слышу его вопль над заливом в центральном.
Спустился назад минут через пять. Остыл уже немного, только руки трясуться и глаза дёргаются:
– Простите, товарищ дежурный, а не будет ли у вас штанов запасных, а то мне мои постирать надо срочно?
Дали ему штаны, конечно. В душ отвели, чаем отпоили. Оказалось, потом, что он как раз в этой цистерне и сидел, куда товарищ его дунул. Представляете, – сидити вы себе в огромной, тёмной и склизкой бочке, а туда четыреста килограмм на сантиметр квадратный воздуха расширяются? Вой, холод и вообще натуральное ощущение пиздеца, должу я вам. Я, конечно, в ЦГБ не сидел, но перемычка в 16 отсеке бахнула один раз.
Сидим, значит, в центральном, никого не трогаем, а у нас резко пилотки с головы сдувает. И шум, такой, как от прибоя, только не ласковый. Вентиляция у нас так не может точно, начинаем панически оглядываться и вижу я, к своему глубокому удивлению, что у нас перемычка ВВД в шестнадцатом открылась, а она разобрана как раз в это время на протирку спиртом. Значит представьте себе – мы в 18 отсеке, перемычка через 19, 8, 10, 12, 14 аж в 16 бахнула – метров восемьдесят и совсем не по прямой, а волосы дыбом встают. Это хорошо ещё, что люки переборочные между отсеками у нас открыты были, в связи с ревизией ВВД. Кричу командиру дивизиона живучести:
– Игорьбля!!! Перемычка шестнадцатого!!!
Бежим с ним, роняя кал, в шестнадцатый отсек, жутковато, конечно, "надобылоучитсянабухгалтера" – думаешь в этот момент, но поздно уже. Прибегаем в шестнадцатый, а там декорации к фильму "Морозко": всё в блестящем белом инее, холодина, из перемычки сосульки растут…начинаем клапанами ручными перемычку от остальной системы отсекать, чтоб остальные дружно не бахнули сюда же. Клапана железные, руки примерзают, кожа рвётся, кровища капает – романтика. Перекрыли, возвращаемся в центральный, коленки трясуться, руки в крови. Командир встречает:
– Чо, убили там кого?
– Не, – говорим, – руки к железу примерзали
– Ну дык ёпт, это же железо же! – резюмирует командир, довольный тем, что всё хорошо закончилось.
– А мы думали, что железо, это пластамасса, – смеётся от нервного перенапряжения Игорь.
– Не стыдно, командира-то подъёбывать? – уточняет, на всякий случай, командир
– Неееет!! – ржём уже вдвоём с Игорем
– Никакого уважения к старшим по воинскому званию самцам! – начинает смеяться и командир.
Хорошо же, когда всё хорошо заканчивается?
Вот такой вот длинный рассказ у меня получился про гражданских специалистов. Но. Из песни слов не выкинешь. Запомните главное "Небрежность – признак мастерства" это шуточный девиз, не применяйте его в реальной жизни. А гражданским специалистам, ещё раз, большое спасибо.

[Марат 3]

Читая про гражданских я надолго пАд стол упал

[Марат 3]

Воспитатель

Самые поразительные примеры мимикрии в животном мире я наблюдал в середине девяностых годов, когда перестала существовать КПСС. Во времена СССР, в каждой воинской части была такая должность – замполит. Замполит был заместителем командира части и следил за чистотой рядов и преданностью военнослужащих идеалам партии. В подавляющем большинстве, замполиты были откровенными бездельниками, наделёнными неограниченной властью и высокими окладами денежного содержания, что, естественно, вызывало стойкое чувство презрения к ним со стороны нормальных военнослужащих.
А потом, по их же прямому недосмотру и, как показатель полной их бездеятельности, в стране случилась Перестройка. КПСС – больше не правящая партия, идеалогии у страны нет и, стучать на офицеров невозможно за отсутствие конспектов работ В.И. Ленина. И что? И то. Вместо того, чтоб с гордостью снять с себя погоны и поуходить в марксистко-ленинские монастыри, замполиты быстренько переименовали себя в воспитателей и остались на тех же местах. Воспитателей – понимаете? То есть мальчика воспитывали родители, потом школа с родителями, отчасти улица, потом мальчик поступал в военное училище и там его тоже воспитывали, а потом он приходил офицером в вооружённые силы – и там его, как бы, дальше воспитывали, вплоть до того момента, пока он не становился командиром части.
То есть, тебе тридцать пять лет, например, ты командир батальона и, может быть, даже награждён правительственными наградами в два ряда на груди, трое детей у тебя от двух жён, но всё равно будет замполит полка, который будет продолжать тебя воспитывать.

Ну не бред? Но в этом и была вся суть замполитов, которые точно так же, как и священнослужители, готовы были ужиться с любой властью, лишь бы сыто жить и ничего не делать. Надеюсь, что теперь стало понятнее, за что же их так презирали.
Наш "полк" состоял из ста восьмидесяти человек и из них семьдесят были в электромеханической боевой части. Поэтому и воспитателя у нас было два – один общий "большой" и один "маленький" – в электромеханической части. Должность маленького называлась у нас в народе "комсомолец".
И вот прислали к нам на железо комсомольца из Феодосии, где до этого служил он начальником танцплощадки. Комсомольца звали Вова и за какие грехи он был сослан на флот никто не говорил. Мне было тогда лет двадцать семь, примерно, и был я уже служивым капитан-лейтенантом, а Вове было тридцать два, он тоже был капитан-лейтенантом со свеженькими погонами на своих хилых плечах. Я тогда сменялся с дежурства в дивизии и шёл на корабль, а мне говорят – вон видишь стоит чудо, – это ваш комсомолец новый, отведи его на корабль. Познакомились, идём на корабль, загребая пыль и вытирая пот со лбов рукавами.
– Откуда ты? – спрашиваю его, для поддержания разговора
– Из Феодосии!
– Мать моя, женщина, а как тебя занесло к нам-то? Родину пытался туркам продать?
– Нет, майора хочу получить.
Ну и умник, думаю я себе молча. Это же надо бросить Феодосию и приехать в Мурманскую область только для того, чтоб получить очередное воинское звание. Не дай бог, конечно, так сильно любить воинскую службу.
Сначала, конечно, отнеслись к нему все довольно равнодушно, но потом он стал нас сказочно веселить. Любому офицеру на корабле выдают зачётный лист по устройству корабля, работе его основных систем и борьбе за живучесть. Вова не мог выучить ничего от слова "абсолютно". Сдаёт механику зачёт, например. Тот его одно спросил, другое, третье – полный алес.
– Ладно, – сдаётся механик, – скажи мне где в первом отсеке трюм и подпишу тебе что-нибудь
– Хахаха!! – радостно смеётся Вова, – не удастся вам меня подколоть! Нет в первом отсеке трюма!!!
Механик, от такого задора, даже шире приотрыл свои раскосые глаза:
– Не понял, что значит нет трюма в первом отсеке?
– Ну в первом нет трюма – там только две палубы проходные, – радостно протягивает зачётный лист Вова.
– Погодите-ка, Владимир, тыкать в меня вашим позорным листом, – если механик перешёл на "Вы", то значит он злой, как татарская собака и Вове, походу, пришёл пипец, – прочный корпус у нас в виде цилиндра, где тогда в первом отсеке это нижнее скругление? Вы же ходите по прямой палубе, а не по сферической?
– Ну …не знаю, выгнули как-то?
– Прочный корпус?
– Ага
– Чтоб не кривой был?
– Ага
Механик смотрит на меня ошалевшими глазами.
– Не, не, – говорю, – мне тут некогда с вами смеятся вслух, я дифферентовку считаю.
– Амбулаторийаааа! – кричит механик в переговорное
– Чо надо – сонно отзывается доктор Андрюха
– Андрей! А скажи-ка мне, есть трюм в первом отсеке?
– Хафизыч, тебе что там делать нехуй?
– Не, ну Андрюха, я серьёзно!
– Ну кончено, пип-пип, есть – мы же на подводной лодке или где? По правому борту в насосной выгородке спуск за стойкой с фильтрами ФКП. И не мешайте мне, пип-пип, таблетки считать!
– Вот, Владимир, это доктор, – поднимает вверх палец механик, – терапевт, психиатр…
– Стоматолог, – добавляю я
– Сто- ма-то-лог! – соглашается механик, – знает где трюм первого отсека, а, кроме того, он знает такие слова, как "насосная выгордка", и не говорит, как ты, "коричневые коробочки", а говорит: "Фильтры ФКП"!!! А вы, сука, в электромеханической боевой части служите, между про и чем!!! Идите отсюда, Владимир, и пьяному мне на глаза не попадайтесь, иначе я за себя не ручаюсь!

А в море над ним любили издеваться трюмные матросы с мичманами. Идёт Вова в туалет, – они ему давление под педальку унитаза поддуют и – заходил Вова, а вышел кусок говна, с белыми, как у Вовы зубами и удивлённо моргающими, голубыми глазками. Бежит Вова в душ, смыть немедленно свой позор и говно, а они ему водонагреватель отключат и напор уменьшат, чтоб он там два часа холодненьким ручейком умывался. хер знает, кто из них кого воспитывал.
А тревога была – задымление в седьмом отсеке. Все бегут, как ополоумевшие, по боевым постам, некоторые даже в трусах одних, простите уж за столь крестьянский натурализм, с торчащей оттуда эррекцией, а Вова на променаде в восьмом. Гуляет по проходной палубе и улыбается навстречу стаду бизонов, которое из шестого скачет.
– Куда вы, ребята? – с заботливой отцовской улыбкой спрашивает Вова (Как? Как можно не услышать сигнал аварийной тревоги на подводной лодке, я вас спрашиваю?!)
Один его просто оттолкнул, второй дал пинка, а третий вообще скинул вниз на вторую палубу. Вова потом пришёл жаловаться командиру, что нет никакого уважения к работнику воспитательного отдела и требовал всех жесточайше наказать.
– Чтобля? – командир даже въехал не сразу, – чтобля сделать?
– Наказать! Они меня говном в туалете специально обдали!!! А потом воду горячую выключили!!! Я чуть не простудился!!!
– А на манометр посмотреть? – уточняет командир, – после того, как посрал, что тебе помешало?
– Да он не знает, что такое манометр, – бурчит механик, но так, чтоб все слышали.
– А ручку протянуть за дверь и нагреватель себе включить? – продолжает вести следствие командир, – А что ты вообще делал на проходной палубе восьмого по тревоге?
– Гулял – возмущённо удивляется Вова
– Что, простите меня за мой старческий маразм? – даёт наш добрый командир Вове шанс исправиться.
– Гулял!!! – ещё сильнее возмущается Вова.
– Жопой вилял, – тихонько рифмует командир дивизиона живучести и мы начинаем с ним мерзко хихикать. Я, конечно, понимаю, что нехорошо смеятся над человеком из-за его убожества, но море же – нервы ни к чёрту.
– Вова!!!! Пошёл на хер отсюда!!! – орёт командир, – и чтоб я тебя до конца выхода в глаза не видел!!!!
Когда пришли в базу, Вова побежал в политотдел дивизии жаловаться на нашу пидерастическую сущность. Замполит дивизии прискакал на УАЗике к нам, не успели мы вывод ГЭУ закончить. Дивная оперативность в решении вопросов. А мы же всё, на расслабоне уже, сидим по боевым постам и мечтаем о тёплой ванне, женщинах и водке.
– Товарищ командир! – начинает выговаривать замполит дивизии нашему командиру, который мирно дремет в кресле, – Я считаю, что с вашего молчаливого попустительства, у вас в экипаже происходит недопустимое!!! Недопустимое, я подчёркиваю, и насмехательское отношение к работнику воспитательной службы!!!
– Дыа? – удивляется командир, – ну-ка, ну ка?
– Вы его не уважаете!
– Йа? – командир вскакивает с кресла, – Йа его не уважаю? Да я командир подводного ракетоносца!!! Я даже международные конвенции ООН не уважаю, по долгу службы!! Я вообще никого не уважаю!
Пинает моё кресло:
– Вот ты, чучундра, скажи – уважаю я тебя?!
Я вскакиваю по стойке смирно (хотя корабельный устав запрещает мне это делать) и начинаю яростно подыгрывать:
– Никак нет, тащ командир! Я как раз тоже собирался в политотдел на Вас жалобу писать за неуважение!
– Да, сука, только попробуй, сгниёшь у меня в трюмах! А не ты ли, Эдуард, являешься, при этом лучшим специалистом первой флотилии?
– Я, тащ командир, два года уже подряд. А может и три.
– А благодарности у тебя есть от главкома ВМФ?
– Так точно – есть одна!
– А министр обороны, не ласкал ли тебя?
– Так точно, тащ командир, присвоил мне звание капитан-лейтенант на год раньше срока!
– Дык, может, у тебя и награды государственные имеются?
– Медаль ордена "За заслуги перед Отечеством"!
– Воооот, – говорит командир, разворачиваясь к замполиту, – этожыгагарин!!! Нашей дивизии!!! Его на герб можно рисовать, рядом с дельфином!!! И то!!! И то я его не уважаю!! А ваш придурок ПДА не носит, потому, что оно ему бедро натирает!!! Бедроблять!! Натирает!!! ПДА!!! Да я его на первой же отработке в бассейне УТК утоплю, что он мне дух боевой не подрывал и звание офицера не позорил!!!
– Это не конструктивный разговор, товарищ капитан первого ранга!!!
– Да!!! – радостно соглашается командир, – это сермяжная правда сурового подводного быта!!! Мы же Родину!!!! Родину бережём!!! А не конструктивные разговоры разговариваем!!!!

[Марат 3]

Воспитатель. Судный день.

УПАСР это такая служба при штабе флота, которая занимается поиском и спасением кораблей в морях и океанах. На моей памяти никого они не спасли, но всегда учавствовали в проверках штабом флота и были проверяющими с самыми широкими полномочиями. Флагманский ракетчик, например, проверял ракетную боевую часть, флагманский доктор – медслужбу, а офицеры УПАСР проверяли всех членов экипажа без разбора и жалости.
Накануне очередной проверки собрали нас на инструктаж, застращали всех в усмерть и в конце командир говорит:
– Упасранец приедет новый, какой-то. Недавно перевёлся с Камчатки и имеет классовую ненависть к Северному флоту. Особенно люто ненавидит замполитов.
– Наш человек! – резюмирует механик.
– Ваш-то ваш, но Вову своего спрячьте куда-нибудь, чтоб он на него случайно не наткнулся. Вова ты понял?
– Понял, товарищ командир!
– Нет, Вова, ты нихуя не понял! Не под одеялком в кайте спрячься, а как положено. К трюмным подойди, пусть они тебя под компрессором тряпками завалят, или к турбинистам, пусть они тебя под кожух турбины засунут. Не опозорь, Вова, мою седую лысину! Настоятельно тебя прошу, Вова! На-сто-я-тель-но!
Во время проверки меня, как штатного бездельника электромеханической боевой части, назначили в сопровождающие к этому упасровцу. Мол всех тут ебут, а ты сидишь и в носу ковыряешься. Нечего тут. Ходим с ним по кораблю, он то одного словит, то другого – всех опрашивает, как минуты по вдохам считать, заставляет показывать, как дизель-генератор запустить и всё такое. Подготовка у нас по борьбе за живучесть была на высоте, как я уже писал, поэтому упасровец ходил грустный – никакого криминала накопать не удавалось. Он было обрадовался, когда мы пришли в пятнадцатый отсек и там нас встретил матрос-дагестанец по кличке Чингачгук. Чингачгук, конечно, по-русски разговаривал плохо, но натаскан был командиром отсека, как пёс. Он показал проверяющему, как правильно шлюзоваться, как выносить буй-вьюшку и рассказал на каких муссингах сколько минут нужно сидеть для декомпрессии. В конце его доклада проверяющий аплодировал стоя всеми своими ладонями. Я уже было расслабился, от такого оглушительного успеха, но тут в отсек с песенком "Шаланды полные кефали" зашёл Вова. Вова шёл прятаться в КШР (кормовую шлюзовую рубку), он же там был один раз за всю свою полугодовую службу и, поэтому, резонно полагал, что разумной жизни там не водится и он с комфортом там отсидится, – дурак он, чтоли, под компрессором лежать? Увидев проверяющего, Вова, на секунду перестал улыбаться, но потом резко развернулся и попытался сбежать.
– Пагааадите-кааа, – схватил его проверяющий за рукав, плотоядно глядя на бирку "ЗКВР БЧ-5", – а кто это у нас тут такой красивый ходит?
– Заместитель командира БЧ-5 по воспитательной работе! – понуро доложил Вова
– Это был риторический вопрос, я целый капитан второго ранга и читать умею!
Целый капитан второго ранга достал из кармана секундомер и начал его заводить:
– Включиться в ССП!
ССП – это спасательное снаряжение подводника: Оно состоит из гидрокостюма СГПК, дыхательного аппарата ИДА – 59М и предназначено для самостоятельного выхода из затонувшей ПЛ, с глубин до ста метров. Подводник должен самостоятельно уметь одеть гидрокомбинезон, зажгутоваться (в резиновых руковицах) и включиться в дыхательный аппарат. Норматив был то ли четыре, то ли пять минут, но мастера у нас включались за полторы -две. В отличии от дагестанского матроса, Вова не умел включаться в ССП не то, что на время, а вообще, поэтому Вова начал стесняться:
– Ну тащ капитан второго ранга… ну я же замполит...ну может…ну вот если…
– Да хоть гваделупская богоматерь, вашу мать! Вы же подводник! Вы же офицер! Немедленно прекратить позорить военно-морской флот и включиться в ССП!!!
– Вова, – шепчу Вове, – включайся по-хорошему, а то пипец тебе будет.
– Время пошло! – щёлкает секундомером проверяющий.
Вова хватает гидрокомбинезон и начинает в него влазить, забыв снять тапки. Засунув ноги, понимает, что что-то не так, высовывает ноги обратно, лезет руками за тапками внутрь, достаёт их, ещё раз засовывает ноги, пытается одеть комбинезон на плечи, понимает, что забыл снять ПДА, сбрасывает комбинезон, снимает ПДА, накидывает комбинезон обратно, но забывает расправить зелёную кишку, поэтому получает железным клапаном от маски по затылку. Кое -как залазит в комбинезон, но забывает поправить резинку на маске, пытается в рукавицах натянуть её на затылок, но натягивает только до клапана сброса давления, решает, что сойдёт и так и пытается себя зажгутовать. Приматывает себе верёвкой руку к кишке, разматывает верёвку обратно, запутывается в ней. Проверяющий выключает секундомер.
– Ладно, давайте без жгутовки, – обречённо разрешает он Вове, – будем считать, что Вы зажгутовались.
Вова хватает ИДА, натягивает его себе на голову, но забывает поправить ремень и тот у него болтается на плече, когда Вова ищет его между ног. Я поправляю ему ремень, но получаю замечание от проверяющего, что ещё раз – и в глаз. Справившись с ремнями, Вова пытается прикрутить к маске дыхательные шланги, а если вы этого не делали стописят раз, то у вас это не получится ни за что. Маленькую гаечку, нужно прикрутить к маске в резиновых рукавицах.
Кое-как, минут через пятнадцать, Вова наживляет гайку и резво переключает дыхательный клапан на дыхание из аппарата, забыв, при этом, открыть воздушные баллоны. И радостно поднимает руку – готов! Проверяющий с укором смотрит на меня
– Откуда я знаю? – говорю я, – может их там учат дышать углекислым газом в их институтах.
– Товарищ офицер, – заботливо интересуется проверяющий, – а вы ничего не забыли?
Вова радостно-отрицательно машет головой. Вижу, что у Вовы начинают потеть стёкла и подкашиваются коленки. Захожу ему за спину и заботливо принимаю его в свои белы рученьки, когда он теряет сознание. Ну что мы – никогда дыхательные аппараты не снимали с потерявших сознание тел? Расстёгиваю ему ремень и дёргаю за него вверх, на себя. Офицер из УПАСР пытается мне помочь и подталкивает баллоны снизу. И кэээк даст мне железным клапаном в бровь! Распутываем Вову дальше и, с удивлением, наблюдаем, как чья-то кровь капает нам на руки. А, так это же моя кровь из рассечённой брови.
– Товарищ офицер, с Вами всё в порядке? – хватает меня за рукав проверяющий.
Так а чё не в порядке-то? "Наши мужики на болоте и не так давят", ну вы в курсе)) Но понимаю, что из ситуации можно извлечь выгоду.
– Да всё нормально, – говорю, – только голова немного кружится и подташнивает
Кошу под сотрясение мозга, значит.
– Вам надо срочно в амбулаторию!! Давайте я вас отведу!!
Падаю в заботливо расставленные руки целого капитана второго ранга и волочу за ним ноги, пока он меня несёт в амбулаторию в первый отсек. По дороге над нами удивляются турбинисты с элктриками:
– Надо же, Эдик нашёл место на Акуле, где можно головой удариться!
– Отставить смеятся! – кричит на них упасровец, – он человеку жизнь спасал!
– Какому человеку?
– Тащ капитан второго ранга, – шепчу ему слабеющим голосом в ухо, – не выдавайте кому я жизнь спасал, а то ведь ещё больше засмеют!
Дотащил он меня в амбулаторию. А там флагманский доктор орёт на нашего Андрея за то, что у него из стерилизатора жаренной картошкой пахнет. Ну да, мы в нём картошку жарим, потому что: было бы удивительно, если бы не пахло!
– Товарищи офицеры! – кричит мой проверяющий, уже практически на руках, внося меня в амбулаторию, – тут у офицера сильный удар и сотрясение мозга.
Я падаю в кресло и пускаю слюну уголком рта.
– Выйдете, пожалуйста, – требует наш доктор, – я буду оказывать первую помощь!
Проверяющие из штаба флота послушно выходят.
Андрей осматривает меня с ног до головы:
– Косишь?
– Ага, – радостно улыбаюсь ему, – похоже?
– На первую степень дебилизма похоже, а не на сотрясение мозга. Неуч.
– Ну поверили жы.
– Ладно – сиди.
Андрюха моет меня перекисью, выстригает кусок брови и накладывает швы.
– Что-то быстро у нас получилось, – сетует Андрюха, – ещё час до конца проверки.
Достаёт бинты и начинает мне бинтовать голову. Одну пачку накрутил, вторую, третью берёт.
– Андрюха, – говорю, – ты что творишь? У меня уже шея болит от тяжести этой бинтовой шапки!
– Сиди тихо, сука! Не одного тебя проверяют.
Намотав мне бинтовой шлем на голову и запачкав его сверху чем-то красным, мол течёт не по-детски, Андрей говорит:
– А давай уже и дальше охуевать?
– А давай, – говорю.
Андрюха засовывает мне под мышку маленький термосик с кофе, приобнимает и выводит из амбулатории. В отсеке с волнением топчуться проверяющие.
– Товарищи офицеры, я наверх его провожу, на свежий воздух? – как бы спрашивает доктор
– Да-да, конечно, только осторожно!! – смотрят на мои кровавые бинты проверяющие.
Мы с Андрюхой поднимаемся наверх, разваливаемся на пирсе, попиваем кофеёк и курим, наблюдая как из рубочного люка вылетают стоны пытаемых проверяющими подводников.
Собрались потом в центральный на разбор. Начальник штаба, как меня увидел, обрадовался:
– Вот это я вижу, хорошо проверку провели!!! Так их и надо, козлов этих, проверять – чтоб кровь хлестала отовсюду! Доктор, выживет он у вас?
– Этот-то? Да этот после аппендицита на Северном полюсе выжил, куда он денется.
– Дык это тот самый?
– Он, да
– Товарищ офицер, – спрашивает уже меня, – а почему Вы отказались с борта сойти и продолжили автономку?
– Русские, – говорю, – на войне своих не бросают, тащ контр-адмирал!
– Русские? Ты себя в зеркало-то видел? Русский.
Я открываю рот, но закрываю.
– Что, – уточняет начальник штаба флота, – хотел нахамить контр-адмиралу за его, такую же как у тебя, нерусскую внешность?
– Так точно, – говорю, – хотел!
– Уважаю вас, подводников, за наглость вашу. Ну что там у них – нормально всё, товарищи офицеры штаба? Поехали тогда – два часа же ещё пилить из дыры их до нашего родного флота!
Так вот и помог нам Вова проверку побыстрее пройти. Ну мне-то с доктором точно и ещё тем, которых упасровец, после нанесения телесных увечий мне, опрашивать не стал больше. А то мало ли.

[Марат 3]

Бодрящий напиток

Большой белый гусь (у нас таких называли бакланами, хотя это были классические чайки) сидел на кнехте и нетерпеливо перебирал лапками. У гуся явно были какие-то срочные дела и он, то и дело, собирался взлетать, расправляя могучие крылья с серыми пёрышками, но больно уж интересно было ему наблюдать за тем, как командир инструктировал нас перед выходом в море. Поэтому гусь нервно топтался, махал крыльями и периодически каркал, но ждал окончания представления.
– Товарищи подводники! – клубы пара вылетали красивыми облачками из командирского рта и растворялись в морозе, – От души вас поздравляю!! Ваши молитвы услышаны вышестоящими штабами и мы, наконец-то, покидаем опостылевшие берега и выходим в море на сдачу задачи!
– Кар! – сказал гусь
– Да, я помню, – ответил ему командир, – к сожалению, выход в море не продолжительный, но на пару недель вы сможете удовлетворить свербящую вас изнутри жажду подвигов!!! Начиная с этого самого момента, приказываю всем напрячься до нереального состояния! Прекратить употреблять алкоголь! Причём всем, даже мичманам- турбинистам! Что не успели украсть с соседних бортов, для приведения матчасти в строй, – срочно украсть!!! Подделать всю документацию, чтоб комар носа не подточил!!! И не подведите меня!!!
– Кар! – сказал гусь
– Да я помню, – ответил ему командир, – старпом, где этот йобаный помошник?!
Интересно, а почему у командира пар изо рта вылетает, а у гуся – нет? Вот уж тайна Мироздания.
Помощник командира опаздывал из краткосрочного отпуска, что было на него совершенно не похоже, ибо море и военную службу он любил больше, чем потребности в своём личном человеческом счастье. От прикомандированного командир категорически отказывался и утверждал, что его пёс не может пропустить выход в море физически.
– Вчера звонил, тащ командир, – докладывает старпом, – не может взять билеты на Мурманск из-за нелётной погоды!
– Чтобля? Пусть пешком идёт, нашёлся мне тут сибарит самолётный! Что тут идти от Питера? Как раз за две недели доберётся. Передай ему от меня.
Помощник появился через несколько дней, во время учения по борьбе за живучесть.
– Тащ командир!!! – закричал он, врываясь в центральный пост, – здравия желаю!!!
Командир равнодушно посмотрел на помощника и повернулся ко мне:
– Эдуард, это что за хер такой так радостно со мной здоровается?
– Сан Сеич, так это же наш помощник, Аркадий!
– Не пизди, Эдуард. Мой помощник, Аркадий, предан делу морской службы до костей своего головного мозга. Он не в состоянии опоздать из отпуска, даже в случае всемирного апокалипсиса. Ткни его палкой – наверняка это какой-то робот, которого нам инопланетяне подсунули заместо моего Аркадия!
– Ну тащ командир, – густо краснеет Аркадий, – больше так не повториться!!!
– Конечно, бля, не повториться – я ж тебя убью за малейшую твою оплошность теперь!
Командир оттаивает, встаёт и жмёт Аркадию руку
– В морду или в пузо? – изображает из себя командир Б. Уиллиса
– Ну тааащ, командир, – улыбается Аркадий
– А что это за елда у тебя в ладонях?
– Это, Сан Сеич термос! Ноу-хау! Один Питерский оборонный завод делает. У него колба железная, сам он – стальной, тут вот клапан, глядите, – нажали и отсюда жидкость течёт! На нём сидеть можно, ронять можно, – как раз для наших условий!
– Жидкость, говоришь, течёт? Дай погляжу, – командир берёт термос и с размаху кидает его в переборку. Оба хватают термос и проверяют его на повреждения
– Ты гляди-ка и правда целый, – удивляются оба.
– Мне в подарок привёз, небось? – уточняет командир
– Никак нет, – это я своей смене в море кофе делать буду!
– Ну и хер тебе тогда, а не квартальная премия! Будешь знать, как командиру термоса жалеть.
Командир, конечно, шутит. Аркадий это знает и радостно улыбается. Да и деньги его не особо интересуют.
Аркадий был вахтенным командиром в нашу, третью смену. Наверное, он был самым молодым помощником командира в дивизии, но был очень грамотным офицером. Своеобразным по характеру, несколько замкнутым, но очень грамотным. Прямо очень, чтоб вы понимали.
Выход в море получился дебильный. Почти всё время болтались в надводном положении, как гандоны. Холодно, качает всё время, пол экипажа блюёт не переставая, но хоть воздух свежий и то ладно.
Дня три прошло. Заступили на вахту с комдивом три, сидим с секретчиком Сашей, который ведёт вахтенный журнал, в центральном. Так-то с нами ещё два боцмана сидят, но сейчас они на мостике – надводное же положение.
В центральный вваливается Аркадий, подготовленный для мостика: в валенках, ватных штанах, тулупе, рукавицах и шапке-ушанке, завязанной под подбородком. Один нос, в общем-то, доступен для идентификации его личности.
– Аркадий! – останавливает его комдив три, – а знаешь ли ты, что обманывать старших очень нехорошо?
– В смысле, Антоныч? – Аркадий опешил. По-моему, он не врал вообще никогда.
– В хуисле, Аркадий, кто командиру термос зажал, под предлогом, что третью смену кофиём в море зальёт? Вот мы сидим тут, втроём, сухие, как кленовые листы. Мёрзнем, хотим спать и уже готовы заложить тебя командиру!!! Готовы же, Саня?
Саня кивает.
– Эдуард?
Эдуард кивает.
– ААА! Термос, а я забыл про него совсем с суетой этой!!!
Аркадий звонит на камбуз и приказывает интенданту найти у него в каюте термос, залить в него кофе и поставить мне на боевой пост. Сам уходит на мостик.
Ну дня два сидим, дудоним этот кофе. На третий день комдив три опять не выдерживает:
– Аркадий. Невкусный у тебя кофе, жалеешь ты братьем своим морским самого главного компонента бодрящего напитка!
– В смысле? – искренне удивляется Аркадий, который ни разу не был замечен в жадности вообще, – порошка чтоли мало сыпят?
– Нет
– Сахара?
– Нет
– Аааа! Я понял, Антоныч!
Аркадий звонит на камбуз и приказывают интенданту добавлять отныне в кофе спирт. Интендант приносит обновлённый напиток. Пробуём.
– Леня, – удивляется Антоныч, – ты, как будто, воруешь этот спирт, нормально лей, а то даже запаха не чувствуется.
Антонычу на корабле не перечил никто и никогда. Антоныч был у нас в страшном авторитете и это без шуток. Поэтому с того дня, количество спирта в кофе начало экспоненциально увеличиваться.
– Аркадий! – очередной раз ловит Аркадия Антоныч, – скажи ты ему, чтоб меньше спирта лил, ну совсем уже пить же невозможно без закуски!
– Понял, Антоныч, – скажу.
Аркадий убегает наверх, а сверху спускается командир. Из красного носа висят сосульки, в бровях снег и весь мокрый. Раздевается и падает в кресло.
– Надо бы поспать, – говорит командир, – Эдуард, плесни-ка мне кофейку, мне Аркадий сказал, что у тебя стоит. И термосок тоже.
Вот сука же, а не Аркадий! Смотрю на Антоныча. Антоныч милимитрует обороты турбин и делает вид, что не понимает о чём тут вообще идёт речь. Ну что делать-то? Насифониваю командиру кружку этого горячего ликёра и подаю. Сидим тихо, как мышки. Командир выдувает, смачно прихлёбывая, кружку и начинает засыпать.
– Эдуард, – бормочет командир уже сквозь сон, – вот я одного понять не могу, – а зачем вы туда-кофе-то сыпите вообще?
Держу паузу. Командир начинает посапывать. Ну, значит, пронесло, на этот раз – продолжаем бороздить просторы в штатном режиме.

[Марат 3]

Про онанизм на подводных лодках.

Я не собирался писать этот пост. Не потому, что я какой-то ханжа или мне слабо рассказать про сексуальное самоудовлетворение мужчин, а просто не собирался. Сколько ни тверди людям, что подводная лодка – не место для любви (не считая высшего её проявления – любви к Родине) они всё никак не хотят в это уверовать.
Во избежании травмирования психики и добавления чёрных красок в радужную картину мира, я крайне не рекомендую читать этот пост детям, беременным женщинам, юным девушкам, а также беременным детям и беременным юным девушкам. Остальные – на свой страх и риск, – я вас предупредил.
Вчера один йуный отец из леса пристал ко мне, как банный лист к жопе слепой к забору с просьбой рассказать, как же мы на подводных лодках дрочили. Я ему говорю, что не дрочили мы – не те обстоятельства и степень комфорта, но банный лист йуный отец никак не отставал от жопы меня и всё твердил, что я пытаюсь его наебать обмануть. Поэтому давайте я не буду говорить за всех подводников в мире, но распишу вам осреднённую картину жизни и быта на подводной лодке в море, а там вы уж сами подумаете, кто из нас более прав, а кто – более лев.
С момента начала ввода ГЭУ, время на подводных лодках начинает течь по-другому, чем в простой земной жизни. У вас, землян, оно течёт сутками, а у подводников – вахтами. Вахта – четыре часа два раза за 24 часа, ещё восемь часов из 24 часов отводиться на учения, занятия и обслуживание материальной части – всякие ППО и ППР, итак, до следующего цикла, остаётся восемь часов на отдых. В эти восемь часов входят приёмы пищи(четыре раза в сутки), всякие там умывания, перекуры и тревоги для выполнения боевых задач. Среднее время, которое подводник может выделить себе на сон из 24 часов – часа два или три (если очень повезёт). Соответственно, твой организм начинает как-то подстраиваться под такой режим, включает свои защитные функции и задействует скрытые резервы. Кроме того, организм подстраивается и под резко изменившийся режим питания: в нормальной жизни, ты завтракаешь в семь утра, обедаешь в час и ужинаешь в шесть вечера, а тут – завтракаешь в три часа ночи и обедаешь в пять вечера, например. Вся пища, при этом, готовится на воде двойной дистилляции, то есть жидкость в организме не задерживается вообще, чтоб вы понимали. А ещё мудак-интендант, вместо того, чтоб взять нормального сока, нахапал от жадности нектаров гуавы и папайи, а это такая сладкая и тягучая гадость, доложу я вам!
Моделируем ситуацию: три – четыре дня плавания прошли, всплыли мы на сеанс связи, связались, погрузились, отбой тревоги. Смотришь на часы – через два часа тебе заступать на вахту, при этом, надо ещё успеть позавтракать, то есть, на сон остаётся часа полтора. Естественно, первое о чём ты думаешь, это как бы тебе гуся своего подушить. Ты же всего трое суток не спишь, о чём же ещё можно думать? По мнению земных йуных отцов.
Или пришёл ты на обед: весь такой в погонах и кремовой рубашке, с ПДА на боку, и желанием в глазах. Вестовой подаёт тебе суп из семи залуп перловых круп. Начинаешь елозить в нём ложкой. А тут звон.
– Учебная тревога! Для всплытия подводной лодки без хода!
Ебучие акустики полынью нашли, значит. Разбегаешься по боевым постам. Час ловите эту полынью, она, насмехаясь над вашей косорукостью и никчёмностью перед Природой от вас успешно съёбывает.
– Отбой тревоги! Третьей смене на вахту заступить!
– Эбля! – удивляешься ты, – мы жы не пообедали ещё!
– Отставить третьей смене! Второй смене на вахту заступить!
Понятно, что дадут тебе на всё минут пятнадцать Бредёшь в кают-компанию, а там тараканы в твоём остывшем супе уже третий чемпионат мира по водному поло проводят. Ну о чём тут ещё можно думать, как не о том, как бы мне подрочить? Только об этом, естественно.
Сейчас про интимную обстановку жизни подводников.
Как подводники живут? Офицеры живут, в основном, в каютах по четыре человека. Мичмана и матросы – от шести до восьми. То есть в каюте один ты не бываешь никогда.
Сменяешься ты, например, с вахты, пьёшь чай и бредёшь в свою каюту, в надежде, что уж два-то часа тебе точно дадут поспать. В каюте сидит турбинист Игорь и играется на пентиуме своём в F-14 или электрик Рома и смотрит "Легенды осени" по видимомагнитофону. И ты такой:
– Рома, не против, я тут вздрочну перед сном?
– Пуркуа па, Эдуард, конечно – дрочите на здоровье.
Или
– Игорь, я тут лысого погонять собираюсь, може на брудершафт?
– Спасибо за столь лестное предложение, но вынужден Вам отказать – у меня важная миссия по уничтожению вражеской базы в планах.
Каюты в море никогда не закрываются. Запрещено. Потому, что если аварийная тревога, например, то ты хер её, в панике, изнутри откроешь и спасать тебя никто не будет, как ни ори, – спасать будут подводную лодку, а не тебя, долбоёба. И в каюту постоянно заходит вахтенный: то разбудить очередную смену, то вызвать кого-нибудь на его боевой пост, по необходимости. Стучаться вахтенному запрещено, чтоб не будить остальных. Заходит вахтенный, например, тебя позвать, а ты руками о Саманте Фокс мечтаешь лежишь.
– Эдуард Анатолич, вас в центральный – там что-то с рулями горизонтальными и наши жызни в опасности, сейчас пойдёте, или сказать, чтоб подождали, пока Вы кончите?
– Конечно, пусть подождут! Не могу же я Саманту Фокс неудовлетворённой во все отверстия отпустить! Я жыофицер!!
Или так:
– Игорь Юрич, вас в отсек вызывают, там испаритель опять галаву ебёт. О, Эдуард Анатолич, опять Саманта Фокс?
– Не, сегодня у меня та, рыженькая, из Яки-да, не знаю, как зовут, но горячая штучка.
Так себе это представляют йуные отцы из леса. А ещё йуные отцы думают, что это можно было бы сделать в туалете. Йуные отцы не знают, что на подводной лодке нет туалета, там есть гальюны и они тоже, не просто унитаз, а целая система.
Довольно романтичное место, я считаю. Гальюнов у нас было восемь на среднее количество в 180-200 человек экипажа и прикомандированных штабов. Один – командирский, в который ходят, сами понимаете кто. Один – в амбулатории для больных и докторов, два – в кормовых отсеках, куда тебе идти лень, а ракетчикам, связистам, штурманам и акустикам просто страшно, потому, что они бояться нечистой силы и крокодилов, живущих там. Итого, остаётся четыре гальюна на сто двадцать человек. Один из них обязательно не работает или продувается в данный момент.

Приходишь ты, значит, в гальюн с целью, простите, покакать и подрочить (по мнению йуных отцов). Дёргаешь ручку. Оттудова на тебя орут нечеловеческим голосом:
– Да за хер себя подёргайте, собаки бешенные!!! Дайте подрочить спокойно!!!
Стоишь, культурно ждёшь. Переминаешься с ноги на ногу и волнуешься – Орнелла Мути с тобой тут долго стоять не будет, – у неё же дел много, кроме того, что надо быть твоей музой. Правда там Софи Лорен ещё, как вариант, может быть. Ладно, что-нибудь придумаем. Мы же суровые офицеры военно-морского флота, даже подводники, а не прыщавые юнцы с бедной фантазией.
Вываливается оттуда мичман Василич, заходишь. Не знаешь, как дрочил, но срал-то он тут точно. Никакие фильтра не справляются. Закрываешься, вешаешь ПДА на ручку и, как орёл на гнездо, вскарабкиваешься на устройство "унитаз", цепляясь за него когтями. Одной рукой держишься за ручку, другой открываешь дверцу, чтоб глянуть на манометры, а то знаешь ты этих трюмных пидорасов. Они, конечно, с тобой одной крови и всё такое, но …на всякий случай. В это время ручку начинает кто-то дёргать. ПДА стучит по железной двери, устойчивость на унитазе снижается:
– Хуле ты дёргаешь?!! – орёшь в дверь, – я только зашёл!!
Снимаешь штаны и, простите, бельё. Усаживаешься поудобнее, перебирая лапками, вывешиваешься и занимаешь остойчивое положение. Пытаешься расслабиться. В это время за ручку опять кто-то дёргает. Предельно культурно и сдержанно, отвечаешь:
– Да идите вы на хер, бакланы!!! Дайте посрать спокойно!!!
И так далее. Ну как тут не подрочить? Очень располагающая обстановка, я считаю.
И ещё раз подчеркну – ты перманентно хочешь спать. Даже больше, чем заниматься сексом с Памеллой Андерсон Ли. Намного больше.
Йуные отцы из леса и остальных мест, если у вас есть ещё предположения, где можно подрочить на подводной лодке – пишите, мне не слабо вам ответить. Я жыофицер.
И ещё раз, – подводная лодка, не место для любви. Даже для любви самого с собой. Только поллюции и выручали. А ещё выручал Северодвинск, если удавалось туда зайти, но это уже другая история, связанная с похотью, развратом и бесшабашными приключениями, но никак не с онанизмом. Подводная лодка – место для любви к Родине.
Я – человек с богатой фантазией и даже если не бывал в некоторых ситуациях, то имею способность довольно точно их моделировать. Но некоторые отчаянные люди поразили меня своим воображением, не скрою. Не вняв моим рассказам о перманентом желании спать у подводников, их нервном напряжении они с готовностью откликнулись на моё шутливое предложение, что если они могут предположить какое-то место на подводной лодке для уединения и самоудовлетворения, то пусть они мне его назовут. Итого было названо: ракетные шахты, торпедные аппараты, душ. Ок, мне не слабо смоделировать и эти ситуации
Торпедные аппараты. Торпедный аппарат – это труба диаметром пятьдесят сантиметров. Представьте себе эту цифру, пожалуйста, а лучше – приложите линейку к своим плечам или жопе. Померили? Одним концом торпедный аппарат находиться внутри субмарины, другим – снаружи. То есть в нём холодно.
Уже возбуждает, не правда ли? Вот болтаешься ты в этом море недельку, две – пора бы и снять внутреннее давление. Приходишь в семнадцатый отсек, вызываешь себе пасынка флота, минёра:
– Влад, освободи-ка мне пятый торпедный.
Влад смотрит на полотенце в твоих руках, на отражение Сальмы Хайек в глазах и, конечно же, немедленно объявляет тревогу в отсеке. Минёры дружно задействуют систему гидравлики и вязанку блоков с цепями. Минут сорок – и аппарат ждёт вас с Сальмой. Чтобы залезть в аппарат, нужно скукожиться. Вы умеете кукожиться так, чтоб вытянутые вперёд руки, были локтями под грудью? Тренируйтесь – вам это пригодится! Мелко перебирая локтями, заползаешь внутрь скользкого и холодного аппарата. Сальма Хайек стоит снаружи и пугливо заглядывает внутрь карими глазками – оно понятно же, что романтика, но не до такой же степени!!!!
Оно конечно – ракетные шахты большие. В них, при желании, передёрнуть затвор могут человек двадцать, за раз, если станут жопка к жопке и на плечи друг другу. Но. Есть один нюанс, вернее даже два. А, нет, – три.
Первый – ракетные шахты находятся за прочным корпусом, снаружи.
Второй – в ракетных шахтах всегда ракеты, или весовой макет.
Третий – если ракеты в ракетной шахте нет, ну там война началась, или валенок на пульт уронили, то в шахте – вода.
А так бы было ничего, конечно.
– Подвахтенным от мест отойти! Первой смене приготовиться к занятиям по ласканию одноглазых питонов в ракетной шахте номер восемь!!!
Собирается первая смена. Все в очках мотоциклетных и целлофановых пакетах на головах (чтоб сверху не брызгало) – выходят на ракетную палубу. Допустим, даже штиль.
Пристёгиваются концами (страховочными, в смысле) к рельсам (это так называются вот те две светленькие трубы, вдоль всей ракетной палубы) и, пиная цепь с карабином, ползут к ракетной шахте. Бакланы, которые катают своих подруг на большой машине с мощным мотором, с удивлением смотрят на эту картину и нагло каркают. На месте подводников пересчитывает вахтенный офицер их смены (а бакланы в это время пытаются насрать на голову, в отместку за порушенное свидание) , даёт расписаться в журнале инструктажа по техники безопасности и докладывает криком на мостик:
– Товарищ командир!!! Личный состав к проведению занятий готов!!!
– Давайте там по-быстрому! Через пятнадцать минут погружение!!!
Подводники, конечно, начинают пихаться локтями и спорить кому лезть вниз, но это же флот
– Согласно штатному расписанию! – командует вахтенный офицер, – минёры – вперёд!!!

А нимф? Как в такой обстановке разделить нимф? Ну не будете же вы впятером ласкать мыслями Дениз Ричардс? Это же не порно вам какое-то. Жребий тянуть, чтоли?

Ещё по шахтам вопросы остались?

Душ. Если вы смотрели американские фильмы про тюрьму, то вы представляете, как выглядит душ на подводной лодке. Это такая комнатуха, отделанная кафелем с гусаками на подволоке и дыркой в полу. Душ на подводной лодке в море закрыт на замок и цистерна с водой на него – разгружена. Потому, что подводникам не лень чесаться (зач) пресная вода на подводной лодке – один из самых ценных ресурсов. Настолько ценный, что наше экономное на людях государство, выдает подводникам разовое бельё. Голубую маечку и шортики из хлопка. Относил неделю и выбросил, одев свежее. Особо экономичные носили по две недели, а потом в сэкономленных комплектах ходили по южному берегу Крыма, вызывая восторженные охи местных гетер. Поэтому помывка в море осуществляется по команде и сменами. То есть когда собирается в седьмом отсеке пятьдесят человек с полотенцами и в тапочках на босу ногу, – тогда в душ подают воду. На помывку отводят определённое время, например, час на всех. Если ебучие акустики во время помывки найдут полынью, то объявят тревогу на всплытие, это тоже вы в уме держите. И вот, владея всей вышеперечисленной информацией, вы быстренько трёте себя мочалкой вместе с пятью другими витязями морских глубин от рож которых вас уже, возможно, даже тошнит за два-то месяца. Самая та обстановка, я считаю, чтоб пригласить Софию Вергару и насладиться.

А ещё запах. Вы знаете, чем пахнет в подводной лодке? В подводной лодке пахнет железом и разогретыми смазками механизмов. Всегда и везде одинаковый запах. И поэтому вы не знаете, как, на самом деле, пахнет море. Я вам расскажу – на самом деле море пахнет тухлой рыбой, гнилыми водорослями и йодом. Когда открывают рубочный люк, этот запах щекочет вам мозг через ноздри – и это не метафора.

А ещё – кислород. На подводной лодке подводники вдыхают тот же воздух, который и выдыхают, только из него удаляется углекислый газ и, раздатчиками кислорода, добавляется кислород. Девятнадцать процентов строго. Не двадцать один, как в атмосфере, а девятнадцать. Вы дышали когда-нибудь девятнадцатью процентами кислорода? А месяц? А два? А три? Представляете, как себя чувствует организм, который дышал вся свою двадцатипятилетнюю жизнь двадцать одним процентом кислорода, а потом бах – и на тебе девятнадцать. В выдыхаемом вами воздухе, кстати, его семнадцать. Ой, ну и подумаешь, два процента-то, всего, – так скажет часть из вас. Но когда через месяц подводного положения, ты поднимаешься наверх и вдыхаешь воздух, то в ту же секунду ты становишься натурально пьяным. Не в том смысле, что в говно, но так, как будто грамм двести водки жахнул. Стоишь, ноги подкашиваются, пальцы дрожат и ты улыбаешься, как дурак и смотришь вокруг, а вокруг стоят ещё сто таких же улыбающихся дураков и смотрят на тебя, как на дурака. А вы говорите – любовь.
На подводной лодке возможно любить только одну женщину – Родину и она, как ревнивая жена, создаёт тебе все условия для того, чтоб ты ей не изменял. Даже мысленно. Очень это тяжёлая работа, доложу я вам. А ещё – Смерть.

[Марат 3]

Пакт, который лопнул

– Эдуард, ты спать-то хочешь?
– Антоныч, просто овациями хочется встретить такой искромётный юмор.
Неделю мы, наверное, отплавали и ещё три оставалось, для сдачи задачи в Арктическом бассейне. Нормальный выход получился, всё время под водой почти, бегаем, тренируемся, учимся, едим, обслуживаем матчасть. А на задачу если вышли, да ещё с командиром дивизии на борту, то всё – кранты сну, полные. Боевой был мужик, задорный и заводной. Плюс ко всему бессоницей страдал. Раз, говорит, нам повезло выйти в море, то нужно как можно больше задач отработать и учений, чтоб не зря атомы урановых ядер расщеплять. Как бы логично, со стороны урановых ядер, звучит.
– Ну так я к чему, – продолжает Антоныч, – предлагаю заключить пакт. Я на утреннней смене кемарю, а ты – на вечерней.
– Ага, – говорю, – какая тонкая тактическая хитрость. Утром-то спать сильнее хочется!
– А что, может годковщину на флоте отменили уже? – удивляется Антоныч
– Да нет, вроде, не доводили таких приказов.
– Ну и чё ты тогда начинаешь, карась?
С нами ещё два рулевых на вахте стояли в центральном и вахтенный офицер. Рулевые спали всё время, а кода нужно было курс менять или глубину, их Антоныч в спины пихал.
– Я тоже с вами по очереди спать хочу! – попытался примазаться к нам вахтенный офицер.
– Ну и как мы две смены на троих делить будем? Да и что нам от тебя толку, ты ж тут воду из трюмов качать не будешь? Спи уж так, сиротинушка. – Антоныч был логичен, как логарифмическая линейка.
Установили, значит мы себе два триггера: один – вахтенный седьмого отсека, который, если что шептал в Лиственницу тревожным голосом, что комдив/командир/старпом в центральный идут и второй – гайка, которую мы клали в неустойчивом положении на кремальеру и, если кто в центральный начинал люк переборочный открывать, то гайка нас об этом оповещала радостным стуком о палубу. Идеальный план же?
Дня три находимся в полной эйфории от своей хитрожопости. Добреем лицами и наслаждаемся подводным круизом: Антоныч за меня вечером грязнухи и трюма осушает, воду между цистернами гоняет и следит за плавучестью, я за него вечером кручу турбины и ору на вахтенных в отсеках, чтоб не спали (в каждом отсеке есть определённое количество кнопок, которые вахтенный должен понажимать каждые пол часа, тогда в центральном загорается лампочка "отсек осмотрен", если не загорелась, значит спит, сука. Полная идиллия у нас, в общем и чувство единения с Вселенной.
Но верёвочке этой суждено было виться не долго.
– Кто у нас сегодня главный, – ты? – выглядывает из штурманской красными глазами штурман Андрюха
– Ну
– Что "ну"?
– Ну я
– Через пять минут ложимся на курс такой-то и добавляем десять оборотов турбинам
– Есть на курс такой-то и десять оборотов турбинам.
Через пять минут, по отмашке штурмана, одной рукой разворачиваю тяжёлый атомный подводный крейсер стратегического назначения, а другой подкручиваю обороты турбинкам. Пьянящее чувство всемогущности на секунду овладевает вибрирующими фибрами моей души. И тут. С перископной площадки спускается командир дивизии. Сука, мало того, что он как-то сквозь вахтенного седьмого проскочил незамеченным, так он ещё и в центральный пошёл обходным путём и явно крался на цыпочках, мягко придерживая все две двери. Ну не гад ли, а ещё контр-адмирал, называется?
– Этобля што такое тут происходит!!! – орёт комдив своим комдивским баритоном, – что за нахуй сон-дренаж в подводном, пип-пип, положении!!!
Все, конечно, моментально просыпаются и делают тревожные лица. В это время в Лиственницу тревожно шепчет вахтенный седьмого:
– Старпом поскакал куда-то!!!
Мы делаем вид, что не слышим и не понимаем, что это за помехи такие в радиоэфире. Через минуту на палубу звонко шлёпается второй триггер и в центральный заскакивает старпом с кучей журналов в охапке.
– Тэээк , бля, выдры хитрожопые! А я думаю, что они, пип-пип, какие-то добрые ходят уже второй день! Где, думаю я, я их недоёбываю!!! хер вы наебёте старого контр-адмирала!! Ты, Серёга, хули припёрся, я ж тебя спать отправил?
– Не могу, тащ контр-адмирал! Засыпаю от усталости, просыпаюсь от ответственности!! А что Вы опять тут на моих орлов орёте нижними октавами?
– Серёга!!! Орлов?!! Да они спят у тебя в подводном положении на подводной лодке! Захожу, а тут киповец ОКС управляет крейсером – один за всех!!!
– Ну, – говорит старпом, – не все же спят. Вахтенного выставили, молодцы. Киповец у нас тёртый, чё бы ему и не поуправлять крейсером?
– Молодцы?!, – возмущается комдив, но уже видно, что остывает, – Да в жопу им огурцы, какие они молодцы!!! Хитрожопые механоидозавры!!! Надо их как-нибудь наказать, Серёга!
– Ну как мы их в море накажем? От вахты, чтоли отстраним? Так они нас на руках за это носить начнут, а я, например, стесняюсь, когда меня на руках носят.
– Да ХВЖ им!!! Я придумаю сейчас что-нибудь суровое!!
Думает. Старпом втихаря подсовывает ему журналы на роспись, тот, не глядя, подмахивает всё подряд – думает же.
– Сука, – говорит, – ну ничего же с ними не сделаешь! Давай, Серёга, хоть стенгазету про них выпустим!! Зови, Эдуард, вашего художника сюда. Немедленно.
А у нас матрос был в дивизионе – Вася. Рисовал очень хорошо. Вызвали Васю.
– Василий! – говорит комдив, – надо нарисовать стенную газету! Срочно!
– Ну надо, так нарисую, – говорите, что рисовать.
– Серёга, – комдив дёргает старпома, – давай быстро придумаем!
Начинают быстро думать вслух. В итоге, за две минуты выдумывают сценарий пятисерийного художественного фильма, как я один хожу по пустой подводной лодке и всё за всех делаю, попутно спасая мир от ядерной катастрофы. Решают, что Вася до своего дембеля нарисовать всё это не успеет и начинают сокращать. В итоге, останавливаются на том, что я должен, в образе Боярского, прыгать по командирскому столу и отбиваться от крыс.
– Погодите-ка, – решает уточнить старпом, – у нас же, вроде как, Эдуард, наоборот, молодец, а чего мы над ним смеёмся-то?
– Серёга, да кому на хер нужны молодцы в стенгазете? Не тошнит тебя от молодцов с Советского Союза ещё? Надо, чтоб смешно людям было и всё! А то, что он молодец, мы как-нибудь в тексте напишем. Ну, с подъёбочкой, конечно!
– Тащ контр-адмирал, так а чего мы над ним смеёмся тогда?
– А над кем нам смеятся? Над Антонычем?
– Логично, над Антонычем никто смеятся не осмелится. Даже я.
– Даже я не осмелюсь , – хули ты!!! Поэтому вариантов тут у нас немного. Всего один сидит.
Я смотрю на них во все свои возмущённые глаза.
– А меня, -говорю, – как насчёт спросить, например?
– Чё скзал, на? Я – контр-адмирал буду у тебя, каплея, спрашивать разрешения? Антоныч, я что проебал момент, когда на флоте годковщину отменили?
– Никак нет, – радостно улыбается Антоныч, – не отменили ещё до сих пор, всё действует!!!
– Ну и чё, тогда, этот карась начинает?
Вот раклы жешь старпёрские. Вася уходит, рисует, приносит. Комдив со старпомом бегут в восьмой и лично вешают стенгазету, довольно похрюкивая. Детский сад, я считаю и несолидное поведение.
"Газету не воровать" подписал снизу на листочке старпом. А потом расписался на ней и торжественно вручил мне, как поощрение. Вот такая она – морская доля. А газету я храню до сих пор, медали юбилейные все подрастерял уже, а газета есть.

[Марат 3]

Поэзия из морских глубин

А ещё мы писали стихи. Вам, конечно, этого не понять, но моряков постоянно тянет к женщинам прекрасному. Ведь как юноши попадают в подводный флот? Приходишь ты на медкомиссию в какой-нибудь глухой белорусской Узде (это не опечатка, есть такой город), а тебя военком спрашивает:
– Как с романтикой-то у тебя, сынок? Играет в жопе?
– А то. – говоришь ты, – даже наружу пытается вырваться.
И военком слюнявит толстыми красными губами химический карандаш и выводит на твоём личном деле каллиграфическим почерком "Ваен на марской флот"
– Иди, – говорит он тебе ласково, – сходи-ка к психиатору.
– Молодой человек, – томно удивляется психиатр, – а тянет ли Вас к прекрасному?
– Ещё как! – со скрипом шестерён в голове, пытаешься ты отвести глаза от её сисек, – Иногда прямо с непреодолимой силой!
Тогда она лезет в свой секретный сейф, достаёт оттуда квадратный штамп и бах – "Подплав" красуется у тебя в личном деле красная печать. Потом, после неё, у тебя проверяют пульс и давление, щупают яйца, дают нюхать уксус, шепчут "шестьдесят восемь" с расстояния в шесть метров и заставляют читать строчки "НКИБ МШЫБ" каждым глазом по очереди. Потом ещё восемнадцать таких же медкомиссий, пять лет училища в Севастополе и Санкт- Петербурге и ты в подплаве.
Понимаете, теперь, насколько сильно тянет к женщинам прекрасному?
Поэтому и фильмы мы смотрели, вместо того, чтобы спать и в компьютерные игры играли. (а теперь ещё раз перечитайте первое предложение и начнём).
В море мы, на моём боевом посту, вели всегда тетрадь учёта расхода пресной воды и запасов гидравлики. В неё, кроме собственно учёта воды и гидравлики записывали всякие важные на наш, трюмный взгляд, события: Поздравляли друг друга с праздниками, потом падала первая романтическая капелька, вторая. Начинал течь тоненький ручеёк. И, в конце-концов, прорывало плотину: в тетрадь писали все, кто хотел и был нами допущен, пройдя строгий отбор. Например, минёру мы писать не давали. Он прибегал, конечно, просился, но Антоныч говорит ему:

– Ну -ка, продекларируй, что-нибудь романтическое!

Минёр вставал в позу Лермонтова и торжественно декларировал:

И ладони, и колени опустились на кровать
Это значит, снова раком буду я тебя ебать!

– А дальше? – уточнял Антоныч

– Всё, – радостно улыбался минёр, гордясь своим талантом.

– Минёр, ты дурак? – задавал риторический вопрос Антоныч, – иди тренируйся. Что за стих у тебя? Ни метафоры, ни высокого слога, ни даже, хотя бы, смысла! Не допущен!

Вахтенные офицеры, вахтенные командиры, старшие на борту, штурмана, акустики, при заступлении на вахту, принимали обстановку, потом бежали читать наши новинки и только потом заступали на вахту, отнимая у сменяющейся смены ещё десять минут драгоценного сна. Но те терпели – тяга к прекрасному же.

Сейчас я вам приведу некоторые отрывки из наших стихов поприличнее (в смысле смысла). Авторов указывать не буду – всё в кучу. Орфография, пунктуация и что там ещё, сохранены. Ну и плюсом какие-то мои опечатки потому, что уже ночь, уютно идёт дождь и хочется спать)))

Баллада про жизнь

Осенний воздух свеж и чист
Кружит по небу жёлтый лист
Укрыты синей дымкой дали
По утру лёгкие морозцы стали

Для ублаженья чувств душевных
И дабы удовлетворить инстинкт
По утренней воде безмолвной
Корабль входит в порт Северодвинск

Забыты временно все тяготы, лишенья
Нелёгкого подводного бытья
Душа желает ласк и утешенья
А организм – заветного питья

Начищены до блеска башмаки
Завязаны на бантики шнурки
Одет парадный лавочный мундир
В ближайший поскакали все трактир

С горячки литра по два засосав
И мутным взором оглядев танцзал
Скорей схватил какую ближе
и пропал

А утром, еле ото сна восстав
Недобрым словом помянув устав
Бредя похмельными колоннами домой
Ползёт забанный, несчастный плавсостав.


О хитрых просточках

Андрюха парень хитрый
Давно уже смекнул
И зелья отравляющего
Овечкину сыпнул

Пока тот загибался
Леча аппендицит
Андрюха отъедался
Беспечен был и сыт


А сразу по приходу
Ну извини, браток!
Корячился я в море
Постой-ка ты чуток


Ода другу

Сверкая ярко фиксой
С улыбкой до ушей
Приходит к нам на смену
Весёлый друг Андрей

От сытости икая
Умащивает зад
И киповца Овечкина
Он слушает доклад

Проклятые насосы
Грязнухи вновь полны
И доверху забиты
Говном все гальюны

Воды как прежде нету
Бассейн зарос дерьмом
А в трюме крокодилы
Уже живут давно

Не радуют котлеты
Не греет антрекот
Душа не принимает
Черешневый компот

А падлы -вестовые
Ну как пришло на ум?
Поссать, посрать, нагадить
Стараются все в трюм

Бороться с ними вечно
Уже не хватит сил
Пусть даже и с десяток
Рептилиям скормил

Беспечно улыбается
Сидит в ЦП Андрей
Ну а от мыслей горестных
Всё на душе черней

Скорей уже б на берег
Пойти быстрей в кабак
Нажраться посильнее
Эх жизнь! Её растак!!





Песня о штурманёнке

Эпиграф : дремлет притихший северный город

Дрожит у штурманёнка карта в руках
На месте ему не сидится никак
Ведь лодка, размером с египетский Сфинкс
Входит в город Северодвинск

Забыты напрочь Салют и Самшит
И атлас в секретную папку зашит
В глазах-лихорадка, слюна в зобу
Ну чтож так механики тихо гребут!!!

Ну что ж не бросают концы на причал?!
В штурманской рубке кто-то кричал
И рвался кто-то оттуда наверх
Крылами шурша, как раненный стерх

Но вот уж механик отбой отыграл
И ласково к борту прижался причал
пропущу несколько столбиков, дальше концовка

Немного позже, нахмурив брови,
Он циркулем карту мусолит до крови
И лодку, размером с египетский Сфинкс
Уводит из города Северодвинск


Ещё была песня о комсомольце, для оценки её художественной ценности, привожу отрывок:

Молотят винты зелёную муть
С тропиночки узкой уже не свернуть
Полигон пятнадцать – какая жалость
А ведь до дома так мало осталось

Плывут пароходы – туда и оттуда
А нас не пускает оперативный-паскуда
Сошли там с ума, небось, от скуки
Ну ладно, приду – получите, суки.


Задание на вахту (отрывок)

Послушай, любезный дружок мой, сучок
Займись-ка ты делом, найди мне бачок
Поставить его я хочу в гальюне
Чтоб свиньи в отсеке не гадили мне
Двенадцать часов для того я даю
А как не найдёшь, тогда в трюме сгною!

И бродит неделю уныло сачок,
Он ищет Борисычу нужный бачок.


Лирическое

Ах лето пролетело
Уж осень закружилась
А нам насрать на это
Мы в море погрузились.

А ещё мы писали целые поэмы. Сейчас приведу вам небольшие отрывки из них.


Эротоман.

Посвящается сбежавшему от нас на классы помощнику Аркадию

Меня возбуждают заходы в порты
Меня возбуждают собаки, коты
Меня возбуждает доковый кран
Я – безнадёжный эротоман

Меня возбуждают большие приборки
Меня возбуждает скрип переборки
Меня возбуждает густой туман
Я- безнадёжный эротоман

Меня возбуждают на вахту разводы
Меня возбуждают нейтральные воды
Меня возбуждает подводный таран
Я – безнадёжный эротоман

Меня возбуждают листы ТКРа
Меня возбуждает отвал НГРа
Меня возбуждает суточный план
Я – безнадёжный эротоман

Меня возбуждает Андрей Борисович
Меня возбуждает Рауф Харисович
Меня возбуждает в стержнях уран
Я – безнадёжный эротоман

И так, в общем-то без конца, практически. В этой поэме таких четверостиший более ста. Следующая поэма (отрывки)



Плоскости


Эпиграф: Герои это не просто люди, это просто люди, оказавшиеся в неудачное время в неудачном месте.

ИДА полста девять
ПДА, ШДА…
Не лучше ли Крым
И девок толпа?

Шум винтов по пеленгу
И всякие там РБИТСы
А я хочу в Америку
И в Синди Кроуфорд влюбиться

"Сталворты" и "Свердрупы"
Язык же сломать можно
Кругом военные всякие
С противными рожами

Шпроты плавают кругом
Крабики резвятся
А мы дуем в ЦГБ
Мешаем любовью им заниматься

Сижу на Молибдене
И кнопки дрочу
Я ж такой молодой
Погружаться хочу!

Ревут турбины
Запитаны "ШпИли"
Вошли в полигон
Номер сорок четыре

А собственно,
Что мы в нём забыли?

Над седой равниной моря
Гордо реет "Орион"
А у нас сейчас обед
А потом тревожный сон

Всякие разные
позорные
трюмные волки
Не заполняют свои журналы,
Вот и тонут подводные лодки.

В Питере белые ночи
И девочки ходят красивые
А у нас сплошная бессоница
И коки с мордами спесивыми

Пришёл сегодня на обед
В тарелке чего-то кучка
А у собачек и котов
Весна, любовь и случка

Срочнейшее, пип-пип, погружение!
(Дальше несколько слов на "ять")
Но что-то притяжение
Не хочет нас принимать.

Она тоже очень длинная, но, я думаю, общий смысл вы уловили. Третья поэма "Без названия" посвящена выходу экипажа ТК-20 на АПЛ ТК-13

Эпиграф : Печальный ловец бабочек. Куда ты пойдёшь завтра? (Из японского эпоса)

По улице Пикадилли
Ехал Шняк на крокодил
А за ним бежал Глушак
Нёс в своих руках кушак
В кушаке лежали горы
Огурцов и помидоров

Вслед за ними брёл Скляров
Нёс в кармане комаров
Комары жужжали громко
Оргазмировал Артёмка

Дальше, хилых средь лесов
Шёл Серёга Канаков
Шёл Серйга, не спешил
Пенсион уж заслужил

Сзади шли матросы кучей
В сапогах своих скрипучих
Все мятые, немытые
Прокуренные, спитые

Дальше, чутко как сапёры
Пухленькие шли минёры
Все курили папиросы
И ругались как матросы

За ними шли акустики
И прятались за кустики
Они не отщепенцы,
А просто извращенцы

Следом всё к очку очко
Шло ракетное войско
Несли с собою ПАДы
Запасливые гады

Ну и так далее, до бесконечности…
Понимаете, человек в любых условиях остаётся человеком и, несмотря на все трудности, тяготы и лишения, постоянно тянеться к прекрасному. Да плевать нам было, что так мало, по науке, спать нельзя и потом, через много лет, некоторые и поверить-то в это откажуться. Мы стихи писали, понимаете? И тетрадку эту я храню, как одно из самых тёплых и ярких напоминаний о той жизни. Сколько квартир, городов и стран сменил, а она всё со мной.

[Марат 3]

Естественный отбор

Первое, чему я удивился, попав в дивизию атомных подводных лодок – простецкие отношения между людьми. Не панибратские, не неуважительные, а именно простые. Дежурный по дивизии, когда увидел, что я пытаюсь замаршеровать в его рубку строевым шагом, замахал на меня руками:
– Расслабься, сынок! Это тебе не парад!
Ну…блин, как тут расслабишься – целый капитан первого ранга же сидит и что-то в журнале пишет.
– Тащ капитан первого ранга! – начинаю торжественный доклад, как учили.
– Да всё я знаю, – перебивает меня дежурный, – прибыл для прохождения и так далее. Кто по специальности-то?
– Киповец, – говорю
– Жалко, что не минёр, я б тебя к себе забрал, мне минёр позарез нужен. Не хочешь быть минёром? Хуле там – одна труба и три клапана.
– Никак нет, – говорю, – я в механики хочу!
– Ну смотри, я тебя предупреждал. Пошли, отведу тебя к механикам.
Поднимаемся на второй этаж штаба дивизии, там огроменный (мне тогда так показалось) коридор с кучей кабинетов.
– Маслопупые!!!! – кричит капитан первого ранга, – я вам лейтенанта привёл!!!
Откуда-то из кабинета выскакивают двое офицеров: один высокий, полный и бородатый капитан первого ранга (начальник электромеханической службы) и среднего роста худощавый капитан второго ранга (флагманский электрик)
– Лийтенант!!! Ну наконец-то!!! – кричит бородатый, – я уж думал, что опять нас кинут. Иди к нам в горячие объятия, лейтенант!
Покидаю приветливого капраза и иду в кабинет к этим странным людям. Странные люди сидят и пьют чай на сваленных в кучу на столе схемах, бумагах и фрагментах скатерти.
– Садись, лейтенант, – они смахивают с табуретки ещё какие-то схемы на пол, – чай будешь?
Конечно, я бы выпил чаю. Непривычная жара и целый день на ногах, то по штабам, то по автобусам.
– Спасибо, – говорю, – нет
– Стесняешься, небось, при таких-то шишках?
– Есть немного.
– А не надо, – говорит мне начальник электромеханической службы, – у нас тут всё по -простому, если ты – гондон, то от нас быстро съебёшь, а если нормальный парень, то можешь с нами даже запросто и чай пить. Ты -гондон?
– Да нет, вроде нормальный парень.
– Ну тогда садись и пей чай.
Сидим пьём чай.
– Какой у тебя средний балл? – спрашивают
– Четыре и шесть, четыре и семь где-то.
– А ещё что есть?
– Курсы военных переводчиков закончил.
– Это тебе особенно в трюмах пригодиться! – смеются, – в море-то ходить хочешь? Или на отстойник сейчас будешь проситься?
– Конечно хочу, чего бы я сюда ехал тогда?
– Ну хер тебя знает, а почему хочешь-то?
– Ну…это…романтика там и всё такое.
Опять ржут:
– Ромааантииикааа!!!
– Да это вы в романтике просто ничего не понимаете! – набираюсь я смелости, видимо от чая.
– О, наглый, это хорошо. На ТК-20 пойдёшь.
НЭМС берёт трубку телефона и звонит:
– Серёга! Метнись-ка мне, быстрым оленёнком, и вызови Хафизыча к телефону!.. Ну и что, что пенсионер? НЭМС сказал – оленёнком, значит – оленёнком. Попизди у меня ещё тут!!!
Дышит в трубку.
– Хафизыч! Ну танцуй! …Танцуешь там? Чо-чо. Лейтенанта тебе отрыл с боем. Чуть достался...что спасибо – не булькает твоё спасибо. Три литра мне должен теперь..., да ты ещё поплачь мне, ага – три я тебе сказал иниибёт! Счас пришлю его к тебе.
Подводит меня к окну:
– Вон, -говорит, – видишь Акулы стоят? Твоя третья слева – иди.
Иду. На пирсе лысоватый человек татарской наружности орёт на матроса с автоматом:
– Да ты знаешь, как у нас ебут? За хвост – и об палку!!! Ещё раз, стерва, увижу и дорогая не узнает, какой у парня был конец!!!
Поворачивается ко мне. На бирке написано "КБЧ-5". Он самый, значит.
– Ну, добро пожаловать на борт, лейтенант.
Спускаемся в центральный.
– Вот, – показывает механик на самый большой пульт в ЦП, – это твой Молибден, у нас он называется пианино. Единственное, что мне от тебя нужно, чтоб ты на нём хуярил, как Ван Клиберн! Всё остальное – пыль и суета. Пошли пульт ГЭУ покажу.
Спускаемся в восьмой. Механик со мной на прицепе, врывается в какую-то каюту. В каюте, в обнимку с перегаром, спит тело.
– Вот, Эдуард знакомься, это тело зовут Владимир, он один из двух киповцев ГЭУ. Как бы твой коллега по нихуянеделанью.
– Чо эта нихуянеделанью? – возмущенно бурчит тело.
– Вова, какой ты пример показываешь лейтенанту!!! Ну ёб твою мать!! Где ключи от пульта?
– Ныармальный. Нормальный я пример показываю лейтенанту, – бурчит Вова, – и вытаскивет из кармана связку ключей, – закроете там потом всё.
– А ты не прихуел ли, Владимир?!
– Хафизыч, ну пожалуйста, ну сам же вчера…
– Всё. Дохуя пиздишь, – и механик выводит меня из каюты.
Меня поселили в соседнюю с Вовой каюту. А с Вовой жил ещё Андрей Борисыч – старый и опытный командир первой трюмной группы. Шефствовали они надо мной, вроде как. Помню однажды поспорили с начхимом в отсеке, просто поспорили и перешли на повышенные тона. Так они оба выскочили из каюты с криком:
– Кто тут нашего лейтенанта обижает?!
А начхим Дима ровестник с Вовой был, Борисыч-то постарше:
– Ну я!
– Головка от хуя! А в глаз? Это наш лейтенант и тока мы имеем право на него орать!!!
Ну, шутили, в общем-то. У нас крайне доброжелательная обстановка была в экипаже.
А за механиком нашим вообще можно ходить с блокнотом и записывать. Или на камеру снимать, когда он злился. Злился он редко, правда, но изображал из себя татарина в этот момент. Ну так-то он и так был татарином, но в моменты расстройств изображал монголо-татарина, который отбился от орды и как-то случайно попал в Мурманскую область.
– Лёня, – звал он интенданта в кают-компании и тыкал пальцем в суп, – что это тут наплёскано у меня в корыте?
– Это щи, – удивлялся Лёня такой кулинарной необразованности целого подполковника
– Щи? Лёня, да про них даже нельзя сказать "хоть хер полощи"! Мой мазутный в них даже не пополощется!! Где мясо, Лёня?
– Мясо во втором блюде!
– Да? А косточки, может в третьем? Лёня, ты видишь эти руки?
Лёня внимательно смотрел на вытянутые к нему ладони и утвердительно кивал головой.
– Это руки, Лёня, носят твою тушку по глубинам северных морей. И если эти руки начнут дрожать от недостатка мяса в организме, то ты, Лёня, в этих северных морях и останешься на всю свою яркую, но недолгую жизнь! А посмотри на Эдуарда!!!
Лёня смотрел на меня.
– Он же цистерны главного балласта продувает своими пальцами!! Он же, как Икар, тебя к солнцу выносит и кислороду, а тыбля что? Капусту ему в воде варишь, как козлу какому?
А ещё механик носил ключи на широкой зелёной резинке от ПДУ и одевал её на лоб, как самурайскую повязку, когда думал. Ключи, при этом, болтались над правым ухом.
– Эдик, ну что у тебя с холодилкой?
– Да не могу разобраться, что-то автоматика там не хочет автоматить. Горит один предохранитель всё время, а из-за чего не могу вычислить.
И он одевал резинку на голову:
– Неси схемы!
Несу. Разворачиваем.
– пип-пип, так они по размеру больше, чем стойка управления от неё!!!
Смотрим в схемы, водим по ним пальцами и понимаем, что ни хуя не понимаем.
– А гвоздик пробовал вставлять? спрашивает механик атомного подводного крейсера стратегического назначения
– Какой гвоздик?
– Железный, Эдик, банальный железный гвоздик!
– Куда?
– Куда не ходят поезда! Пошли!!!
Лезем в трюм седьмого.
– Снимай крышки со стойки!
Снимаю крышки, механик вставляет гвоздь вместо предохранителя и прижимает его эбонитовым колпачком.
– Врубай и смотри откуда дым пойдёт
Врубаю, холодилка радостно работает и холодит, а из одного блока валит дым. Вырубаю холодилку, меняю блок, ставлю предохранитель, запускаю. Работает, сука.
– Учись, студент! Гвоздь дарю.
И механик снимает с головы резинку (думать-то больше не надо) и напевая что-то себе под нос уходит с чувством выполненного долга.
Потом уже я вспомнил слова НЭМСа про гондонов. И действительно ведь – ни одного не было. Были люди умнее, тупее, веселее, серъёзнее, с пристраситем к алкоголю и ведущие здоровый образ жизни, спокойные и сумасшедшие, но гондонов не было. А если и появлялись, то быстро куда-то исчезали.
Естественный отбор в исполнении подводных сил Северного флота, я считаю.

[Марат 3]

Я и бал принцесс

– Эдик, пошли гидравлику грузить, нам привезли тонну почти!
Андрей Борисович стоит в дверях моей каюты и сверлит меня взглядом. Чувствую это спиной, так как делаю вид, что крепко сплю. А вдруг отстанет.
– Эдикбля!!!
Олрайт, значит так не удастся откосить.
– Борисыч, – говорю, садясь на кровати, – ну какая гидравлика? Ну я же люкс в БЧ-5, ну посмотри на мои пальцы, я ж, как музыкант по кнопкам должен: чуйствовать подводную лодку.
Борисыч скатывает в тугой шар ватник, который он держит в руках и как жахнет мне его в грудь,- чуть рёбра не сломал, гад:
– Вот Ваш фрак, маэстро!!! Публика ждёт на бенефис и нервно волнуется. Пошлибля. Нет никого, только мы с Толиком. А вдвоём у нас пупки развяжуться!
– А так у нас втроём пупки развяжутся и вам не так обидно будет?
А на дворе как раз весна началась. Ну, в смысле, где-то в Севастополе она уже, наверняка, началась, а у нас март – один из самых противных месяцев. Солнце появляется и это, конечно, хорошо, но вот морозы ещё не уходят, а ветра сильные уже пришли. Так что даже сморкаемся сосульками. Одеваю водолазное бельё, робу, ватник, ботинки – шапку и варежки беру под мышку. И этакой вот каракатицеобразной матрёшкой бреду в центральный пост. В центральном меня ждут Борисыч и мичман – компрессорщик Толик.
– Чё так-долго-то?
– Да думал, что без меня начнёте.
В составе дружного трио ползём наверх. Первым идёт Толик и застывает, при выходе из рубки:
– Глядите, – говорит, – картина "старик и море"!
Глядим: на корне пирса стоит управленец ГЭУ, тоже Борисыч, и писает в залив.
– Борисыч!!! – кричит ему Андрей, – Смотри осторожней, а то русалки за струю в море утащат!!!
– Не утащат! Они ж хохлов не таскают – от нас чесноком пахнет всё время. Это вас, кацапов, за милую душу!
– Мы же бульбаши!!! – кричим мы с Толиком, а наш Борисыч не кричит – он из Питера.
– Ага, – улыбается Борисыч, которые не наш, – особенно Эдик бульбаш! Такой же, как Хафизыч, только глаза пошире!!
– А давайте его отпиздим!!! – предлагает Толик, – заодно и разомнёмся!!!
– А кто вам реакторами будет в море управлять, короли говна и пара, а? – резонно парирует не наш Борисыч.
Тут он, сука, прав. Самый грамотный управленец в дивизии. Чуть что – зовут его. На стержнях реактора, как Паганини – что хочешь сыграет. Образно выражаясь, конечно.
– Давай это…помоги нам лучше! – забрасываю я пробный шар.
– Да щас! Бог – поможет! Я же офицер военно-морского флота, а не грузчик!!
Ладно, идём на пирс. У трапа стоит огромный овчинный тулуп в валенках. На тулупе висит автомат, а внутри тулупа торчит верхний вахтенный матрос. Возле него лежат и ждут наших ласковых касаний четыре двухсотлитровые бочки с гидравликой. Курим. Ходим вокруг бочек. Пинаем их ногами. Бочки продолжают равнодушно лежать.
– Может чая пойдём попьём? – сооблазняет Толик
– Не, надо грузить, а то стемнеет скоро.
Покурили ещё. Поняли, что бочки сами себя не загрузят и надо браться за работу. Раскрутили боковые поручни у трапа, соорудили наверху подобие блока из подручных материалов и кое -как закатили бочки на палубу. Открыли приёмный лючок.
– Ты систему подготовил? – на всякий случай уточняет Борисыч у Толика.
– А то. Готова, как девственница в первую брачную ночь!
Начинаем заливать бочки внутрь подводной лодки. Гидравлика замёрзла и течёт неохотно, тоненькой и ленивой струйкой. Мы с Борисычем поддерживаем бочку с боков, чтоб она не кульнулась, а Толик – сзади, чтоб тоже типа что-то делать. Из дивизии приходит командир, подходит к нам и молча стоит любуется на нашу слаженную работу. Конечно это красиво, когда два человека с высшим образованием и один со средне-техническим заливают гидравлику из бочек внутрь. Минут пять стоял молча, потом вздохнул:
– Ну что: ебётесь?
– Ну, – говорим
– А хотите по-настоящему? - улыбается командир
– Не-не-не-не-не!!!! – дружным, слаженным коллективом отвечаем мы.
– Так, ты! – показывает командир на меня пальцем, – подойди – ка ко мне.
Выполняю приказание. А он каааак даст мне в пузо кулаком.
– Ураааа!!! – кричит Борисыч, – наконец-то можно младших по воинскому званию бить!!!
И отвешивает оплеуху Толику.
– Только мне! – уточняет командир, – Эдуард, почему ты меня, своего родного командира, обманул?
Прокручиваю в голове свою почти двухлетнюю службу.
– Сан Сеич, – говорю официальным тоном, – соизвольте объясниться! Ни разу за всю свою жизнь я Вас обмануть ещё не успел!
– А кто мне говорил, что он флотская сирота и родственников у него в штабах нету?
– Я говорил. Так ведь и нету: мать у меня медсестра в Борисове и отец хер знает где в Челябинске.
– Да? А почему тебе министр нашей обороны звание капитан-лейтенанта досрочно присвоил?
– Какой министр? Какое звание? – хлопаю ресницами.
– Ну приказ пришёл в дивизию, что тебе министр обороны присвоил очередное воинское звание досрочно и требует, твоего явиления в Североморск послезавтра, чтоб он тебе погоны мог лично вручить, в связи с твоей охуенностью. Так что собирайся.
– Так а чё тут собираться, – говорю, – два месяца зарплату не платят – я до Североморска точно не доберусь никак.
– Придумаем, что-нибудь. Там, вроде, с флотилии машина пойдёт, пристроим тебя на хвост.
Ну пристроили. Ехали из одинадцатой, вроде, дивизии ещё один геройский старлей-спецтрюмный и его командир на УАЗике дивизийном. Ехали весело: у УАЗика не работали дворники и водитель останавливался каждые двадцать-тридцать километров, выскакивал протирать лобовое стекло. Это же атомный флот бля, а не автобат – правильно? А ещё мы всю дорогу были возбуждёны и хотели выпить, но одёргивали себя, что мол надо терпеть, а то, вдруг министр целоваться полезет.
Ну доехали до ДК Северного флота. Чуть не опоздали, между прочим. Бежим в зал, волнительно открыв рты. На входе прапорщики:
– Сдайте, – говорят, – фотоаппараты.
– Что? Что сделать??? – прямо бровями поднял фуражку командир лодки.
– Фотоаппараты запрещено с собой брать. Для безопасности.
– Чтобля? Я – капитан первого ранга, командир атомной подводной лодки Северного флота! Это – дворец культуры того же самого Северного флота!!!! Вы охуели, чтоли совсем тут?

Ну мы, конечно, с другим старлеем давай его успокаивать и дёргать за рукава с обеих сторон. Волнуемся за свои досрочно полученные звания, наверное. Уговорили его, сдали фотоаппараты – даихуйсними, заходим в зал, садимся. Лётчики кругом, пограничники, надводники ну и, как всегда, больше всего крыс тыловых. Даихуйсними тоже! Начинается. И выходит на сцену...мать моя женщина, так этожы Черномырдин Виктор Степанович!!!
Он-то нам погоны и вручал. Министр обороны просто стоял сзади и хлопал в ладоши, а потом руки всем жал. Некоторые потом говорили, что был он выпивши, но я лично этого не заметил. Из моряков меня первого вызвали, просто, видимо, случайно. Выхожу. Овации вокруг – прям хоть бери и стесняться начинай. Виктор Степанович вручает мне погоны, жмёт руку и спрашивает:
– Ну как служится-то? Надёжно ли защищены наши рубежи?
– Да нормально, – говорю – рубежи неприступны!
– А у вас, – гворит Виктор Степанович, – такие звание смешные. Читаю вот в приказе Вашем "Старшему лейтенанту присвоить звание капитан минус лейтенант". Как это, говорю, товарищи, – капитан минус лейтенант и есть же старший лейтенант. А он (и показывает за спину на министра обороны) надо мной смеётся!
– Вот гад, – сочувствую, – только Вы ему не говорите, что я так сказал!
– Не скажу! Потом на балу ещё поговорим!
Ёпт! Так ещё и бал будет? А может они с собой и принцесс из Москвы каких привезли, для отличившихся офицеров! Ещё прямо радостнее на душе стало: я ибал принцесс, – потом же всем можно рассказывать, не особо лукавя душой!
Но на фуршет с балом мы не смогли остаться – в дивизию затребовали срочно вернуть единственный УАЗик. Решили сами себе устроить фуршет и бал. Спирт у нас с собой был, скинулись на троих и купили банку килек в томате, батон и пачку сосисок. Водитель нам банку тушёнки ещё подогнал, заехали на ядерную свалку по дороге в Заозёрск и давай там быстро напиваться. Сторож к нам пришёл:
– Чего это вы тут, ребята?
Ну рассказали ему что, да как.
– Погодьте, – говорит, – я вам счас хоть сала с лучком принесу.
– А принцесс, – спрашиваем, – нет у тебя случайно тут?
– Не, -смеётся, – только радиоактивные крысы и собаки.
Ну а что за бал без принцесс, я так себе думаю, – просто пьянка же. Да и фуршет без канапе и шампанского в высоких бокалах тоже, вроде как, уже не фуршет, а просто пьянка. Поэтому просто пьянкой на радиоактивной свалке мы и отметили вручение нам погон Виктором Степановичем Черномырдиным.

[Марат 3]

Плавучая мина, рогатая смерть

Сегодня будет рассказ про минёров. Всё, что я здесь опишу, касается только нашего конкретного корабля и не может быть рассмотрено, как общая тенденция. Понимаете, наверняка на остальных кораблях и многоцелевых подводных лодках минёры – уважаемая и ценная профессия. Они, наверняка, много трудятся и достойны не меньшей славы, чем остальные члены флотской семьи. Но не у нас. У нас минёров держали, я так понимаю, просто для проформы. То есть, положенно, чтоб на корабле были минёры – вот вам офицер плюс два мичмана и потом не жалуйтесь. Подводная лодка такого размера, как наша, в принципе, наверное, теоретически, может поразворачиваться под водой, охотясь за другой подводной лодкой, или попытаться уклониться от её атак, но, блин, – это же почти два футбольных поля в длину и девятиэтажный дом в высоту, – ну кого мы сейчас будем обманывать? А как вы думаете: возможно промахнуться по цели современным оружием, если она больше любого военного корабля Второй Мировой войны?
Вот поэтому минёры у нас были всегда без дела. За мою службу их поменялось трое: они приходили, годик сидели и уходили куда-нибудь на классы или курсы повышения квалификации, а оттуда возвращались уже помощниками, старпомами, или флагманскими специалистами, но не к нам, конечно, а в другие дивизии – туда, где они могли рассказывать о своих подвигах. Так-то они за всю мою память один раз учебной торпедой стрельнули, а то всё или воздушным пузырём, или вообще – электронным пуском.
И когда нам надоедало издеваться насмехаться шутить над замполитами, мы брались за минёров. Ну сами посудите, а за кого ещё браться? Остальные-то все при деле и шутить с ними может быть опасно для собственного здоровья и душевного равновесия. Хотя над всеми шутили.
Особым шиком считалось украсть у минёра его новенький ЖБП (журнал боевой подготовки) и написать на титульном листе "Торпеда – дура, пузырь – молодец". Не буду скрывать, первым это сделал я, абсолютно случайно.
Сидим с Антонычем в центральном, а туда минёр заходит:
– Старпома не видели? – спрашивает.
– Да наверху бегает где-то.
Минёр оставляет свой новенький ЖБП на командирском столе и бежит наверх. А подводники – они как дети, только с большими хуями (как любил говорить наш командир дивизии, так что я здесь ни при чём – историческая достоверность)- такие же любопытные. Беру я, значит, его ЖБП – красивенький такой, возбуждающий новенький, весь прошнурован и пронумерован, даже печатью скреплён. И что-то дёрнуло меня взять карандашик и написать вверху на титульном листе "Торпеда- дура, пузырь – молодец".
Сладостно вздыхаю и, с чувством выполненного долга, ложу его обратно. Антоныч, наоравшись, по лиственнице в отсек, в котором происходит отработка по борьбе за живучесть, тоже не выдерживает соблазна и берёт минёрский ЖБП.
– Эдуард, ты дурак чтоли? – изумляется Антоныч и тычет пальцем в мою запись, – чё ты карандашом-то написал? Такие слова нужно несмываемой тушью или, лучше, в граните отливать.
Берёт шариковую ручку и старательно обводит надпись, пририсовывая красивые завитки в нужных местах. Любуется на расстоянии вытянутой руки и аккуратненько кладёт ЖБП на место.
Прибегает минёр с довольной красной рожей. Мы сидим и скучными лицами смотрим в свои пульты.
Минёр хватает ЖБП и начинает его листать.
– Бляааа, ну бляаа, ну кто это сделал? Антоныч!!
– Мин херц, я тебе пацан, чтоли ЖБП чужие тут разрисовавать?
– Эдик, ты?
– Да нет, конечно, ты видишь – я дифферентовку считаю, вот мне делать нечего по ЖБП твоему каличному лазить!
– А кто? Заходил кто?
– Из девятнадцатого кто -то заходил, но мы не смотрели. Мы же работаем. В отличии от.
Минёр со своим ЖБП и слезами ускакивает в девятнадцатый. Спускается довольный старпом:
– Ну где эта плавучая мина, рогатая смерть? Ныл же, что ЖБП надо подписать ему срочно. Минёр!!! – кричит старпом в девятнадцатый – где ты там потерялся опять?
Минёр понуро вползает в центральный. Шмыгая носом, протягивает ЖБП старпому. Старпом открывает титульный лист, окидывает взглядом центральный.
– Трюмные, ну вы дураки, что ли?! Какой, стерва, пузырь? Они пузырём раз в год стреляют же! Электронный пуск у них молодец, а не пузырь! Пузырём же матчасть нужно задействовать, чтоб стрельнуть, а тут – три кнопки нажал – боевую задачу выполнил! Минен хоссен, возьмёшь корректор, закрасишь слово "пузырь" и напишешь слово "электронный пуск" – тогда подпишу.
– Ну Сей Саныыыч – скулит минёр
– Да, Сей Саныч, – говорит Антоныч, – соглачен с минёром! Электронный пуск абсолютно не звучит. То ли дело пузырь! Звучное, короткое слово – как выстрел!
– Ну ладно, Антоныч, раз ты так считаешь – и старпом подисывает минёру ЖБП.
Естественно, через пятнадцать минут вся подводная лодка уже знает эту историю.
Или вот ещё было, когда минёр просился на какие-то флотские сборы-соревнования по торпедному делу.
– Минёр, – спрашивает его старпом, – а ты сколько раз торпедой-то стрелял?
– Ни одного, пока.
– А как торпедой стреляют, расскажи мне коротенько, в общих чертах.
– Нуууу открывают заднюю крышку торпедного аппарата, загоняют туда торпеду, закрывают заднюю крышку, заполняют торпедный аппарат водой, выравнивают давление с забортным, открывают переднюю крышку и стреляют.
– Ага. Эдуард, а теперь ты расскажи мне, как вы из ДУКа стреляете.
ДУК – это устройство для удаления мусорных контейнеров с ПЛ.
У нас ДУК был не вертикальный, а под углом из борта торчал.
А…. вы же организацию стрельбы не знаете из ДУКа. Как вы вообще на свете-то белом выживаете, без всех этих, крайне полезных и необходимых знаний? Когда накапливался мусор, мы отстреливали его за борт. В основном это были жестяные банки, которые плющились предварительно специальным прессом для смятия тары и пищевые отходы. Всё это складывалось в специальные пластиковые контейнеры, типа мешков. Отсек герметизировался, на всякий случай, на переборках выставляли вахтенных и готовили системы подачи воздуха в отсек, тоже на всякий случай. По готовности, командир первой трюмной группы докладывал в центральный:
– ДУК к стрельбе изготовлен!
– Зарядить главный калибр! – следовала команда из ЦП
– Есть зарядить главный калибр! (мешки засовывались в трубу и протыкались, чтоб в них не было воздуха – скрытность же и все такое) – Главный калибр заряжен!
– Паааа врагааам революции! Трубка шесть, прицел восемь!!! Упреждение двенадцать градусов!!! Плиии!
– Есть пли!
– Клоуны маслопупые, – один раз не выдержал командир дивизии, – вы можете хоть что-нибудь без этих своих смехуёчков сделать? Вы на поминки мои, чтоб не приходили! А то и там цирк устроите с раздачей слонов и материализацией духов!!!
Вернёмся к нашему рассказу. Отвечаю старпому:
– Нууу открываем заднюю крышку аппарата, загоняем туда мусор, закрываем заднюю крышку, заполняем аппарат водой, выравниваем давление с забортным, открываем переднюю крышку и стреляем.
– Слышь минёр? Улавливаешь ход моей мысли? А сколько раз вы, Эдуард, своим дивизионом из ДУКа стреляли?
– В смысле? За всё время что ли?
– Не, ну за последний год, например.
– Раз двести-то точно стрельнули.
– Минёр, так давай мы туда трюмных пошлём? Они же своим дивизионом отстрелялись больше раз, чем все минно-торпедные части Северного флота. Вместе взятые. Они прикинуться тупыми, чтоб из остальной минёрской массы не выделяться, а потом выебут там и высушат всех, своим космическим профессионализмом!
– Нууу Сей Саныыыыыч
– Да ладно, едь. От тебя всё равно в базе толку никакого.
Или собирают, например, в море командиров отсеков на инструктаж. Минёр приходит последним. Старпом молча сидит и думает. Минута проходит, другая, третья.
– Тащ капитан второго ранга! – докладывает вахтенный инженер-механик, – командиры отсеков собраны.
– Да я вижу, что собраны. Я вот думаю сижу: почему минёр, стерва, опаздывает? Ну вот чем он там занимается, что может позволить себе опоздать? Чембля? Я же знаю устройство корабля, обязанности минёра, обязанности минёра, как командира отсека, обязанности минёра, как командира боевой части, суточный распорядок тоже знаю …минёр, чем тыбля занимаешься, почему тыбля опаздываешь вечно? Не отвечай мне, минёр – не надо травмировать мою нежную, как у котёнка, душу своими нелепыми отмазками!!! Я понимаю, если бы опоздал турбинист, или электрик, хер с ним – ракетчик, но ты – минёр? Ты-то как? А чего я вас собрал-то, помнит кто-нибудь?
А турбинистом тогда у нас худо пришлось на том выходе. Вышла из строя автоматика управления оборотами турбин, они неделю в трюмах турбинных отсеков обороты вручную крутили огромными железными колёсами. Влажность там запредельная, температура градусов под сорок – прямо в трусах там и стояли на посту. Интендант им варил компот, охлаждал и носил туду непрерывно. Да, та ещё работёнка.
Ну вот, в общем-то, чтоб вы понимали мои периодические высказывания про минёров. Это совсем не означает, что минёров у нас не любили и были они какими-то неполноценными членами экипажа. Как вы уже знаете – гандонов у нас не было, а если и попадались, то на очень короткий период времени. Минёры были весёлыми, озорными ребятами, отчаянными и наглыми с хорошей такой придурью в глазах, благородными и честными, – в общем, всё, как мы любили. Просто жизнь – это же театр, как говаривал У. Шекспир и даже в военно-морском флоте, – ну вот такая им у нас досталась роль.
Наш минёр, наверняка, уже где-то флотом командует. Желаю ему здоровья, оптимизма и долгих лет счастливой жизни.

[Марат 3]

Смерть

Каждого из вас Смерть поджидает во многие моменты вашей жизни, когда вы приглушаете свою внимательность и инстинкт самосохранения: перебегаете дорогу в неположенном месте, заплываете за буйки, ездите пьяными за рулём и не одеваете каску, находясь на строительной площадке. У подводников всё не так. Смерть не ждёт их, а несёт вместе с ними службу по охране морских рубежей их Родины. С того момента, как они отдают швартовые концы и уходят в море, Смерть стоит за плечом каждого из них постоянно и с любопытством наблюдает, когда же кто-то из них даст слабину.
Сидит в седьмом отсеке на вахте матрос Герасимов, например, мечтает о скорой своей демобилизации и представляет, как он войдёт в свою родную деревню в ленточках до жопы, с восемнадцатью якорями и аксельбантом сшитым из такого количества ниток, которого хватило бы на аксельбанты гусарскому полку в девятнадцатом веке, а Смерть шепчет ему на ушко: "Петя, ну зачем тебе осматривать отсек каждые пол часа? Ну что, стерва, за хуйня такая – полгода до дембеля, а ты бегаешь, как карась! Закороти систему КИС ГО, да сиди себе спокойно на боевом посту, наращивай общую прекрасность организма!"
А и правда, думает матрос Петя, что я, пальцем деланый? И закорачивает систему КИС ГО, чтоб лампочка в центральном сама собой загоралась, а не от того, что он все кнопки в отсеке обожмёт. Совесть его, конечно, покусывает, но ёб вашу мать – каждые пол часа же по трюмам лазить, это ни в какие ворота ведь не лезет! И Смерть, радостно повизгивая, бежит в седьмой отсек, договариваться с насосами и клапанами, а может и со станцией управления холодильной установкой, чтоб они ей подмогнули чутка и начинали гореть, дымить и давать течи.
В это время в центральном вахтенный инженер-механик третьей боевой смены, сбрасывает табло осмотра отсеков, а седьмой тут же раз – и опять осмотрен.
– Седьмой, центральному!
– Есть седьмой
– Как ты сокол ясный отсек-то за пять минут осмотрел?
– Ну я быстренько…там туда-сюда
– Герасимов. Кто-то врёт. Быстренько я осматриваю и то за двенадцать минут.
Отключает седьмой, вызывает связистов:
– КПС, центральному!
– Есть КПС!
– В седьмом пидорас КИС ГО закоротил, сбегайте, отъебите его так, чтоб у меня тут дымом запахло.
И связисты бегут в седьмой, бьют матроса Петю, ремонтируют систему КИС ГО, опять бьют матроса Петю, пугают его тюрьмой и презрением Родины и убегают, напоследок пнув Петю, обратно в свой КПС. Смерть вздыхает и уходит в следующий отсек.

По окончании вахты, матроса Петю вызывают в центральный, для проведения воспитательной беседы. "Ебать" называются в военно-морском флоте воспитательные беседы. Проводит механик, так как Петя из БЧ-5, присутствует замполит.
– Герасимов! – начинает механик, вкладывая в свои слова всю ненависть татарского народа, – я даже не знаю, с какого конца начинать тебя ебать! У тебя же мама, да Герасимов? Сестра? Вот ты стоишь тут, изображая дебилизм и пустоту глазами, а они ждут тебя, Герасимов, мёд там на пасеке покупают на последние деньги, самогонку гонят, невесту там тебе нашли уже, небось. Хули ты улыбаешься? Ты же не вернёшься домой, Герасимов, ты понимаешь, что ты даже в гробу домой не вернёшься? Почему у тебя отсутствует инстинкт самосохранения? Как ты без него дожил до восемнадцати лет? Почему тебя барсуки в лесу не съели или в таулете ты не утонул?
Матрос Петя не знает, как ему реагировать и молчит, уставившись в палубу.
– Ты в школе-то учился, Герасимов? – пытается достучаться до него механик, с другой стороны.
– Учился
– Ну расскажи мне, каких русских писателей ты знаешь?
– Нуууу…Пушкин
– Хуюшкин, Герасимов!!! Пушкин – это поэт!!! Он слова в рифму писал, а писатель, это который без рифмы пишет! Писателей каких ты знаешь?
– Нуууу…Толстой
– Какой Толстой?
– А он же один был.
– Ладно. Ладно, он был один. Какое его произведение ты читал?
– Нууууу….. Войну и мир
– Войну и мир? На каком языке она начинается?
– Ну на русском же, понятное дело!
– Ясно, значит дальше заглавия не осилил. Слушай, а тебя матрозавры остальные как называют, – Герасимом? А ты знаешь, что про тебя целое произведение написал великий русский писатель Тургенев? Читал "Муму"?
– Нееет
– Ну как, стерва, нет? У тебя же в личном деле "среднее образование" написано!!! Как вы на флот-то попадаете, я не пойму? Откуда вас берут, – из поселений староверов, чтоли?! Стас (это к замполиту) есть у тебя Тургенев? Принеси пожалуйста!
Зам приносит томик Тургенева из корабельной библиотеки.
– Вот, Герасимов, начнём твоё половое воспитание. Завтра, в это же время, на этом же самом месте ты мне пересказываешь рассказ Тургенева "Муму" близко к тексту. Близко, Герасимов, так близко, чтоб даже муха не проскочила. Свободен!

Или вот в центральном. На всплытии без хода, например. Смерть стоит за спиной командира и ждёт, когда он допустит хотя бы малейшую оплошность. Лодка медленно-медленно ползёт вверх и все спокойны и не верят своему счастью, а Смерть улыбается: она-то знает, что сейчас будет пласт воды с другой плотностью и нас как жахнет об этот лёд и, может быть, не тем местом, на которое мы рассчитываем и всё, считай приплыли. Но и командир об этом знает, откуда-то.
– Принимать с двух бортов!
– Есть принимать с двух бортов! – репетую командиру и начинаю принимать
– Приготовиться к ускоренному приёму!
– Готов!
– Принимать ускоренно с обоих бортов!
И лодка в этот момент подпрыгивает на несколько метров, но уже поздно – тонны морской воды падают в её чрево по трубам метрового диаметра под давлением пять атмосфер и она уже тяжёлая и взлететь ей, ну никак не удастся. Да ладно, ухмыляется Смерть, сейчас вы, по инерции, как шухните вниз, на три километра, а продуться-то не можете, там и посмотрим кто-кого. Но командир её опять слышит!
– Два насоса за борт!
– Есть два насоса за борт! – и два центробежных насоса начинают выплёвывать по двести семьдесят тонн воды в час каждый в морды изумлённым касаткам.
Лодка зависает, как бы раздумывая, что же ей дальше делать…
– Четыре насоса за борт!
Ну может я тогда накреню лодку, думает Смерть и они хвостом вниз уйдут по-любому. И начинает наклонять лодку на корму.
– Тонну в нос! – командует механик, глядя на дрожащую стрелку дифферентометра
– Есть тонну в нос! – репетую я и перегоняю воду между дифферентными цистернами.
– Стоп насосы!
– Есть стоп насосы! Тонна в носу!
Сидим, ждём. Лодка немного опустилась, но зависла, – значит в слой воды мы вошли и можем двигаться дальше.
Да ну вас, пидорасы! – думает Смерть и идёт что-нибудь ломать.

Она поджигала нам трюмную помпу в седьмом, но мы справились, хоть и воняло потом неделю. Она выводила из строя систему управления рулями, подрывала паровые клапана, замыкала проводку в щитах, но мы всё починили, даже шарик расходомера нам вывела из строя, сучка костлявая, но и тут мы смогли.
Расходомер – это такое устройство, которое считает количество воды, принятой или откачанной из уравнительной цистерны. Уравнительной цистерной подводная лодка, собственно, и дифферентуется по плавучести. Долго объяснять, но это – важно. Само устройство — это кусок толстой трубы, на двух фланцах вставленный в трубу приёма забортной воды, внутри у него – две крыльчатки, которые закручивают поток воды спиралью, а в этой спирали крутится железный шарик в резиновой оболочке: датчики считают количество его оборотов и выводят на табло в центральном количество воды. Казалось бы, – ну чему там ломаться? Шарик же железный!!!! Но мы же русские моряки, чо нам.
Понятно, что в море запрещено проводить ремонты, связанные с забортной арматурой, но и плавать месяц подо льдом, без расходомера, тоже не то, что доктор прописал. Приняли все возможные меры предосторожности: подвсплыли, как могли, выставили вахтенного на клапане ВВД в отсек, загерметезировали переборки, в соседних отсеках поставили вахтенных на переборочных дверях и приказали им держать кремольеры и не выпускать нас ни за что, если что. Проверили всю забортную арматуру, всю позакрывали, проползли по всем трубам и проверили ещё раз. А Смерть сидит в уголочке и облегчённо вздыхает: ну наверняка же на Севмаше какую-то трубу левую захуярили, которой ни в одной документации нет, или на Звёздочке потом тарелки клапанов плохо притёрли и они зарядят нам шестью атмосферами в рожи. Медленно-премедленно отручиваем болты на фланцах, прикусив язычки. Все молчим и тяжело дышим – не то, чтобы страшно, но волнительно всё-таки. Все болты сняли, пока всё спокойно – клапана трещат, но держат. Раздвижным упором разогнули трубу, вытащили нужный нам кусок. "Да, стерва, что такое-то – нервно расхаживает Смерть по трюму, – ну как так может быть, что ни на Севмаше ни на Звёздочке не нашлось ни одного криворукого помощника мне!!!" Вот так и бывает.
Достали шарик, а у него оплётка резиновая лопнула и он за крыльчатку зацепился. Всунули новый, потрясли трубой вчетвером (он ж тяжелющая!) крутится вроде. Вставили кусок трубы обратно.
– Эбля!! – кричит Борисыч, – а прокладки-то поставить!!!
– Борисыч, ну вот что ты за человек-то такой, – говорю я ему, – надо же было подождать, пока мы все двадцать четыре болта закрутим!!!
И все начинают смеяться, хоть и не закончили ещё, но понятно же, что, скорее всего, пронесло на этот раз.
– Центральный! – кричу в лиственницу, – пробуйте принимать, мы закончили.
– Ёпт!!! – кричат из центрального, – всё работает, как часы часового завода Луч!!!
И раздражённая Смерть плюёт нам на спины и уходит дальше, искать приключений на наши жопы. И аппендицит. С кем-нибудь вообще может приключиться аппендицит где-нибудь на Северном Полюсе и, если всех забрать не получается, то почему бы не взять одного, хотя бы? А потом Смерть вообще думает: "Да ну их в жопу, этих подводников, пойду вон на авианесущий крейсер, может там хоть кого прихвачу"

Так ни разу у неё с нами ничего и не получилось. Видимо, везучие мы просто. Но её пристутсвие ощущалось всегда: когда спишь, ешь, чистишь зубы, пишешь стихи, учишь матчасть, проводишь занятия, несёшь вахту, мечтаешь о тёплом солнце на подводной лодке, то всегда рядом с тобой Смерть. Она смотрит на тебя, с любопытством школьника, впервые увидевшего колоду порнографических игральных карт и ты не можешь игнорировать этот взгляд. И думать о нём ты тоже не можешь, а то с ума сойдёшь. Такой вот дуализм. И этому нигде и никогда не учат – или вы умеете так, или нет.
Я, например, понимаю, почему Покровский сравнивает подводников с самураями, которые готовы к смерти, как только вышли из дома. А вы теперь понимаете?

[Марат 3]

Атомный кот

У Василия было порвано правое ухо и щека, от этого казалось, что он всё время улыбается. Но Василий никогда не улыбался потому, что был суровым военно-морским котом, а шрамы свои получил в боях с крысами. Чтоб снять с себя обвинения в котофобии, посвящаю Василию отдельный рассказ.

Жил Василий на тяжёлом атомном подводном крейсере стратегического назначения ТК-13 и состоял там на полном довольствии. Его даже кто-то, в шутку, вписал карандашом в ТКР (типовое корабельное расписание). Службой Василия на крейсера была ловля крыс.
Крысы не водились на подводных лодках, которые ходили в море, но стоило лодке постоять у причала с годик – и вот они: тут как тут. А ТК-13 к тому времени не был в море года два, наверное, или три и, поэтому, крысы его уже вовсю облюбовали и заселили двумя прайдами: один в ракетных отсеках, другой в жилых. Вы, конечно, можете спросить, а каким путём крысы попадали на борт подводной лодки, а я вам расскажу, так как видел это собственными глазами и, с тех пор, мне кажется, что если крысы были бы размером с собаку, хотя бы, то всё наше с вами относительно мирное существование на этой планете давно бы уже закончилось. Крыса забегает по длинному швартовому концу, который висит и болтается и пулей шмыгает в надстройку. Оттуда она поднимается по двухсекционному трапу к рубочному люку и спускается вниз по вертикальному трапу. Так же, кстати, они выходили погулять, ну или там в магазин сбегать, не знаю – не спрашивал. Как они узнавали о том, что корабль не ходит в море – загадка. Я всегда с интересом разглядывал приказы вышестоящих инстанций, но нигде в рассылке не замечал адресата "Крысиному Королю, бухта Нерпичья, пирс №3" хотя, может быть, писали специальными чернилами.
Мы приняли ТК-13 на время, чтоб её экипаж сходил в полноценный отпуск (два месяца для неплавающих), а нашу крошку в это время повёл в море разбивать об лёд не скажу какой экипаж. Пришли мы дружным табором с вещичками на корабль, минут за десять подписали акты и начали дружно пить знакомиться с матчастью. Сижу я в центральном и щёлкаю кнопками своего пианино, как чувствую на себе чей-то взгляд. Поворачиваюсь – на комингс- площадке сидит какое-то чёрно-белое чудовище с порванным ухом и улыбается мне.
– Ты кто? – спрашиваю у него.
– Мяу! – говорит оно.
– Да я вижу, что не собака, зовут-то тебя как?
– Василием его зовут, – отвечает мне командир ТК -13 выходя с нашим из штурманской рубки, где они выпивали пересчитывали карты. – Саша (это уже нашему командиру) вы его тут не обижайте мне! Он у нас крысолов знатный и вообще умнее минёра нашего!
– Умнее минёра это не показатель, конечно, но что ты, Володя, мы детей, животных и минёров не обижаем.
– Саша, не приму корабль обратно, если что! Ты меня знаешь! Подвинься, Василий!
Василий двигается и они уходят.
Здесь я и столкнулся в первый раз с таким явлением, как крыса на подводной лодке. На удивление хитрые твари, доложу я вам. Проникали всюду и воровали всё, что хоть как-нибудь можно было съесть. У меня, например, однажды украли сосиску из банки с железной крышкой. Прихожу в каюту, а на полу лежит банка, которая стояла в закрытом секретере, крышка открыта и сиротливо лежит одна сосиска. А было-то две!!!
– Диииима! – кричу начхиму в соседнюю каюту, – иди-ка сюда-ка!
Высовывается Дима.
– Ты зачем,- говорю, – сосиску-то у меня украл?
Дима сморти на банку
– Эдик, ну посмотри на меня. Разве я похож на человека, который украдёт одну сосиску, если может украсть две?
Логично, конечно.
Ставили мы на них крысоловки везде, Василию объясняли, чтоб не трогал приманку в них. Не трогал. Крысы попадались, но всё равно не истреблялись, поэтому на Василия был расписан график с кем сегодня он спит в каюте.
Каждый день. Я подчёркиваю, каждый день, в восемь часов вечера, когда вахта собиралась в центральном посту на отработку, Василий приходил с задушенной крысой, бросал её у кресла дежурного по кораблю, выслушивал похвалу в свой адрес и гордо уходил.
– Эбля! – кричали мы ему сначала, – крысу-то свою забери!!!
Но потом поняли, что Василий был аристократом по натуре и есть крыс брезговал. Он просто их убивал. Поэтому верхний вахтенный, приходя заступать в восемь часов вечера, всегда приходил с пакетиком. Получал автомат, патроны и крысу. Выходя на ракетную палубу он размахивал крысой над головой и, когда слетались чайки, бросал её в воздух. Потом пять минут наблюдал за инфернальной картиной разрыва крысы на части, вытирал брызги крови с лица и шёл охранять лодку. Кстати, знаете, мне кажется, что если северным чайкам подбросить в воздух человека, то они и его сожрут, может быть даже с пуговицами.
Пару раз мы пытались вынести Василия но волю погулять. Он ошалелыми глазами смотрел на вселенную и кричал на нас:
– Что же вы делаете, фашысты!!! Немедленно верните мне на борт!!! Я же корабельный кот или где?!
Мы выносили его на пирс и отпускали:
– Василий, ну сходи там себе кошку найди какую-нибудь, разомни булки-то!
Но Василий пулей бежал к рубочному люку и сидел там ждал, пока кто-нибудь его не спустит вниз. Аристократы, видимо, не только крыс не едят, но и по вертикальным трапам не ползают.
А потом нас собрали в море. Ну вы же герои у нас, чо, сказало нам командование, не слабо ли вам выйте на этом престарелом крейсере в море на недельку-другую, потешить, так сказать, старичка, напоследок. Конечно не слабо. Что делать с Василием решали на общем офицерском собрании. Василий сидел на столе и лизал яйца, но внимательно слушал.
– Что делать-то с Васей будем? В море брать его страшновато, вдруг не выдержит, может домой кто отвезёт на время?
– Да как домой-то, он же из лодки выйти боится.
– А давайте тогда, на время на двести вторую отдадим?
– А давайте.
Отнесли Василия на соседний борт и ушли в море. Возвращаемся, а на пирсе нас встречает родной экипаж ТК-13, заметно отдохнувший, загорелый (хорошо быть нелинейным экипажем) и радостно машет нам фуражками.
Дружной толпой заваливаются на борт ещё до того, как поставили трап.
– Так, где Василий? – первым делом спрашивает командир ТК-13 у нашего.
– Да на двести вторую его отдали, чтоб не рисковать.
– Саша, я тебя предупреждал! Или подай мне сюда Василия, или мы пошли дальше в казармы водку пить и развращаться!!!
– Эдуард, сбегай, а? А то мне этот береговой маразматик всю плешь проест!
А чего бы и не сбегать? После двух недель в море задница-то как деревянная. Иду на двести вторую.
– Вы к кому, тащ? – интересуется верхний вахтенный двести второй
– К деду Фому. Скажи там своим мазутам береговым, пусть начинают суетиться – морской волк на борт поднимается!
– Центральный, верхнему! Тут к вам моряк какой-то пришёл. Выглядит серьёзно.
Ну вот то-то и оно. Спускаюсь вниз и на последней ступеньке мне каааак вцепится в жопу кто-то когтями и кааак давай лезть по моему новенькому альпаку ко мне на грудь!!! Василий, понятное дело. Худой весь какой-то, весь облезлый.
– Чтовыблядименябросилиуроды!!!! – кричит мне Василий, глядя прямо в лицо, – дакаквыпосмеличервименясмоегородногокорабляунести!!! Жывотные!!!! Жывотные вы!!!
– Позвольте, – отвечаю, поглаживая его – Василий, но мы для Вашего же блага постарались, здоровье Ваше, так сказать, поберегли. Лодка же такая же и люди тут хорошие, котов не едят!!!
– Заткнись!!!! – продолжает кричать на меня Василий, – заткниськозёлинесименядомойпокажыв!!!!
– Ну, – говорит дежурный по двести второй, – две недели тут просидл под люком. Не ел почти ничего и всё вверх смотрел. Вынесли его на землю один раз, он все пирсы оббегал и сел потом на вертолётной площадке в море смотреть. Чуть отловили его обратно на борт. Ну и характерец!
Несу Василия обратно за пазухой, а там его уже командир ждёт, волнуется (наш-то в кресле спит, а этот бегает по центральному)
– Принёс?
– Ну, – говорю, – вот жешь он!
И стою наблюдаю картину, как капитан первого ранга, целует Василия во все места подряд и радуется, прямо как малое дитё.
Так что я не то, чтобы не люблю котов, но я привык любить конкретные личности.

[Марат 3]

Третий тост

Вот вы, когда употребляете алкогольные напитки, за что пьёте третий тост? Когда как, правда ведь? А вот подводник, оказавшись в любой компании, обязательно пробормочет про себя на третьем тосте "За тех, кто в море", даже если тамада предлагает за молодых или родителей. Этот тост предполагает и пожелания удачи тем, кто сейчас в море и почтение памяти тех, кто остался там навсегда. А за всё мирное существование советского и российского военно-морских флотов, начиная с шетидесятых годов, "навсегда в море" осталось более восьмиста подводников.
О большинстве из них вы не знаете и не узнаете никогда: это американцы снимают о них художественные фильмы, воспевая их героизм, награждают их посмертно своими государственными наградами, признавая их подвиги и даже с почестями хоронят их тела, от которых отказывается советское правительство.
Сегодня не будет юмора совсем, – некоторый промежуточный итог я хочу подвести рассказом о неизвестных стране её героях.

Нигде нет и нигде не может быть такого равенства перед лицом смерти, как среди экипажа подводной лодки, на которой либо все побеждают, либо все погибают.

Магомет Гаджиев.
Дизельная подводная лодка С-80. "Автономка мёртвых"

Подводная лодка затонула 27 января 1961 года в 00 часов 27 минут. Причина аварии – обмерзание поплавкового клапана в шахте РДП (работа дизеля под водой) и поступление внутрь корпуса забортной воды. Матрос, дежуривший на ручном клапане, в панике, перепутал клапана и перекрыл не тот (по другой версии, давил ручку клапана в другую сторну, согнув шток, так как был уверен, что закрывает его потому, что был прикомандирован с другого проекта). Погибло 68 человек. Часть из них была раздавлена забортным давлением, часть умирала от удушья в течении недели после аварии (по данным паталогоанатомов). Двое человек покончили жизнь самоубийством: один матрос повесился в первом отсеке (и висел в петле семь лет), и мичман замкнул руками клеммы аккумуляторной батареи. Поднята с грунта лодка была только через семь лет. Тела тех, кто не был растерзан давлением, сохранились хорошо, паталогоанатомы, производившие вскрытие тел в десантном трюме СДК не верили своим глазам.

Атомная подводная лодка К-19 "Хиросима"

Самая "невезучая" подводная подводная лодка Советского Союза. Советские моряки называли её "Хиросима", а американцы – "Widowmaker". За всю историю этой лодки на ней погибло 37 человек.
Первая серьёзная авария произошла 4 июля 1961 года в 4 часа 15 минут. Сработала аварийная защита реактора, произошёл разрыв первого контура и заклинило насосы охлаждения реактора. Начался быстрый нагрев активной зоны реактора. В то время учёными ещё не был открыт ОТКР (отрицательный температурный коэффициент реактивности) и подводники считали, что тепловой взрыв реактора приведёт к ядерному взрыву. Было принято решение собрать нештатную схему охлаждения реактора силами личного состава. Самому старшему в группе добровольцев, лейтенанту Борису Корчилову, на тот момент было 23 года. Получив дозы облучения, несовместимые с жизнью, моряки собрали схему охлаждения, но радиационный фон на лодке продолжал расти. Из-за поломки антенны сигнал бедствия передать не удавалось и командир лодки к 2 р Затеев принял решение идти не в сторону базы, а в сторону завесы из дизельных подводных лодок, которая находилась южнее места аварии. По его приказу, всё стрелковое оружие было утоплено, остались пистолеты только у него и старшего помощника.
Сигнал бедствия, передаваемый маломощным приёмником был принят всеми подводными лодками, но только одна из них, С-270, под командованием к 3 р Жана Свербилова, покинула конвой и, нарушив все приказы, ринулась на помощь К-19. Капитан 3 ранга Свербилов, в последствии, был наказан, за проявленное своевольство.
В аналогичной ситуации с подводной лодкой К-219, которая тонула в Бермудском заливе, капитан 1 ранга Попов (будущющий командующий СФ) получив сигнал бедствия, прошёл мимо, не меняя курса, помня о том, как досталось Свербилову.
С-270 прибыла к борту К-19 и по носовым горизонтальным рулям приняла на борт тяжело раненных (трое из них уже не могли ходить). Одного из офицеров штаба, который находился на борту К-19 и пытался сбежать впереди пострадавших, Жан Свербилов приказал помощнику расстрелять на месте, после чего порядок был восстановлен. Более трёх суток, подводная лодка С-270 буксировала К-19 в условиях сильнейшего шторма, пока не был получен приказ передать поражённых на борт надводных кораблей.
"Перед тем, как заснуть, я думал о том, что наш экипаж сделал святое дело. Все лодки, участвовавшие в учениях, приняли радио Коли Затеева, но никто, кроме нас, к нему не пошел. Если бы не наша "С-270", они бы все погибли, а их было более 100 человек…" – из воспоминаний Жана Свербилова, командира С-270.
Моряков К-19, получивших запредельные дозы радиоактивного облучения и мучительно скончавшихся в медицинских центрах, без огласки похоронят в Москве, Ленинграде и Зеленогорске. Представления о награждении званиями "Героя советского Союза" Свербилова и Корчилова были отклонены руководством страны.
По этой трагедии режиссёром Кэтлин Бигелоу снят фильм "К-19 Оставляющая вдов" с Харрисоном Фордом и Лиамом Нисаном в главных ролях. При всех неизбежных ляпах и художественных допущениях, фильм показывает смелость и отвагу советских моряков и обязателен к просмотру.

Ссылка на фильм: http://baskino.club/films/voennye/1063-k-19.html

Следующий, печально известный, случай произошёл с этой же лодкой 24 февраля 1972 года. Если вы, когда-нибудь, слышали песню "9 отсек", то она именно об этом случае.



В 10.23 в 9 отсеке произошло возгарание прибора для дожига углекислого газа. Вместо того, чтобы локализовать аварию, вахтенный матрос побежал будить главного старшину Александра Васильева.
Васильев, приказав всем покинуть отсек, бросился тушить возгорание, которое к тому времени переросло в объёмный пожар. Он сгорел заживо, спасая товарищей. Лодка всплыла аварийно в девятибальный шторм. Из девятого отсека в восьмой начали поступать продукты горения. Весь личный состав отсека, который не включился к этому времени в средства защиты дыхания, погиб от удушья на боевых постах, только командиру дивизиона движения капитан-лейтенанту Виктору Милованову удалось, заглушив реакторы, покинуть отсек и выйти в седьмой, где он потерял сознание от отравления угарным газом. В седьмом отсеке мичман Александр Новичков помогал растерявшимся матросам включаться в средства защиты органов дыхания. Спасая их, он погиб.
Подводная лодка находилась в надводном положении, без хода, с частично затопленным девятым отсеком, в котором продолжал бушевать пожар и загазованными восьмым и седьмым.
Но в подводной лодке этого проекта десять отсеков и я уверен, что большинство из вас не знает историю этого десятого отсека.
В десятом отсеке, отрезанные от остальных, оказались двенадцать моряков под руководством капитан-лейтенанта Полякова, управленца ГЭУ, который и спас всем им жизнь. Двадцать трое суток (подумайте!) двенадцать человек сидели в кромешной темноте в железной бочке с температурой воздуха +4 градуса. Они дышали воздухом, который постепенно стравливали из дифферентовочной системы, давление снимали через кингстон глубиномера, пили воду через трубочку из цистерны, разбив её мерное стекло и достав до нижнего, неоткачиваемого уровня. Из еды у них была только соль и макароны. Сырые макароны, естественно. Когда за ними пришли, только двое могли кое-как держаться на ногах. Их выводили с завязанными глазами, чтоб они не ослепли от дневного света.
Угадайте, сколько человек получили звание Героев? Правильный ответ – ни одного. А знали вы вообще об этих людях? Учились на их примерах мужеству и героизму, когда были маленькими?



К-3 "Ленинский Комсомол"

Первая атомная подводная лодка Советского Союза. 8 сентября 1967 года на лодке произошёл объёмный пожар в 1 и 2 отсеках. Пожар произошёл из-за нештатной прокладки в системе гидравлики. Прокладка не выдержала давления и в распылённом состоянии гидравлика попала на плафон освещения, что привело к объёмному возгоранию. В результате пожара погибло 39 человек. Они сгорели заживо. Один из них, капитан-лейтенант Анатолий Маляр, успел, сгорая, захлопнуть переборочный люк из вторго в третий отсек, чем и спас остальных членов экипажа. Комиссия признала действия экипажа героическими и представила членов экипажа к наградам (в том числе и погибших), но Главком ВМФ С. Горшков объявил, что авария произошла по вине экипажа и все: выжившие и мёртвые превратились из героев в преступников. Только лишь спустя 45 лет, когда с обстоятельств аварии был снят гриф секретности, морякам удалось восстановить своё честное имя.

К-129 затонула в марте 1968 года, предположительно из-за столкновения с надводным кораблём. Погибло 97 человек.

К-8. Пожар. 52 человека.

Этот список можно продолжать, но расскажу вам ещё об одном человеке и, на этот раз, хватит.
7 октября 1986 года затонула подводная лодка К-219 возвращаясь из своего тринадцатого похода. Погибло четыре человека, остальной экипаж был спасён командиром – капитаном 2 ранга Британовым, который был назначен "крайним" в этой аварии и с позором уволен с флота. Авария произошла из-за негерметичности ракетной шахты № 6 о котором знали все и много лет, но никто из штабов и командований не взял на себя смелости доложить о неиспраности верховному командованию.
Из-за раздавления корпуса ракеты в шахте, в отсек начал поступать окислитель ракетного топлива. Была объявлена аварийная тревога и личный состав покинул отсек. В отсеке остались три человека, погибшие от удушья. Далее в ракетной шахте № 6 произошёл взрыв. Подводная лодка резко провалилась по глубине, но благодаря решительным и оперативным действиям экипажа, всплыла на поверхность, продув главный балласт. В то же время было замечено критическое повышение температуры реактора, что могло привести к расплавлению активной зоны и радиоактивному загрязнению Бермудского залива. Дистанционно стержни компенсирующих решёток не управлялись и было принято решение опустить их вручную. Старший лейтенант Николай Беликов и матрос Сергей Преминин, которому на тот момент было 20 лет, вошли в аппаратную выгородку, в которой к тому моменту температура достигала 70 градусов, кроме того по всей лодке распространялись ядовитые газы от сгоревшего ракетного топлива.
Вручную стержни опускаются такой ручкой, как на мясорубке, только больше по размеру. После того, как три из четырёх решёток были опущены, Николай Беликов потерял сознание. Матрос Преминин вынес его и вернулся для того, чтобы опустить четвёртую решётку. Он её опустил, но выйти из отсека уже не смог: от перепадов температуры и давления дверь заклинило и никакими усилиями открыть из соседнего отсека её не смогли. Сергей погиб либо от удушья, либо от перегрева.

Знали вы что-нибудь про него? А знали вы, что звание Героя Российской Федерации посмертно за то, что он предотвратил ядерную аварию, ему было присвоено только в 1997 году, благодоря некоторым общественным деятелям.

Командир Британов приказал экипажу покинуть корабль и перейти на подоспевшее советское торговое судно. Сам он до последнего стоял на мостике и охранял корабль от возможных попыток захвата вражескими силами с автоматом Калашникова в руках. Он покинул корабль только тогда, когда от кромки воды до рубки оставалось несколько сантиметров. А потом он почти год ожидал суда, но был помилован, но с флота уволен.
А потом лётчики морской авиации, которые сбрасывали на лодку изолирующие дыхательные аппараты, которые оказались почти все без регенеративных патронов устроили массовую драку с офицерами тыла в Калининграде. Но вы же об этом не знали, правда?
А потом четыре страны сняли фильм "Враждебные воды", посвящённый подвигу матроса Сергея Преминина. А знаете, какие это страны? Франция, Германия, Великобритания и США. А Питер Хутхаузен, военно-морской атташе Американского посольства в Москве собрал и направил в правительство США документы на награждение Сергея Преминина медалью "Пурпурное сердце".