Эдуард Овечкин "Акулы из стали"

[Марат 3]

Честь

Честь – понятие эфемерное и не относиться ни к этическому ни к правовому полю жизни человека. Каждый из вас представляет это понятие по-своему и каждый из вас, что удивительно, по-своему прав. Покапавшись в словарях и энциклопедиях вы, наверняка, найдёте с десяток определений этого понятия. Но как-то определитесь, в итоге, что это такое. Но это простая, гражданская честь.
Определений понятия "воинская честь" вы не найдёте вообще. То есть, понятие такое есть, а вот определения у него нет. Что это за честь? Индивидуальная, коллективная или коллективная, состоящая из индивидуальных? Только в одном понятии все мы с вами сойдёмся однозначно, – честь нужно защищать, причём постоянно. Не спрашивайте меня "почему", я, как и вы, не всегда это понимаю, но, также, как и вы, всегда это делаю. Сейчас расскажу вам, как мы защищали нашу воинскую честь на разных этапах и уровнях.

В военно-морском училище в Голландии (Галоша, по-народному) на момент моего поступления в него было четыре факультета:
1 и 2 (в народе "китайцы") – специалисты энергетических установок и турбинисты.
3 (маслопупы) – электрики. С 1988 года на этом факультете был открыт специальный класс киповцев (плафоны).
4 (дусты) – химики.
То есть первый уровень защиты чести – защита чести факультета. Происходило это, в основном, организованными спортивными соревнованиями и всякими КВНами, но и на простецком, народном уровне тоже было. Например, химики ходили в баню мимо нашего общежития. И, конечно же, наверняка, покушались этим на нашу честь, так как мы постоянно поджидали их на балконе четвёртого этажа с пакетами воды и пожарными шлангами.
– Фуууу! Дустыыы! – орали мы, когда их строй проходил под нашими окнами, и дружно бомбили их водой.
– Маслопупы!!! пипец вам!!! – орали химики уворачиваясь, от ковровых бомбометаний, – мы вас на скачках всех уроем!!!
Скачками у нас дискотеки назывались, если вы не в курсе. Естественно никто никого не урывал, – половина из них были наши друзья и земляки, но вот так происходило всё это постоянно.
Пока перед нашим строем не выступил начальник химического факультета, по прозвищу "Конь"
– Товарищи курсанты! – декларировал он, ходя вдоль строя, – все вы по отдельности чудесные и замечательные люди, но как только собираетесь вместе становитесь стадом пидорасов! Я не понимаю, как такая метаморфоза возможна в нашей бренной жизни. Кто-нибудь из вас может мне объяснить? Так я и думал, сейчас же вы пидорасы на плацу и обязаны выказывать мне молчаливое почтение, как старшему офицеру. Зачем? Зачем, я вас спрашиваю, вы обливаете моих курсантов всякими нечистотами? Ну вот что они вам сделали? Да, я знаю, что вы считаете их бездельниками и разгильдяями, но ребята, когда вы придёте отдавать свои жизни на подводные лодки, химики придут вместе с вами и вместе с вами же будут служить вашей с ними Родине. Скажите, вам хоть стыдно?
– Стыыдно, – гнусавили мы в ответ
– Не будете так больше делать?
Мы молчим – честь же факультета и вот всё вот это вот.
– Ясно. Вы все знаете, что я злопамятный, злой и ебливый, за что меня и называют конём. Так вот – летние издевательства я ещё потерплю. Но! Если! Слушайте внимательно, бандерлоги! Если зимой, хоть одна падла кинет в моего химика водой, то я лично обещаю вам полный пипец и бессонные ночи!!! Всё понятно?
– Так точно! – хором отвечали мы.
Потом нарвали цветов и травы и, в очередной раз, когда химики шли в баню, с криком "Фуууу!!! Дустыыыы!!!" осыпали их цветами под их недоумённые взгляды.
А вообще внутри училища жили очень дружно. Русские, белорусы, украинцы, дагестанцы, татары, аварцы, казахи, киргизы, молдоване и евреи, ездили на каникулах друг к другу в гости, лично я за время учёбы побывал в Дагестане, на западной Украине и в Молдавии, и у меня в Белоруссии гостило человек пять-шесть.
Выше чести факультета шла честь училища. Защищали мы её путём убегания от патрулей и периодическими стычками с курсантами училища имени Нахимова.
Выше чести училища шла честь Родины. Защищать нам её пришлось, когда училище перешло к Украине после распада СССР. Нам всем было предложено принять присягу Украине и спокойно доучиваться дальше, но большинство делать это отказались, написав рапорта о том, что присягу менять считают делом, унижающим их честь и личное достоинство. Даже половина этнических украинцев из нашей роты захотели продолжить службу в российском военно-морском флоте потому, что атомных подводных лодок на Украине не ожидалось, а к четвёртому курсу мы уже были пропитаны этой романтикой до кончиков ногтей. Одним из первых, кстати, офицером в училище принявшим присягу на верность Украине был Чингиз Мамедович Джавадов.
Потом начался вялотекущий процесс по переводу огромной кодлы курсантов и офицеров в какое-нибудь училище России. А попутно нас начали агитировать и показывать, что тут мы уже, как бы, чужие.
Сначала была табличка. Её сняли и повесили жёлто-голубую с трезубцем. Нихуясебе наглость, подумали мы, и разбили табличку в первый же день. Табличку восстановили и выставили возле неё вахтенного. Мы табличку опять разбили. Тогда выставили вахтенного с ножом – тот же результат. Потом выставили вахтенного с автоматом, но таблички так и не приживались, до нашего отъезда в Питер.
Потом был концерт.
Мы курсанты четвёртого курса – полны здоровья и отваги у каждого есть девушка, а у некоторых и не одна, а нам, вместо увольнения и девичих ласк, предлагают пройти в актовый зал на концерт национального детского ансамбля из Львова. Ну возмутительно же! Пообещали, что там всё буден чинно и закончиться быстренько. Сидим, слушаем народные украинские песни. Песни хорошие, детишки поют душевно, но, знаете, в двадцать с чем-то лет упругие девичьи груди намного привлекательнее фольклёра любого народа мира. Это сейчас при выборе между концертом и девичьей грудью, я задумаюсь на пару минут и спрошу про варианты совместить всё это, а тогда даже мысли такой в голову не пришо бы. Тяга к прекрасному, если вы меня понимаете. Поэтому мы сидим все на нервах и ждём, когда же уже, наконец, всё это закончится.
А в конце – сюрприз. Детишки выбегают на сцену с украинскими флагами и прочей символикой, начинают всем этим размахивать перед нашими удивлёнными лицами и петь какую-то гимновую песню про "Слава Украине! Героям слава!". А ведущий, при этом, предлагает нам ещё встать и внимать этому стоя. Нет, конечно же и Украине слава и её героям, но, стерва, мы же российские без пяти минут офицеры, которые явно дали понять своё намерение убыть отсюда на Родину. И как-то так вышло, из-за всей этой постоянно напряжённой ситуации и неясных перспектив, что мы очень дружно возмутились. Одномоменто и не сговариваясь. Конечно, взрослым певцам мы запихнули бы их символику во всякие анатомические отверстия, но дети – это святое. Моряк ребёнка не обидит.
Поэтому мы дружно встали и, освистывая артистов, двинулись к выходу из зала. А на выходе нам, зачем-то, попытался преградить дорогу мичман, который уже принял присягу Украине и красовался новенькими шевронами с трезубцами. Сильно мы его не били – нас же было в сто раз больше, чем его. Просто сорвали ему погоны, шевроны и дали пару пендалей. Чуть не уголовное дело завели. Вызывали старшин классов на допросы, пугали тюрьмой за неуважение к символике, но так дело и затихло.
Последней весомой каплей в чаше нашего противостояния стал Ленин. Сидим мы как-то вечером в аллейке, напротив Владимира Ильича и разговариваем за нашу нелёгкую долю, а на плац заезжает какой-то ЗИЛ, цепляет к Ленину трос и начинает его сдёргивать. Ленин треснул в поясе и наклонился, но падать отказывался. ЗИЛ буксовал и пачкал резиной наш плац, но Ленин стоял. А под ним прямо находилась лаборатория, оттуда выскочил мичман с ломом в руках и с криками "Чтовыделаетебляуроды!!! У меня там оборудования на миллиарды!!!" бросился на троих работяг из ЗИЛа. Естественно, мы бросились ему на помощь. Помутузили этих работяг слегка, поунижали, в основном словами, и прогнали их с плаца, вместе с их злополучным автомобилем. Ленину потом закрасили трещину в поясе, да так и оставили стоять.

Всякие мелочи о том, как мы дрались с украинским патрулями и нападали на украинскую комендатуру с целью вызволения оттуда наших друзей, я опущу – всё обыденно.
А после этого случая с Лениным нас и отправили ускоренным порядком в Питер, механиков во ВВМИОЛУ им. Дзержинского, в то самое, про которое преподаватели нашей голоши твердили нам все эти годы: " Запомните, подводные лодки сами не тонут! Их топят выпускники ВВМИОЛУ им. Дзержинского!" – значит и там нам, наверняка, предстоит отстаивать свою честь.
Огорчённые мыслями о том, что из солнечного и весёлого Севастополя мы едем в ссылку в серый и унылый Петербург в клоаку по подготовке инженерных кадров военно-морского флота, мы загрузились в четыре хвостовых вагона поезда "Севастополь – Санкт-Петергбург". К городу Симферополю (полтора часа езды) мы уже были изрядно пьяны, махали в окна тельняшками и флагами ВМФ СССР под дружные лозунги "В!М!Ф!", "Ра! Си! Я!" и были готовы отстаивать свою честь не щадя, так сказать, ничего другого. Но украинские милиционеры довольно правильно оценили степень нашей пассионарности и все перроны на территории Украины были пусты от них и бабок с семечками и пивом. В общем честь нашу они защитили превентивным ударом.
В Питер приехали поздно вечером в субботу и с хмурыми, опухшими рожами выгрузились на перрон Главного вокзала, покурили и двинули в метро, типа организованным строем. Ну уже по дороге поняли, что с девушками в Питере норм, так что всё не так уж и плохо. Вышли на канале Грибоедова.
– Обля! Нева! – крикнул кто-то. Естественно, мы остановились покурить на мосту над Великой Русской рекой. Двинули дальше, когда дошли до Мойки, кто-то опять крикнул:
– Обля! Опять Нева!!
Все с подозрением покосились на сопровождающего нас офицера, чего это он нас кругами водит, – совсем мы долбодятлы, чтоли? Ну остановились опять, конечно, покурить на мосту над Великой Русской рекой. Там я познакомился с девушкой Катей, назначил ей свидание на завтра, но потом пропустил его из-за Кобзона, будь он неладен.
– Чего вы курите-то каждые двести метров? – поинтересовался встречающий нас офицер
– Ну так…Нева же!
– Долбодятлы, какая Нева, – она вообще с другой стороны Адмиралтейства! Это же река Мойка, а до этого был канал Грибоедова! Ну, серость Севастопольская!!!
Ладно, за серость мы ему запомнили. Но вслух-то сказали, что зато мы загорелые, красивые и нравимся девушкам.
Привели нас в систему, через главные ворота прямо под шпилем. Завели в казарму. Мы-то с первого курса в общежитии жили, а тут – казарма! Дикие нравы, конечно. Ходит с десяток дзержинцев с хмурыми лицами. Ну, значит, надо отстаивать честь нашей альма матери.
– Чо, – спрашиваем, – не встречаете нас? Где поляна и всё вот это вот?
– Да нельзя же нам, спиртное-то в казарму приносить, – говорят.
Четвёртый курс, чтоб вы понимали!!! Дикие нравы, просто средневековье. Но у нас с собой ещё осталось изрядно. И кэээк давай мы там чести защищать: они- свою, мы – свою. Это был один из двух случаев в моей жизни, когда я напился до беспамятства. Кто там кого перепил, кто чью честь отстоял, – не помню. Но. Раз рассказываю я, то пусть будет, что мы, севастопольцы, и победили.
Утром разлепляю то место, где у меня должны быть глаза и вижу, как на меня смотрит голый мужик. В шлеме и с копьём. "Ну пипец, Эдик, – думаю, вдавливаясь в подушку затылком – допился". Потом уже, когда очнулся мозг, я определил, что это же просто статуя Апполона с адмиралтейского шпиля на меня таращиться. Ну норм, значит, можно с алкоголем не завязывать пока что. А тут крик из предбанника:
– Смирно! Дежурный по роте на выход!
Заходит командир этой роты ну и наш теперь командир, как бы.
– Бляяаааа! – говорит, – ну и воняет тут у вас перегарищем!! Вы что бухали чтоли тут?
Дзержинцы стоят, краснеют, стесняются, а мы говорим:
– Да не, это мы с поезда бухие приехали.
Защитили, честь наших новых друзей, – вы же это заметили, да?
– А, ну тогда ладно, – успокаивается командир под удивлённые взгляды дзержинцев, – надо, в общем сорок человек на концерт Кобзона отправить. Прямо сейчас.
– Каво-каво? – удивляемся мы, – какого-такого Кобзона? У него же даже подтанцовки красивой не будет, – что мы там забыли?
– Ну смотрите, – говорит командир, – или вы сейчас идёте, так как вам заняться всё равно нечем и денег у вас российских даже нет, или я своих из увольнения отзываю, от семей девушек и собак.
Ну конечно, мы пошли. Незнакомых друзей в увольнении подставлять на флоте не принято. В СК Олимпийском он пел, вроде бы. Десять бабушек, две тётеньки и все остальные – военные на концерте. Сели мы подальше, кресла мягкие, удобные, ну хоть выспимся. Так мы себе подумали. Какое там. Орал этот Кобзон, как бешенный, – чуть до конца досидели. И так-то его не любил, а с тех пор так вообще органически не перевариваю. А ещё Катя на мосту меня так и не дождалась из-за гада этого. Правда потом я её нашёл в Питере, – две недели понадобилось, но нашёл. "Мы ж подводники, – мы силачи" (с)
А потом мы опять напились, с горя. Как-то осознали, что нет больше нашего Севастополя, нет больше нашей Галоши и это – навсегда, а не приключение на недельку.
В понедельник нас повели на медосмотр. Докторша уж больно симпатишная была, как бы честь Севастополя надо было отстоять. Ну вы понимаете.
– Покажите язык, – говорит мне.
Что за вопрос, – показываю.
– Оооо, – говорит она, – у вас, молодой человек, географический язык!
– Да, – говорю, – географию морей и океанов я люблю!
– Нет, – говорит она, – пить вам нельзя! Авитаминоз!
– Как скажите, – покорно соглашаюсь я, – а что Вы делаете сегодня вечером, например?
– Вы что, севастопольцы, сговорились тут все? У вас что, женщин там в Севастополе не было? Такое ощущение что вы с Антарктиды приехали или с Кавказа!
– Были, но Вы, прошу прощения, не ответили на мой вопрос.
– Я сейчас мазок у Вас брать буду, Эдуард, в связи с Вашей наглостью! – говорит она, заглядывая в мою девственно чистую медкнижку
– Я, может и не против, – отвечаю, – и не знаю за ваши Питерские правила этикета, но мне кажется, что мы форсируем события. Я-то в кино сначала сходить планировал, ну там роз Вам купить. Баунти, может.
– Так! Вон отсюда! – сверкает она на меня взглядом по-над очками.
Выхожу. В коридоре очередь, все волнуются, "ну как там?" спрашивают.
– Подождите, ребята, – говорю я и захожу обратно:
– Ну а завтра, например, что Вы делаете, если сегодня заняты?
Бросила в меня ручкой. Выхожу. Делаю всем жест рукой и захожу обратно:
– Я и до послезавтра готов ждать, если что.
Она, конечно, тут же краснеет и выскакивет в коридор.
– Так на!!! Ко мне больше никому не заходить! Этому (тычет в меня пальцем) сдать все медкнижки и все свободны!
– А чо это ему? – начинают роптать юноши с так грубо попранными надеждами.
– Всё, я сказала!!! Все вон из лазарета!!!



(эта та часть нашего класса, которая перевелась в Питер. Пятеро родились и выросли на Украине)
В общем, в училище им. Дзержинского мы освоились быстро и приняли нас там хорошо, как родных. Осознав, что нашей чести внутри ничего не угрожает мы принялись, вместе с аборигенами, защищать честь училища.
Происходило это, в основном, в пивбаре "Висла". Стоял он тогда на улице Гороховой и пользовался у нас популярностью за недорогое пиво и аутентичную обстановку (столы, рыбьи трупы на полу, запах перегара и так далее). Но нравился он, в те времена, не только нам, а вообще всем курсантом военных училищ. Ну и естественно мы там дрались! Ну а как вы себе думали? Сидит сапог какой-нибудь и дерзко посмотрел в сторону моряков. Разве же можно было допускать такое попрание военно-морской чести? Вот и я о том же.
Драк удавалось избегать только в одном случае. Когда туда приходил один курсант из ВМА (военно-медицинской академии). Он всегда приходил с бояном и пел. Как он пел, ребята!!! Я, конечно, атеист, но тут по-другому и не скажешь: пел он, как Бог. Я не знаю, конечно, как пел бы Бог, если бы он был, но уверен, что именно так. Какой там Кобзон, я вас умоляю! Когда обстановка накалялась и вот-вот готова была излиться в очередную потасовку, он брал стул, садился посередине зала, расчехлял баян и заводил: "Дремлет притииииииихший северный горооооод!" (вот точно так, как я сейчас, только красиво). И все начинали натуральным образом собираться в круг, обниматься, брататься и, некоторые, даже плакали. И военно-морская Честь, скромно потупив взор, сидела в уголке с Честью сухопутной и молча курила, обижаясь на то, что всем нет до неё никакого дела сегодня.
А ещё милиционеры. Питерские милиционеры очень любили проверять у меня документы, когда я гулял по городу в гражданской форме одежды.
– Здравствуйте, а можно посмотреть Ваш паспорт?
– Нельзя. Нет у меня паспорта. Вот есть военный билет.
– А где здесь прописка?
– Какая прописка? Этоже военный билет, бля!
– Так Вы служите?
– Нет. Учусь. Вот же написано "ВВМИОЛУ им Дзержинского"
– Коллега, чтоли наш?
– Тамбовский волк вам коллега, а я – военный моряк!
– А почему училище имени Дзержинского?
– Да ебу я? У Дзержинского своего и спросите!
– Ну спасибо тогда вам и досвидания!
– И вам не болеть. Коллегибля.
Конечно, лично я потом влюбился в Питер так же крепко и безответно, как и в Севастополь. Ну как можно не влюбиться в город с Русским Художественным музеем внутри? Вы понимаете? Я – решительно нет. Когда я первый раз увидел Айвазовского, я часа два сидел перед "Девятым валом" и не мог оторвать жопу от скамейки или, хотя бы, закрыть рот, от этой неземной красоты. Японские туристы фотографировали меня, больше, чем Айвазовского. Потом тётенька мне рассказала, которая зал этот охраняла. Я-то не видел ничего вокруг. И как-то боль эта острая от потери Севастополя, родного своего училища постепенно загладилась, хотя я до сих пор, когда меня спрашивают, отвечаю, что закончил Севастопольское высшее военно-морское инженерное училище хотя, на самом деле, заканчивал-то я уже Высшее военно-морское инженерное ордена Ленина училище имени Дзержинского, о чём и написано в моём дипломе. Но руководство этого училища пошло нам на встречу и разрешило значки о высшем образовании подписать "СВВМИУ", за что им, ещё раз, спасибо.

[Марат 3]

Память она такая знаете, как грампластинка, вроде и играет ещё, а некоторые места уже так затёрты, что их и не слышно. Только шум. И ощущения.

Закончу рассуждения по поводу воинской чести, пожалуй, женщинами и самой офицерской службой.
Девушки и женщины, естественно, покушались на воинскую честь постоянно. Как, впрочем, и военные на их честь соответственно. Борьба полов и всё вот это вот. Опишу один случай, не сказать, что характерный, но довольно показательный для понимания всей глубины этой борьбы.

Два друга моих, назовём их Вася и ещё один, познакомились с двумя принцессами прямо на Невском проспекте. Слово за слово, накупили водки, колбасы, сыра и помидоров и привели их в учебный класс, для более детального обсуждения влияния Гогена на поздний постимпрессионизм. Ну как привели – через четырёхметровый железный забор с пиками перетащили, – сила искусства же, ну вы меня понимаете.
Побеседовав за разные течения в европейской живописи и выпив изрядно водки: принцессы так, для запаха только пили потому, как дури у них, очевидно, и так хватало, а друзья мои до состояния почти "в хлам", решили перейти они к физическим упражнениям на свежем воздухе (форточка открыта была). Поставил Вася, значит, свою принцессу в позу пьющего оленя к столу, снял с неё, что там было снизу и, с удивлением для себя, обнаружил на крестце у своего, без трёх секунд полового партнёра, татуировку в виде волчьей головы с оскаленной пастью. Вася был парнем отчаянным, чтоб вы понимали, вдуть бабочке или там цветку какому-нибудь было ему абсолютно не слабо, хотя тогда это и не было ещё повсеместным трендом. Но волку? А вдруг он голодный и укусит за вот то вот самое место? Так подумал Вася и решил сначала покормить волка, а потом уже отстаивать свою военно-морскую честь (в половом разрезе этого вопроса). Взял Вася со стола батон докторской колбасы, классического советского размера и, со всего маху, хлопнул его принцессе на попу. Не знаю уж, о чём там фантазировала принцесса в это время, но предпочла, ойкнув, потерять сознание на всякий случай. Что там с было с волком, поел ли он, не знаю, но у людей, в этот вечер, секса не получилось, – принцессу сбрызнули минералкой, привели в чувство и отпустили обеих на свободу, распростронять слухи о гигантских размерах у моряков. Так, что чисто технически, будем считать, что честь свою моряки отстояли

Флот. На флоте честь свою приходилось отстаивать перманентно вообще. Вплоть до государственного уровня. Некоторые истории с американцами вы читали, наверное, и понимаете о чём это я. А ещё наши экипажные чести нам предлагалось отстаивать на строевых смотрах. Если вы читали мой рассказ на эту тему, то уже в курсе, что подводники ходить строевым шагом считали моветоном и унизительным занятием для своего атомного самолюбия. Где-то, примерно, в области измены Родине. Если офицеры шли вместе в количестве более двух, то, обязательно не в ногу. А если экипаж шёл строем, то это было больше похоже на пьяную двухсотножку чёрного цвета.
– Товарищи подводники!!! – вещал на построении дивизии дивизийный замполит, – через неделю торжественный смотр строя и песни!!! Вы должны отстоять честь нашей дивизии и своих экипажей, я считаю, а не позориться, как всегда!!! Поэтому предлагаю командирам частей усилить занятия по строевой подготовке и разучиванию строевых песен!!!
– Прошу разрешения! – это наш командир не выдержал. Склонил голову к плечу, а значит зол, как чёрт.
– Да, Александр Сергеевич!!!
– У меня через неделю выход в море, для сдачи задачи и заступление в боевое дежурство. Прошу разрешения попрать нашу строевую честь в пользу боевой!
– Александр Сергеевич!!! Это неправильный подход к воспитанию сплочённости экипажа!!! Красив в строю – силён в бою!!!
Командир с удивлением смотрит на свой экипаж, – ну и так же сплошные красавцы, куда уж?
– Товарищ капитан первого ранга! Нам поставленны сжатые сроки. Кроме того, я считаю необходимым дать людям отдохнуть и я готов потерпеть их уродство в строю!!!
Замполит шушукается с командиром дивизии, тот машет на нас рукой и до нас доносятся только обрывки их разговора: "..ну..мать..", "…в жопу…бля", "…год не вынимая…" после чего слово берёт командир дивизии.
– Экипаж ТК-20 освобождён от строевых занятий. Пусть позорятся перед штабом флотилии, я разрешаю. Но остальные!!! Чтоб каждый день!!! Лично буду проверять!!! Контролировать!!! И не дай бох, хоть одна падла!!!!
И наша строевая честь, показав язык боевой, уходила в гости к соседнему экипажу и те, в последствии, с фурором, позорили их обеих.
А ещё честь страны. Ну а как же? Скопились, например, у страны баллистические ракеты с истёкшими сроками их хранения и надо бы их, вроде как, срочно утилизировать, потому что же, а денег у страны нет, – все у Пугачёвой на рождественских концертах. И приходит кому-то в голову гениальная мысль "А давайте их утилизируем путём отстрела с атомной подводной лодки в Баренцевом море и пусть они там себе на дне валяются!". Американцы, конечно, тут же начинают смеятся натуральным образом, хватаясь за свои животики, – "Ну как, факин шит, можно стрелять баллистическими ракетами с истёкшими сроками хранения? Этожы физически невозможно!!"
"Ах вы смеяться вздумали!!!! Над Расеей!!! Экипаж ТК-20!!! Немедленно приготовиться к выполнению боевой задачи по защите Чести нашей Родины!!!"
А у нас командир БЧ-2 (ракетной) был удивительно добрым человеком. Почти всегда улыбался, когда разговаривал.
– Сей Саныч, – улыбался он командиру в центральном, изучив документы, – да у этих ракет срок хранения в два раза превышен, от положенного! В два! Да йух его знает, что там вообще с этими ракетами, – может уже и трещины в корпусе пошли!! Жопа, короче, полная в разрезе осевой плоскости!!!
Командир задумчиво крутил в руках шариковую ручку (три рубля за сотню):
– Выбора-то нет, понимаешь. Будем надеяться на механиков, если что. Может вытащат. Вытащите, Эдуард?
– Вытащим Сан Сеич, куда же мы денемся!
И мы дважды в течении года, занимая стартовый коридор на глубине сорока пяти метров, стреляли полным боекомплектом, под изумлённые взоры американских военных наблюдателей. А Расея, потому что, и нечего над ней смеяться.
Потом нас объявили лучшим на флоте экипажем по ракетной подготовке и, в качестве благодарности за сэкономленные стране триллиарды, разрешили нарисовать на рубке звезду с количеством ракетных пусков. Так и ездили мы потом с цифрой "51" на рубке. Командира тогда во второй раз представили к званию "Героя РФ", но звезда до него опять не дошла, осев где-то в вышестоящих штабах.
– А что это у вас за цифра? – спрашивали у нас непричастные люди тыча в звезду на рубке.
– А это внутренний телефон командира, – отвечали мы. Обидно нам было тогда очень, за командира нашего, он же честь страны своей отстоял всё-таки. В очередной раз.

Вот, в общем-то и всё, что я имел вам сказать по поводу воинской чести на текущий момент.

[Марат 3]

Офицерские жёны

Офицерские жёны – это, конечно, отдельная песня, которую я ещё обязательно спою. Если вы никогда не были офицерской женой, то вы вряд ли поймёте сколько всего выносили они на своих хрупких плечах. Не все, конечно. Некоторые довольно быстро понимали, что любовь-любовью, а благоустроенная двухкомнатная квартира в Севастополе – это благоустроенная двухкомнатная квартира в Севастополе. Но о них мы песни петь не будем, – пусть сидят несчастными старыми девами в своих квартирах, поглощённые мещанским бытом и страдают о зря прожитой жизни.
Офицерские жёны мотались по гарнизонам вместе с мужем, детьми и остатками вещей, которые к этому времени не успели разбиться, сломаться или потеряться в контейнерах, по двадцать – двадцать пять лет. В среднем, раза три или четыре за всю службу, офицера переводили на новое место. Но офицеру-то что? Надел шинель, шапку и варежки и вот он уже и дома. А жене его? Только свила она гнёздышко, как-то там обустроилась и подоставала ужасно дефицитные чешские сервизы к себе в дом, как здравствуй жопа, Новый год:
– Мы завтра переезжаем из Керчи в Благовещенск. Пакуй вещи, дорогая и детей, а я в наряд ушёл.
Дальше. Приехали в этот Благовещенск, заселились в какую-нибудь общагу и/или казарму и муж что? Правильно! Надел шинель, шапку и варежки и ушёл в наряд. Или в поход. Или в дозор. Родину, в общем, защищать. А жена осталась с двумя детьми, чемоданами и кастрюлей в пустой, как космос, комнате общежития. Города не знает, друзей нет, даже где картошки купить непонятно. А ей же и гнездо ещё вить надо и всё вот это вот. Как они всё это выносили? Может мне кто-нибудь объяснить?
И вот кому из них было тяжелее? У офицера, что в Керчи самолёт, что в Благовещенске, что в Керчи интендант – мудак и замполит – сука, что в Благовещенске. Тот же, в общем, спектакль, только в чуть изменённых декорациях. А жене – каждый раз всё заново начинать. Вот что в них есть, в этих прекрасных женщинах, с характерами, как у терминаторов, что даёт им силы всё вот это вот выносить, при этом рожая детей, стирая, гладя, убирая, кормя, выслушивая, понимаю, сопереживая и помогая? От такой силы духа прямо же дыхание захватывает, когда всё это представляешь, – разве нет? И попрошу ещё не забывать, что когда этот цветок стал офицерской женой, то ему лет двадцать было, – ну, то есть, дитё же ещё совсем. И приезжает это дитё в Гремиху, например, где между домами натянуты канаты, чтоб женщин и детей ветром не сдувало потому, как Гремиху называли "Страной летающих собак" не просто так. И покупает она себе очки мотоциклетные, хотя мотоцикла у неё нет, а чтобы тушь с ресниц не сдувало, – ну романтика же?
Помню, курсантами в учебном центре разговорились как-то с преподавателем про начало службы, быт и всё такое. Некоторые начали рассуждать, что мол сначала сами поедут, квартиру в гарнизоне получат, мебель там и ковры с посудой подостают, а уж потом жён своих туда повезт.
– Чтобля? – на корню пресёк эти рассуждения капитан второго ранга запаса, – что за марлезонские балеты вы тут разводите? Слушать противно! Сразу!!! Сразу с собой брать надо кастрюлю, сковородку и жену! Какая мебель? Я своего первого ребёнка на полу, на постеленных газетах "Правда" зачал!!! Это же ро-ман-ти-ка!!! Это же ЛЮ- БОВЬ!!! Запомните: кастрюлю, сковородку и жену!
– А чайник? – сострил кто-то
– Первое время и в кастрюле воду можно кипятить!
Такие вот суровые времена были, да. Не все, конечно, могут даже это понять, а не то, что выдержать.
К чему я всё это? Один из моих замечательных друзей в – как раз и есть такая жена офицера. А какие чудесные рассказы она пишет! Такой взгляд с другой стороны, чтоли, на всё вот это вот. Некоторые записи под замком, по причинам, которые мы не будем обсуждать вслух, но один из них я, с позволения автора, выкладываю для вас:

Дорога первая. Стартовая.
Я внучка офицера, я дочь офицера, я жена курсанта. Я молода, воспитана в лучших традициях военных семей с полным политесом, музыкальной школой и т.д., чертовски привлекательна. Да.
Я совершенно не умею готовить, вести хозяйство, выбирать продукты на рынке, гладить что-либо кроме своим нарядов, стирать без помощи стиральной машинки "Сибирь" (с центрифугой), и заниматься прочей ерундой!)
Через месяц после свадьбы молодой муж объявил: «Собирайся нас отправляют в Ейск на Госы (теорию), поедешь за мной, снимешь квартиру, женатых вечером отпускать по домам будут. Короче – увольняйся с работы и в Ейск!»
Так как обсуждению сей вердикт не подлежал, увольняюсь, еду в Ейск, снимаю шикабельный флигель у самого синего моря, учусь жить без удобств и прочих благ цивилизации. Это ерунда! На мне розовый немецкий стёганый халатик, крюжевной фартучек, что ещё надо для молодой жены?
Первый самостоятельно приготовленный мною суп муж съел не поморщившись сказал "Спасибо всё было вкусно!" и убежал в училище.
Рыдала в голос, по бабьи! Потому как поняла, что есть это нельзя и такое дают только заклятым врагам. На мои вопли во флигель заглянула наша хозяйка баба Шура, с вопросом:
– Покормила?
– Угу!…
– Ругалсси?
– Спасибо сказал!!!
– Уууу девка совсем плохо, айда со мной, буду тебя борщ учить варить!
Спасибо тебе баба Шура! За борщ, за жаркое и за пироги спасибо! Спасибо тетёшке моей, что на свадьбу подарила мне "Книгу о вкусной и здоровой пище", а также тефлоновую (француженку!) сковородь с деревянной лоптачкой, эти о ту пору великодефицитные весчи мне ой как пособили в постижении калинарного искусства.
У меня все прекрасно – интересный муж, а какая у них красивая форма! ПШ – галифе, портупея все подтянутые и красавцы – мой лучше всех. И ничего, что он уходит в 7 утра и приходит в 7 вечера, ерунда! (вот тут в корне не согласен. Моряки всё равно самые красивые!)
Следующим испытанием на прочность молодой интересной жены, стала …новая лейтенентская форма, выданная накануне выпуска из училища. Молодой, интересный муж приволок во флигель у самого синего моря, кучу форменного барахла и с вселенской печалью в глазах сообщил, что завтра в этом красивом синем кителе, брюках и рубашке белой, да с парадным ремнём! красота! они будут маршировать по площади, перед вручением дипломов, а вот гладить он ну совсем не умеет. Да. Синь в глазах была настолько честна в своей печали, что я готова была закрыть его своей хилой грудью с нулевым размером и тучным телом сорока шести килограмм. А посему решила, НАДО ГЛАДИТЬ!!! Во чтобы то ни стало, надо гладить! Глаза боятся, руки делают.
Боже! как я выводила стрелки на брюках! Как скрыпач виртуоз, как пианист концертмейстер! Но уже доглаживая рубашку меня посетила трезвая мысль…а кто ему все эти годы в училище форму после стирок гладил? На мой вопль "ты меня обмануууул!", был очень деловой ответ "У меня так никогда не получалось, так как ты погладила я ни разу не гладил! Будешь всегда гладить! Я тебя очч, очч люблю!"))) Змей короче.
Два месяца пролетели, и я снова слышу:
– Собирайся, завтра вручают дипломы, предписание и мы уезжаем.
– Милый, а куда нас пошлют?
– Куда-нибудь точно пошлют, а пока собирай вещи завтра днём вручение дипломов и предписания, вечером едем в Таганрог выпускной пьянствовать.
В Таганрог я согласна, там мама, папа, сестра, брат, но хотелось бы знать – куда же дальше?
День следующий принес снег (в Ейске в октябре это моветон для южного города, тут и в декабре астры вовсю!), диплом и предписание в указанный срок явится для прохождения дальнейшей службы в г. Поставы (Белоруссия).
Наш путь теперь лежит через Таганрог (ресторан – выпускной), отпуск в Сибири (муж оттуда родом) в Белоруссию. Старт взят, только вперёд!

А вот вам ещё история, довольно показательная, что вы лучше всю суть понимали:
Летом 1988 г. я и мои родители ехали из ДальВО на Родину. Бате дали отпуск, мама хотела родить моего брата в Минске. В самолёт её не пустили (Мамаша, вам это надо – родить в воздухе?!).
В-общем, двинули поездом. Неделя через весь Союз из Хабаровска в Москву, красоты, берег Байкала, все дела…
Аккурат в Москве начались первые схватки. В медпункте вокзала категорически сказали: – Проводите родных, соберите необходимое, будете рожать в Москве.
Приуныв, мы потопали к своему вагону. В купе маман посидела-посидела и говорит: – А… вроде и отпустило… Доеду! (до Минска). А тут и поезд тронулся…
Чучух-чучух, чучух-чучух, едем… Через некторое время братан решил, что до Минска он не поедет и стал проситься наружу. Мама дорогая, что тут началось!
По поезду объявили: требуется врач, возможно принятие родов. Связались по радио с ближайшим населенным пунктом, в котором есть роддом. В течение 15 минут в купе собралось 3 врача. Всех вытурили на коридор. Одеколоном и спичками стали стерилизовать инструменты (кажется, немецкий маникюрный набор. А может у кого-то был минимальный мед.набор, за давностью лет и малостью возраста уже точно не помню). Если бы отец курил – скурился бы к чёртовой матери. А седой он и так в свои 35 уже был почти полностью.
Родить в поезде не довелось, дотерпели до ближайшего города (в котором остановка по расписанию не предусмотрена вообще) – на перроне уже дежурила "скорая". Маму лётом отвезли в роддом, в котором и родился благополучно мой младший брат.
А мы в полностью растрёпанных чувствах покатили в Минск…
Единственное в чём не было (ни на секунду) сомнений и мучений – в том, как назвать новорождённого.
Город, в котором он появился на свет до 1968-го года назвался Гжатск.
С 1968-го: Гагарин.
Вот в таком аксепте (с)
P.S. Да, совсем забыл – братан родился в один день с батей: 27 июня. Между собой внешне они похожи неимоверно, и с каждым годом всё больше.

[Марат 3]

Таракан

Я честно попытался удовлетворить просьбы некоторых моих читателей и написать рассказ без флотского разговорного языка (мата, по-вашему), метафор, аллегорий, иносказаний и коротко. Прочитал получившиеся четыре предложения и что-то загрустил, а потом чувствую, мне что-то горючее на спину капает: оборачиваюсь, а там сидит Историческая Достоверность и плачет, читая мой рассказ. Тут же недоразумение это я стёр, конечно, налил ей чаю и опять взялся за старое, – так что под кат заходить на свой страх и риск. Там всё так, как было на самом деле, без украшательств и редактуры. Ну всё, не реви уже, сказал же – сейчас нормально всё будет. И не сёрбай, когда чай пьёшь, – мешаешь сосредоточиться на тебе.
Если вы никогда не спали на подводной лодке, то считайте, что вы нормально не спали никогда вообще потому, что спится на подводной лодке так же сладко, как в маминой утробе. Представьте: полнейшая темнота, шелест вентиляции, приятное гудение электрического тока в проводах и мерный гул механизмов…вот прямо сейчас пишу и глаза сами закрываются. А ещё на подводной лодке ты, почти всё время, заёбан уставший в усмерть. А какие там снятся сны…эх.
И вот, вы сладко спите после полутора суток вынужденного бодрствования, а вас начинает кто-то грубо хватать руками, трясти и орать прямо в ваши свит дримсы:
– Эдииик!!!! Эдиииикбляааа, вставай! Бляааа, Эдик, пипец, просыпайся!!!!
Ага, началось, думаю я себе спросонья. Механизмы гудят, вентиляция шелестит, значит на лодке всё в порядке. Вот она, значит, как подкралась-то, Третья Мировая… Это Игорь, так вероломно трясёт меня за плечи – наш турбинист, а, впоследствии комдив-три.
– Да, встал, Игорь, встал! Хватит меня уже так беспардонно трясти! Что случилось-то?
Но Игорь уже выскочил из каюты и орёт в соседней:
– Борисыыыч! Борисыыычбля, вставай!!! Бляаааа, Борисыч, пипец просыпайся!!!
Вот жешь, интриган хренов. Через минуту стоим в проходе между каютами: Игорь в РБ и подпрыгивает, мы с Борисычем в трусах и озабоченных лицах.
– Бля, мужики, мне таракан в ухо заполз!! Что-делать-то!!!! – Игорь, конечно, в панике. Мы с Борисычем, как знатные тараканологи, сохраняем внешнее спокойствие.
– А точно? – уточняет Борисыч, принюхиваясь.
– Сочно, бля!!! Он лапами в ухе там шевелит!!! Я это чувствую!!!
– Надо что-то делать, – говорю
– Да неужели!!! – орёт Игорь, – да вы гении, ёп вашу мать, так быстро соображаете!!!
– Надо его убить, для начала, – рассуждает Борисыч, – чтоб он дальше в мозг к тебе не полез.
– Вмоск!? Какэтавмоск?!!! – Игорь взрослый, спокойный и очень умный мужчина, но сейчас, как малое дите, право слово.
– Как-как. Через Евстахиеву трубу, конечно же, – блистаю я анатомической эрудицией.
– Ну дык давайте убивайте иво уже быстрей!!!
Заглядываем с Борисычем Игорю в ухо.
– У тебя ж пистолет, может застрелим его? – предлагает Борисыч.
– Не вариант, мозг-то у пациента мы не заденем, наверняка, но вот патрон я потом хер спишу.
– Бляаааа. Бля-бля-бля. – причитает Игорь
– О! – догадывается Борисыч, – надо его утопить!!! А может он испугается и обратно вылезет от этого!!!
Ну всё. Решение принято. Игорь убегает в душ, топить или пугать таракана, мы с Борисычем одеваемся, хохоча, и бежим следом. Заглядываем в душ, – Игорь льёт воду в ухо максимальным напором.
– Ну что там? – искренне волнуясь, спрашиваем мы.
– Да, вроде, перестал шевелиться.
– Ну заебись, ещё пару вёдер влей, на всякий случай!!!
Влил. Сидим в центральном.
– Ну, что – шевелится?
– Да нет, вроде, вода только булькает.
– Чо, надо его достать теперь… как-то.
Ну нашли шурупчик потоньше, с мыслью им тараканий труп проткнуть, навернуть и вытащить. Инженеры же (один ядерщик, другой электромеханик и третий в панике) и всё такое. Борисыч, высунув язык от напряжения, начинает засовывать шурупчик Игорю в ухо.
– Ойбля!! – вкакивает Игорь, – зашевелился опять!!!
– Не прокатило, – вздыхает Борисыч, – пошли-ка покурим-ка.
Поднимаемя на мостик. Зябко. Четыре часа утра, темно, холодно, сыро и неуютно. Закуриваем.
– А может его это, – дымом травануть? Эдик, дунь-ка мне в ухо дымом, да побольше.
Ну что не сделаешь, ради друга? Набираю дыма побольше и начинаю задувать его Игорю в ухо. И тут. На мостик заходят удивлённые глаза командира (он дежурным по дивизии стоял).
– Что это, стерва, тут происходит на моей подводной лодке?!
– Игорю Юрьевичу таракан в ухо заполз, тащ командир, – докладывает Борисыч потому, что у меня-то рот занят, – пытаемся его оттуда вытравить.
– Да лааадно? – улыбается командир такому, неожиданно интересному, событию в серых буднях береговой жизни, – а чо он туда заполз-то? Этот одесский еврей там сосиски от друзей прячет, небось?
– Товарищ капитан первого ранга!!! – негодует Игорь, – я попросил бы!!!!
– А ты таракана попроси, может вылезет. С сосиской. Ладно, не ссы, – русские на войне своих не бросают! Хотя тыж хохол, тебя, вроде как, и можно. Чо делали-то, докладывайте.
Доложили.
– Ну вы долбоёбы, чтоли? – удивляется командир, – тараканы же назад не ходят, как бы он сам вылез-то, пугатели?
Ну вот, стерва, откуда он это знает?
– Значит так. Сейчас пошлю машину дежурную за доктором нашим. Надеюсь, что за это время он до мозга не доберётся. Хотя, тараканы же кости не грызут, вроде бы.
– Ну тааащ командир! – требует уважительного к себе отношения Игорь.
– А будешь врать безбожно, – не пошлю. Так что попиететнее тут со мной. Тепереча от мине тут всё зависит. Пошли пока, чаю попьём.
Сидим в центральном, пьём чай. Командир, Борисыч и я, в смысле, пьём, а Игорь носится кругами вокруг командирского стола.
– Игорь, не мельтеши! – не выдерживает командир, – Что ты, как профурсетка, при первом минете матросу, – линолеум мне весь до дыр сотрёшь!
– Да он шевелиться там, – как не мельтешить-то?
– А вот не будешь больше сосиски от друзей в ушах прятать. Я вот не прячу, ко мне тараканы в ухо и не залезают!
– Ну таааащ командир!
– Не ной! Будь мужиком, стерва!
– Легко вам говорить!
– Конечно, легко. Я сосисками с друзьями делюсь же!
– …….!!!!
Привозят злого и невыспавшегося доктора Андрюху.
– Что тут у вас опять, аппендицит? – подозрительно косится на меня Андрей.
– Гороздо хуже, товарищ военврач! – торжественно докладывает ему командир, – к Игорю Юрьевичу в ухо заполз таракан и теперь тщетно пытается найти там его мозг!
– Чтобля? Таракан? А как он туда заполз-то?
– И я о том же, – радостно поддерживает его командир, – предлагаю назначить служебное расследование и, до его окончания, никаких действий с тараканом не производить, для сохранения в целостности оперативной обстановки! Да ладно шучу, не пучь глаза, а то лопнут сейчас – давай Андрюха, доставай.
– Да я вам ветеринар, чтоли? Меня в академии медицинской этому как-то забыли научить. Пошли в амбулаторию, будем что-то думать.
Всей делегацией двинулись в амбулаторию. Там Андрюха перебирает какие-то пузырьки и думает, а мы прост о сидим и делаем вид, что тоже думаем. Игорь бегает из угла в угол.
– А! Во! Придумал! – показывает нам Андрюха какой-то пузырёк, – ложись, Игорь, на кушетку!
– А что там в пузырьке этом? – опасливо коситься на пузырёк Игорь.
Андрей молча смотрит на него минуту, другую, третью….
– ЭПОКСИДНАЯ СМОЛА ТАМ!!! Залью её тебе в ухо, а потом сделаю трепанацию черепа и добуду себе брелок с тараканом!!!! Вот я тебя спрашиваю, что ты там в испарители свои сыпешь, чтоб пресная вода была? Нет? И ты мне моск не еби! Ложись, я сказал, стерва, сука любопытная, пока я добрый!!!!
Ну кто в здравом уме, пусть даже и с тараканом в ухе, будет спорить с военным врачом? Правильный ответ – никто. Доктор закапал Игорю в ухо какую-то маслянистую жидкость, обождал минут пять и каким-то хитрым пинцетом аккуратно вытащил таракана на белый свет.
– Ты там это, поглубже загляни, – нет ли сосиски?
– Нет, Сан Сеич, видимо, таракан всю съел, видите, какой жирный? Ну вот, дарю тебе, Игорь, этого таракана, носи его на шее и не забывай думать о Смерти!

Доктор у нас добряк, конечно, был и широкой души человек. Мне аппендикс мой пытался подарить в банке с формалином, мол, поставь его дома на полку и не забывай думать о Смерти. Самурай, херов.
– Ну что, – потирает руки командир, – дело сделано, пол шестого утра, спать всё равно уже не вариант, может отработочку вахты забабахаем посерьёзнее?
– Ну таааащ командир, – ноем все в унисон, даже доктор, который в отработках и не учавствует, практически.
– Ладно, лентяи и бездельники. Как вы мхом-то не поросли до сих пор? Но стресс снимать запрещаю категорически!!!
– Ну тащ командир, ну полшестого же утра, ну что мы совсем, чтоли?
– А что – нет? Рассказывайте мне тут сказки венского леса, а то я не заню вас. Ладно пошли ко мне в салон, по чуть-чуть у меня есть.
– Только вы это, мужики, не рассказывайте никому, а то же заподъёбывают потом в усмерть, – попросил нас Игорь в салоне за рюмочкой коньяка
– Каааанешна-канеееешна, ну о чём ты, братан – дружно ответили мы и сдержали своё железное подводное слово. Примерно часа полтора.
Так вот и закончилась эта история, всего с одним трупом, после которой я и обладаю, не знаю зачем, знанием, что тараканы назад не ходят.

[Марат 3]

Муссоны, Гольфстрим и брызги в лицо

Не все неокрепшие умы знают, что такое Романтика. Некоторые, например, думают, что Романтика, эта такая штука, которая поджидает их готовенькая к своему дальнейшему использованию. Идёшь ты по парку, а она сидит такая на скамеечке и подмигивает тебе: "Эй, морячок, не желаешь ли мной воспользоваться?". На самом деле, всё обстоит несколько иначе.
Как юноша представляет себе морскую романтику? Да очень просто: он стоит на капитанском мостике парусника, который качается на спине Гольфстрима, в белом кителе, фуражке и с трубкой в зубах, выпуская уголком рта сизые облачка дыма и, прищурив глазёнки от ласково дующего ему в лицо муссона, всматривается в горизонт, устало игнорируя мечушихся по берегу женщин, срывающих с себя бюстгалтеры всё от изнеможения по его ласкам.
Скажу вам, что жизнь приготовила для этого юноши несколько сюрпризов. И почти все – малоприятные. Сначала, чтоб стать профессиональным моряком, ему надо научиться. И вот будущий морской волк, из какого-нибудь Дна, попадает в жаркий южный город на берегу моря. То есть, следите за моей мыслью, пожалуйста – ему семнадцать лет и от спермотаксикоза его даже поллюции не спасают, а тут: южный климат, море и полуголые женщины. Везде. Никто же из вас не станет спорить, что юношеская романтика связана исключительно с доминирующим желанием вдуть понравиться девушке? А на свободу его выпускают учителя хорошо, если пару раз в месяц. Да и то, – какая там свобода? Денег у него нет, берлоги, куда можно привести самку для спаривания, тоже, поэтому слово «свобода» тут можно применить только в качестве издёвки. Что остаётся будущему морскому волку?
Правильно – дискотеки, которые проводятся два раза в неделю в его альма-матери. На дискотеки ходят, в основном, приличные девушки которые требуют к себе применения знаний романтики: внимания, ухаживаний и долгих предварительных ласк, возможно даже с месячным петтингом и без всего того, о чём так жаждет пассионарный организм молодого морского волка. Но бывают и половозрелые самки человека, которые желают именно того, что и молодой морской волк без всего вот этого вот. И первые два года своего обучения, волк занят только охотой на эти экземпляры. Он наизусть знает все доступные помещения и все уютные заросли кустарников в ближайших окрестностях, прямо как юный натуралист. Что же здесь романтичного, возможно спросите вы? Кто не любил, тот не поймёт, дерзко на это отвечу вам я.

Начиная с третьего года обучения, личная жизнь молодого морского волка начинает потихоньку налаживаться. Его уже отпускают на свободу с ночёвками и, практически, каждую неделю. Если у него богатые родители или есть друг из местных, то жильём он обеспечен и тут-то и приходит самая пора начинать обучаться романтике. Некоторые, конечно, к этому времени уже успевают жениться (слабаки) или снимают жильё на пять-шесть человек, но их мы рассматривать не будем. Лично у меня был друг Слава, который жил с мамой в двухкомнатной квартире. Мама часто работала по ночам или ночевала у подруг и родственников, поэтому у нас со Славой был составлен график привода девушек домой.
Помню однажды приезжаю домой в субботу, сменившись с наряда, а Слава сидит за роскошно (два апельсина, шоколадка и бутылка Массандры) накрытым столом и вырезает что-то из банки от ведущего в мире производителя пепельниц (нескафе, если кто не понял). А Слава был до ужаса добрым, обаятельным и смешным парнем. Один только недостаток присутствовал в его организме – скромность. Поэтому с девушками у него были проблемы, в которых мы всем взводом пытались ему помочь (и таки помогли!). И вот наблюдаю я как Слава старательно вырубает из этой бедной баночки вензеля, загогулины и прочие отверстия, стелет ей на дно кусочек хлеба, втыкает в него огарочек свечи и торжественно водружает это уёбище на стол.
– Слава, а ты для чего это уёбище на стол поставил?
– Ну как, романтично же! Может даст.
Вздыхаю от непроходимой неисправимости неумелости ухаживания за дамами, беру стакан, оборачиваю его какой-то льняной тряпочкой, завязываю бечёвкой по спирали и ставлю на дно свечку, выбрасываю его конструкцию в окно и говорю:
– Учитесь, Вячеслав – крестьянский сын! Стиль «эль прованс» называется! Теперь – точно даст.
И уезжаю на дискотеку в училище, так как у Славы внеплановая вероятная случка, а дружба у нас намного крепче и важнее желания кому-нибудь вдуть понравиться. Потому, что уже к третьему году обучения "суровое братсво морское" – не просто фраза.
А потом молодого морского волка переводят в Санкт Петербург. Он уже поднаторел в общении с особями противоположного пола, натренировался в создании романтической обстановки из говна и палок подручных материалов и умеет бороться с природной застенчивостью. Прямо сойдя с поезда и добравшись до канала Грибоедова, он знакомится с чудесной девушкой Катей и уговаривает её на свидание на завтра, честно и открыто козыряя тем, что не замуж же он её зовёт, в конце-концов, так почему бы и нет, если да? Но злобный Кобзон коварно рушит его планы, затаскивая административным ресурсом на свой концерт. Начало девяностых, чтоб вы понимали – даже ещё пейджеров не изобрели. Но если вы думаете, что молодые морские волки сдаются перед таким мелочным препятствием в достижении своего желания, как многомиллионный незнакомый город, то вы не знаете ни одного из них.
Две недели. Две недели он дежурил на двух соседних станциях метро в часы пик, хищным взглядом всматриваясь в серый людской поток, текущий как река Стикс, пытаясь захлестнуть его Мечту. Он познакомился со всеми нарядами милиции на этих станциях (так как наружность его была далека от той, которую принято одевать на славян), с продавцами шавермы (по той же причине), с продавщицами цветов (так как он покорил их матёрые сердца своей историей) и со всем асоциальными элементами окрестных районов. Милиционеры даже договорились со своим начальством и предлагали ему на полном серьёзе составить ориентировку на девушку и объявить её в розыск (только для своих услуга), продавцы шавермы предлагали разослать всю свою многочисленную родню по всем заводам, предприятиям и конторам, чтоб помочь брату в поисках. А бомжи просто шарились по району и смотрели, даже не беря за это плату сигаретами.
И вот она появилась. С грустным лицом этот лучик среди туч поднимался на эскалаторе!
Молодой морской волк выставил, заранее условленным жестом, руку за спину в которую продавщица цветов метнула, заранее отработанным многочисленными тренировками движением, букет цветов, а Ашот – шаверму. Шаверма была перепасована наряду милиции, который уже приготовился аплодировать, а Ашоту был показан жест «ну тыбля дурак, чтоли». И она, увидев, молодого морского волка с букетом цветов, заулыбалась и все вокруг поняли, что всё у них получится и дружно вытерли навернувшиеся на глаза слёзы умиления. А потом волк вырос, возмужал и его послали на флот. Близко к Гольфстриму, да, но отнюдь не на парусники.
И вот верёвочка, наконец, довивается до конца и молодой морской волк готовится отправиться за своей Романтикой, радостно повизгивая и потирая лапки. В это время с ним происходит удивительная метаморфоза: из молодого морского волка он превращается…в ещё более молодого морского волка. Это сложно объяснить, но так оно и есть. Родина, конечно, в данном случае проявляет к нему некоторое милосердие и посылает его на флот летом, когда он, глядя на окрестности, думает себе «Да не так уж всё и херово, как рассказывали».
Пейзаж, конечно, несколько однообразен, но очень красив. Грибы, ягоды, сёмга, форель, треска размером с телёнка и камчатские крабы размером с него самого. Он же не знает ещё, что только этим и будет питаться пару-тройку лет и потом всю свою оставшуюся жизнь слова «крабы», «красная рыба» и «икра» будут вызывать у него позывы к рвоте. А потом наступает ЭТО…

Это продолжается с октября по июнь и называется, почему-то, не Адом, а зимой. Однажды я выглянул в окно утром и, увидев снег, подумал, что, наверное, у меня аллергия на него и я скоро сойду с ума от его постоянства и обилия. Минутная, конечно была слабость, потом прошла. Солнце, которое летом светит в окно круглые сутки, зимой не показывается вообще. Всё время ночь. Если вы никогда не жили в Полярной Ночи, то вы вряд ли меня поймёте и, наверняка, подумаете, что я сгущаю краски. Но нет, – Полярная Ночь, – это жопа. То есть, если вампиры всё-таки начнут порабощать человечество, то я точно знаю, где у них будет Главная База.
Муссоны. Муссоны, конечно дуют, но назвать их ласковыми, особенно зимой, у меня не повернётся язык, несмотря на всю мою велеречивость. Они дуют прямо в кости, с лёгкостью продувая шинель, китель, нательное бельё, шкуру и мясо. Куда бы вы не шли, они всё время дуют вам в лицо: как это происходит, я не знаю, но ощущения именно такие. Летом-то их ещё можно пережить, тогда они, хотя бы, тёплые. Но картину, когда с абсолютно сухих швартовых концов толщиной с мою ногу капает какая-то маслянистая жидкость, потому, что ветер отжимной, и они, при этом, звенят, как струны на гитаре, я не забуду никогда. Как не забуду и ощущение, когда ты не можешь выскочить из рубки на палубу потому, что ветром тебя задувает обратно, как какой-то фантик, а не целого офицера военно-морского флота. Те, кто меня видел, подтвердят, что мужчина я не маленький. А выползал из рубки на четвереньках. И командир выползал. И старпом. И Павлов Андрей Борисович выползал, мастер спорта по вольной борьбе, между прочим.
Гольфстрим. Он, сука, есть и протекает неподалёку. Из-за него никогда не замерзает море и влажность, даже зимой, зашкаливает. Из-за Гольфстрима и муссонов, при минус 25 градусах зимой, в гарнизоне объявляется сигнал «Холод-1» и запрещается выходить на улицу. Хотя, уже при минус 15, ты ловишь себя на мысли «сукапиздецкакжехолодноблядь».
– Борисыч, ты куда пошёл?
– На пирс поссать схожу
– Палку взял?
– Струю от конца отбивать? У меня там стоит.
Отрывок будничного диалога.
Брызги в лицо. Подводная лодка «Акула» высотой 27 метров, из них над водой, в среднем, 15. И если вам в лицо брызгает море, то вы привязаны к мостику цепью и главная ваша задача, – не выбить себе зубы, об ограждение рубки. А если ещё и зима, то ваши волосы в носу слиплись в ледяные комки и дышите вы ртом через ледяную шайбу натянутого на лицо горла водолазного свитера.
Качка. Если вы думаете, что подводные лодки не качает, то вы очень глубоко заблуждаетесь. Когда подводная лодка на поверхности, её вообще швыряет, как щепку из-за особенностей её обводов. И под водой её тоже качает! А подводную лодку «Акула», из- за её длины в 180 метров, качает ещё сильнее и продолжает качать некоторое время после того, как шторм закончился. Инерция, мать её. А вы же помните, что морской волк родом, например, из Дна. Вот откуда ему знать есть у него морская болезнь или нет? Он же и моря-то никогда не видел, а только мечтал о нём. И, в итоге, из двухсот морских волков на борту, на приёмы пищи ходит человек 70 -80, остальные в это время блюют. Они блюют в каютах, в гальюнах, в умывальниках и на боевых постах, в заранее заготовленные ёмкости. На завтрак и обед им можно не ходить, а вот на вахту – нельзя. К счастью, у меня оказалось, что морской болезни нет и я на завтраках обжирался колбасой и маслом, а на обеды набивал брюхо исключительно котлетами, вознося хвалы Посейдону.
Женщины. После обучения в Севастополе и Санкт-Петербурге с россыпями и созвездиями фемин везде, в закрытом гарнизоне с этим, конечно, форменная беда. Нет, к этому времени морской волк уже понимает, что женщины не срывают с себя бюстгалтеры от одного его вида и снимать их ему приходится самому. Но было бы с кого снимать. А тут практически все женщины – жёны твоих боевых товарищей или их дочери. Немногочисленных гарнизонных блядей лично я в расчёт не беру, – всегда ими брезговал и никакого охотничьего азарта, опять же. Чужих жён, кстати, тоже – никогда не заводил отношений с замужними дамами, – это один из моих принципов жизненных. Некоторые женщины свободного полёта и в разведённом состоянии работают, конечно, в штабах и береговых базах, но, блин, я ни разу не смог столько выпить. А, вот историю одну вспомнил.
Пришли с автономки и у нас осталась куча мяса. Мясо было нарублено на равные доли и запаковано по ДУКовским мешкам. На каждый мешок была наклеена бирка: «Павлов», «Овечкин», «Макаров». Но вахта же на подводной лодке несётся постоянно, несмотря ни на что. И вот приволакиваю я этот мешок мяса с биркой «Павлов» его жене Ларисе. Лариса внимательно смотрит на кровавую говяжью четверть с биркой и говорит:
– Ну наконец-то. Хоть поживу в своё удовольствие. Доча! Папа с моря вернулся!
Шутила, конечно. На удивления дружная семья у них была. Я даже, иногда, им завидовал.
А ещё товарищи. Они постоянно гибнут и умирают. Они горят, тонут, калечатся или сжигают свои внутренности палёным спиртом. Или просто падают с груши и разбивают себе голову, когда собирают урожай в долгожданном и редком летнем отпуске. Но таких товарищей, которых я приобрёл на флоте, я больше не встретил ни разу за всю свою жизнь. Мы всё делали вмести: перевозили друг друга на с квартиры на квартиру, скидывались едой для тех у кого были дети, веселились, горевали, воевали, ели, курили, ходили по бабам в Северодвинске и Оленьей Губе, – дружба наша была непрерывной, круглосуточной и безвоздмездной. Могли бы и умереть вместе, но нам повезло.
Где же тут Романтика? Возможно спросит меня кто-то, кто дочитал этот нудный текст до конца. Вы не поверите, но в КАЖДОМ СЛОВЕ. В конце-концов морской волк понимает, что все его представления о морской романтике были смешны своей наивностью и примитивностью, на самом деле, всё гораздо красочнее и грандиознее.
Тяжёлая мужская работа, лишения и Смерть за плечом приносят в его жизнь такую Романтику о которой он и мечтать не смел. Настоящую, если вы понимаете о чём я. Не каждый, конечно, может это выдержать, но кто смог, тот меня поймёт.

[Марат 3]

Традиции

– Ну как там Вова?
– Нормально
– В говно, по-прежнему?
– Скорее в говнище, Сей Саныч
– Ну собирай тогда дежурных в центральном.
Объявляю по "Лиственнице":
– Дежурным по ПЛ собраться в центральном посту!
Наш старпом в это время рисует на бумажках буквы "Хэ", а на одной букву "Дэ" и складывает эти бумажки себе в шапку. Дежурные собираются в центральном с пакетиками, только двое приходят с пустыми руками, – один вчера сменился, а второй завтра заступает.
Прелюдия.
Вова должен сегодня сменить меня с дежурства по кораблю, но вчера, абсолютно неожиданно, он купил себе автомобиль и, естественно, всю ночь его обмывал. Помня про свой долг сменить товарища он, каким-то чудом, добрался до корабля к обеду и выдохнув парами спиртзавода на полной мощности мне в центральный: "Эдык, вснрмально. Я нместе. Щаз псплю часик и буду, как агуретсъ!", потерял сознание и связь с обоими мирами.
Я сразу загрустил, конечно. Устав имеет изящный и точный выход из данной ситуации: не сменили, стой дальше, но у нас, по традиции, это не практиковались и людей всегда меняли с вахты. Грустил я ещё и потому, что надо было как-то придумать и подать старпому информацию о том, что Вова мертвецки пьян, при этом не сильно подставив Вову. Тоже традиция – всегда защищать товарища. Спасибо старпому, что он меня выручил и за пару часов до смены затребовал к себе Вову на какой-то срочный инструктаж. Я, конечно, прошептал команду по громкоговорящей связи, чтоб, не дай бог, не разбудить Вову, но старпом у нас резкий, как пуля и, не дождавшись Вову в течении пары минут, сам ринулся к нему в каюту, а жил он как раз под Вовой. Потом позвонил мне:
– Я дверь открыл и чуть сознание не потерял. Чо ты мне сразу-то не сказал? Чо ты сопишь в трубку, как вошь? Что за круговая порука, стерва?! Вот и стой теперь вторые сутки, раз ты такой перец!
И трубку бросил. Облегчённо вздыхаю – знаю, что отойдёт через пол часика, примерно.
Дежурные собираются в центральном понурые потому, как историю про новоиспечённого автомобилиста уже все знают. В пакетах у них еда – у кого бутерброд, у кого печеньки, у кого ещё что: кому-то же из них придётся неожиданно заступить, а хоть военный моряк и может не есть месяцами, но не война же сейчас, поэтому отдадут еду тому, кто заступит.
– Все? – уточняет старпом, – кто вчера сменился и завтра заступает, свободны, остальные – прошу к шапке. У кого буквы "хер", тому не повезло – они пойдут домой разлагаться семейным бытом, а счастливчик с буквой "Дежурный" примет из мозолистых рук Эдуарда флаг корабля на следующие сутки.
Определились, кто заступает:
– Ну всё, везунчик, подмывайся, брейся – и на развод! Эдуард, переписывай книгу выдачи оружия и дежурства по кораблю, – говорит старпом, – я подпишу.
– А я и не заполнял ещё, -отвечаю
– Вот же хитрая ты жопа! Я ж тебе сказал, что ты на вторые сутки заступаешь!
– Так точно! – браво и абсолютно не в тему рапортую я потому, что сказать же что-то надо (традиция уважать старших), а сказать-то и нечего.
За Вову не переживайте. Он отстоит потом и свою вахту и вахту того, кто стоял за него, а раз пришёл на корабль, то старпом его наказывать не станет, – рвение к службе и желание не подвести товарища абсолютно на лицо, поэтому и наказывать не за что по традиции, опять же.
А вообще Вова не то, чтобы пил много и часто, но когда пил, почти всегда попадал в нелепые ситуации. Например, в автономке решили они с комсомолцем релакснуть свои истерзанные нервные системы при помощи алкоголя. А что? Что тот бездельник, что этот, в общем -то. Ну сели, дёрнули по стакану и всё у них, неожиданно, закончилось. А, блин, ну раззадорились же уже – хочется. Нашли у начхима (он жил в каюте с комсомолцем) бутылку с настойкой золотого корня (родиолы розовой по-научному) и вполне резонно, как им тогда показалось, рассудили, что лишний тонус их молодым и здоровым организмам не повредит, а начхим поорёт, да забудет. Но не учли они, что концентрацию этой самой родиолы начхим сделал атомной по рецепту "одна капля на стадо" и вдув её в два своих хобота абсолютно потеряли сон, спокойствие, аппетит и тягу к прекрасному. Двое суток ходили они по кораблю, как зомби, с потрескавшимися красными глазами и дрожью в конечностях, а все над ними, при этом, смеялись вслух. Потому, как смеяться над товарищами – это тоже флотская традиция. А у Вовы потом ещё пару лет спрашивали:
– Владимир, Вам наливать, или Вы без родиолы розовой не употребляете?
Вообще традиций на флоте много. Они важнее уставов и прямых приказаний начальников потому, что исполняя традиции моряк выказывает уважения всем тем, кто покорял моря до него и чтит память военно-морских предков.
Например, у подводников есть традиция в море, выходя наверх в надводном положении, докладывать на мостик:
"Капитан-лейтенант Овечкин поднялся наверх!"
и потом:
"Капитан-лейтенант Овечкин спустился вниз"
Понятно, что на лодке с экипажем человек под двести человек (из них сорок на вахте, а сто шестьдесят слоняются) эта информация вряд ли несёт какую-то ценность для вахтенного офицера, который, в это самое время, одновременно руководит корабельной вахтой, управляет подводной лодкой, следит за надводной обстановкой, суточным распорядком, графиком связи и мечтает о своей тёплой и мягкой в некоторых местах жене Марине, но, иногда, с мостика даже отвечают "Есть" или "Принято".
Или, опять же по традиции, на любой доклад командиру должен быть дан четкий ответ и/или распоряжение. Знаете, что отвечает командир на доклад вахтенного офицера "Наблюдаю рыболовецкое судно. Ходом таким-то на параллельном курсе с безопасной дистанцией следует в Ура-губу"? Он отвечает "Не препятствуй!", как будто вахтенный офицер в это время уже достал свой абордажный крюк и оскалил зубы. Потому что – традиция.

[Марат 3]

Уха

Возможно у вас возникнет диссонанс с тем, что я сейчас описываю и современными картинками в газетах, объяснить который очень просто. Путины и Шойгу по лодкам у нас не шастали и показушность хоть и была, но не возводилась в ранг абсурда. Офицеры не носили футболок под куртками и не пришивали белых подворотничков на рабочую одежду. В море два раза в день подводнику выдавался спиртовой марлевый тампон, которым он макал себе в чай протирал себе шею, лицо и руки. Микропыль потомучто везде и всегда и отмыть её водой не получается. А тут белый подворотничок, ну вы меня понимаете.
Руководящие документы строго предписывают нахождение на борту атомной лодки в специальной одежде, промаркированной штампом "РБ" (радиационная безопасность). Нахождение на борту в повседневной одежде запрещено, мало того, по предписаниям, переодеваться в своё РБ подводник должен в специальном помещении на пирсе.
Но. В кают-компанию на собрания и приёмы пищи подводники ходят только в кремовых рубашках и с погонами. Такая традиция. Даже если, например, прибежит дежурный по кораблю, передать командиру какую-нибудь бумажку, то стоять он будет ровно на пороге кают-компании и тянуться пока не ебнется или бумажку у него кто-нибудь не заберёт.
Случай один курьёзный произошёл у нас с этой традицией.

Загнали нас тогда в Оленью Губу на пару месяцев какие-то работы с шахтами ракетными проводить. Ощущение такой свободы, как в Оленьей Губе, я не испытывал никогда за всё время своей службы. Наш штаб в ста двадцати километрах, топлива для машин на флоте нет, то есть ебать учить они нас могут только по телефону. В Оленьей Губе (крохотный поселочек) подводники с Акулы такая же диковинка, как Филипп Киркоров живьём. Все два магазина и один бар тут же переходят на круглосуточный режим работы, женщины расчехляют свои косметические средства и делают эпиляции везде, а рядом же ещё Снежногорск и Полярный, – эх, дубиншки, ухнем! Командира нашего под белы рученьки увели сразу же товарищи его, набежавшие, в баню со всем таким.
В любом мужском коллективе количеством более трёх обязательно найдётся один маньяк рыбак. У нас их тоже хватало, а Оленья ГУба рыбалкой славилась. Не успели пришвартоваться, как наши маньяки рыбАки уже бегали по пирсам с удочками и радостно повизгивали от предвкушения.
– Слышь, Эдик, – говорит мне Слава (наш комдив-два и главный экипажный маньяк рыбак, – нам бы лодочку раздобыть.
– Это вам бы, – отвечаю, – маньякам лодочку бы раздобыть, а мне поспать бы. Я ж на проходе в узкости не спал за пультом на идашках, как некоторые, а в центральном сидел.
– Не, ну рыбу-то есть будешь.
– Каэшна буду, но не улавливаю здесь логических связей. Ты что, с товарищем рыбой не поделишься и за так?
– А ты что, с товарищем не сходишь лодку поискать за так?
Сука, подловил меня. Пошли с ним к военным надводным корабликам лодку искать. А как мы выглядим, вы уже поняли из первой картинки. Заходим на пирс к какому-то судёнышку военному (судя по окраске), верхний вахтенный на нём аж подпрыгнул спросонья, когда нас увидел. Сначала испугался таким диковинным жывотным, а потом вспомнил устав:
– Стойктоидёт!
– Ой стоим, стоим, ой боимса, боимса! Слышь, страшила, свистни там, кто у вас старший на борту.
Свистнул. Выскакивает старлей какой-то на палубу:
– О! Ребята! Вы же! Подводникида?!
– Ну
– С вот той вот громадины?!
– Ну
– Крууутобля!!! Аможнонаэкскурсию?
– Ну. Тока эта, слышь, тут рыба-то есть у вас в заливе?
– Ну дык! Во скока! (у него аж кончились руки, как он показал) Тока на лодке лучше, вот там за бочками ловить!
– Ну так и мы о чём. Дашь нам лодку-то?
Тот почесал под пилоткой, посмотрел вокруг
– Ну вот ялик есть. Три литра шила и забирайте.
– Слышь, а ты не прихуел ли три литра шила за покататься брать?
– Да какой покататься! Навсегда забирайте!
– Да ладно?
– Ну!
– Так, пират, ты тут постой и никуда не уходи, мы щаз вернёмся.
Громко стуча копытами и тяжело дыша от волнения, бежим к старпому. Весь спирт же корабельный у него хранится и выдаёт он его строго по необходимости.
– Сей Саныч!!! – кричим мы ему сбитым дыханием в каюту – Три! Литра!!!! Срочно!! Давайте!!
Сей Саныч хлопает в нашу сторону глазами.
– Я, – говорит, – даже несколько опешил от вашей внезапности, хаспада. Даже растерялся и не знаю теперь, – сразу вас на хер послать или поинтересоваться в связи с чем у вас такая наглость?
– Там! Эта! Ялик!!! Наш будет!!!
– Да ладно?
– Ну!!!!
Старпом быстренько набулькивает нам трёшечку. Мы хватаем десяток матрозавров своих и бежим обратно. Ялик уже стоит на пирсе и вытирается тряпочками. Производим натуральный обмен и тащим его к нам на пирс. Вокруг ликование, конечно и чуть не драка начинается за то, кто на нём в море срочно за рыбой выходит.
– Так! – командует Славик, – Мы с Эдиком идём, и ещё четырёх с собой берём. Жребий тяните!
– Ненене! – говорю, – нахуй, нахуй мне эту вашу мозолистую романтику! Я – спать!
Ну и, в общем-то, отчалили они за добычей. Вернулись в полночь, я к тому времени уже выспался и ждал их на пирсе с багром.
– Давай! Подтягивай! – кричат маньяки и радостно машут мне конечностями.
– Вы рыбу сначала покажите, а я уж подумаю подтягивать вас или обратно в море выпихивать.
Рыбы, конечно, они изрядно притаранили. Мешка два, наверное, или три. Выгрузиил это добро на пирс и вздыхают:
– Эх, ухи бы сейчас!
– А в чём дело-то? Пошли Лёню зарядим и пусть варит, – он же интендант боевой, а не муха на круизном лайнере!
Зарядили Лёню. Лёна знатно расстарался, – наварил бочку ухи с луком, яйцами и всем положенным лавром и чёрным перцем. Часа в два ночи собрались мы в кают-компанию уху эту есть. Человек может десять или пятнадцать. Только разлили по тарелкам, как слышим папа наш топает по трапу к себе в салон (а у него вход в каюту как раз напротив кают -компании). Топает тяжело, видимо пьян устал в бане-то. Спускается в тамбур со вздохами и видит картину: в кают-компании накрыты столы, сидят офицеры в рубашках и едят суп. На входе, как положенно, стоит Лёня в белом пиджаке. Сказать, что командир в этот момент удивился, значило бы сильно попрать факты. Командир дёрнулся, выпрямил спину и выпучил глаза:
– Приятного аппетита, товарищи офицеры! – пробасил он, – Лёня, иди-ка сюда!
Взял Лёню за лацкан и шепчет ему в ухо, так, что в Финляндии слышно:
– Лёня, а что происходит-то?
– Уху едят, тащ командир!
– Я вижу, что не вальсы танцуют. А что сейчас обед уже?
– Никак нет, тащ командир! Два часа ночи! Они рыбы наловили и попросили меня уху им сварить. Не мог же я отказать!
– Каэшна не мог! Этожы офицера мои! Хто им может отказать? Ну слава богу, а то я думал, что пора бросать пить уже!
– Товарищи офицеры! – бодро обращается к нам командир, – а найдёте ли тарелочку для командира сваво?
Мы от такой наглости даже сёрбать перестали.
– Тащ командир, -не выдержал Слава, – ну что за подъебос такой, чесслово? Неужели мы командиру своему ухи пожалеем? Свою отдадим, если что!
– Ай, малаццы! – радуется командир, – ща тужурку сниму и приду. Лёня – наливай!
Приходит, садится на своё место (а у каждого офицера в кают-компании есть своё место), с удивлением смотрит на уху, ложку и хлеб.
– Не понял. Это всё штоле? Вы что её на-сухую, штоле лопаете? Где сто граммов-то?
– Тащ командир, мы же на подводной лодке, а не пьяницы вам какие-нибудь!
– Да лааадно! Што тут у вас клуб трезвенников организовался за время моего отсутствия? Кроме вас, дежурного и верхней вахты тут ещё кто трезвый есть? Мот щаз большой сбор сыгранём и проверим?
Да какой-такой большой сбор? Половина же сейчас под Фроузен Мадонны отплясывает где-то в Оленьей Губе, а не на борту даже вовсе. Поэтому сидим и молча сопим.
– Лёня, – не выдерживает командир, – возьми там в шкапчике у меня нольпяточку, разбодяж, да неси скорей со стаканами, а то уха остынет.
Знатно поуховали тогда, доложу я вам!
Чуть про ялик-то не забыл рассказать. Мы так и уехали потом с ним в родную базу. Удивительная, доложу я вам, картина – ракетный подводный крейсер стратегического назначения с принайтованым на ракетной палубе яликом.

[Марат 3]

Намотать на винт

Это тоже знатная традиция в подводном флоте. Конечно, вас может удивить, что мол, не девятнадцатый же век и всё такое, средства защиты и уклонения развиты до невозможности, но есть одно "но". Всё это с успехом разбивается об алчность, отчаянность и наплевательское отношения к строгим предупреждениям рыбаков.
То ли у рыбаков есть такое негласное соревнование кто больше словит подводных лодок в свои сети, то ли, по их какому-то рыбацкому поверью, если траулер будет утащен в морскую пучину подводной лодкой, то весь экипаж попадает автоматом в рыбацкую Вальхаллу, где много сёмги, водки и женщин (зачем им там женщины я не знаю, правда. Может чтобы сёмгу чистить?), но все предупреждения о том, что в районе работает "единица" (подводная лодка) ими упорно игнорируются и они, с упорством Сизифов, всё время пытаются нас словить.
– Тащ командир, рыбак!
Все эти истории обычно начинаются с такого доклада акустика.
– Да ну на!!! Опять?! Где он?
– На траверсе, но активно движется в нос на пересечение курса!
– Активно можешь работать?
– Никак нет, Сталворт (корабль разведки НАТО) в районе работает!
– Бля. Штурман! Можем покидать квадрат?
– Никак нет, тащ командир. Полтора часа ещё в нём находиться.
– Ну ебжешь! Записать в вахтенный журнал: обнаружено рыболовецкое судно, начинаю манёвр уклонения, хода и курсы переменные! Ну как так-то? Ну стерва, так хорошо всё шло!
– Сан Сеич, – шепчет зам, – система записи включена, а вы матом ругаетесь, что потомки подумают?
– Это не мат! – наклоняется командир к микрофону, – это грубый военно-морской юмор!!! Так потомкам и передайте!
– Кодив три, ДУК к стрельбе изготовить, Антоныч, дров там каких напихайте, масла налейте, хер знает, может поможет!
– Внимание в отсеках! – командует командир в Лиственницу, – начинаю манёвр уклонения от рыбака!
И девятиэтажный дом длиной в два футбольных поля начинает маневрировать на глубине шестьдесят метров обоими турбинами, обоими САУ и обоими рулями, пытаясь не походить на эхолокаторе на косяк трески и уклониться от утлого ржавого кораблика размером с три спичечных корабка. Не знаю, если честно, как выглядит на эхолокатаре косяк трески и как он там маневрирует, но нам ни разу не удалось обмануть рыбаков. Они всё время были уверены, что мы и есть тот самый заветный косяк рыбы.
– У него сейчас дизеля лопнут, похоже, – докладывает акустик, – не отстаёт и пытается пересечь курс!
– Да йобанный же папуас! ДУК, Пли!!!
Трюмные жахают на поверхность пятно из досок и масла, а рыбаки, видимо, в это время радостно кричат на борту своего Боливара:
– Шпроты!!! Ребзя!! Ату их ату!!!
Ну а иначе я не могу объяснить, как можно не понять пузырь из масла на поверхности в полигоне, в котором, по переданным им данным, находится подводная лодка?
– Скорость по лагу не соответствует оборотам турбин! – штурман
– Лодку ведёт вправо по курсу! – боцман
– Центральный! Растёт температура ГУП правого борта, обороты турбины самопроизвольно снижаются! – пульт ГЭУ
– Да йобаный жешь ты нахуй!!!! Акустик, где эти пидоры унылые?
– Правый борт, расходимся!
– Боцман! Пятнадцать градусов на всплытие!!! Товсь дуть среднюю!!
– По местам стоять к всплытию! – объявляет механик по громкоговорящей связи и лодка, припадая на правый борт ползёт на перископную глубину.
На тридцати метрах командир уже кричит с перископной площадки:
– Поднять перископ!!!
На тридцати метрах поднимать его строго запрещено, поэтому тяну два-три метра и поднимаю.
– Осмотрен горизонт и воздух! Горизонт и воздух чист! Продуть среднюю!
В это время, я так понимаю, рыбаки уже отрубили свой трал, подозревая, что что-то пошло не так. А тут из воды, на их изумлённых глазах, выскакивает Моби Дик только чёрный.
– Ебаааать! – кричат, видимо, в это время на рыбаке, – ребзя, бегим!!!
– Стоп турбины! – командует командир и бежит наверх.
В обычном режиме, сначала выравнивают давление, перед тем, как открыть рубочный люк, но сейчас, судя по отсутствию свиста и удару по ушам, командир посчитал это лишним и открыл люк сразу.
– Што! Штобля!!! Штобля вы делаете, бакланы!!! – орёт командир, свесившись с мостика по пояс, в сторону ржавой коробочки, которая старательно отварачивается от нас и пытается удрать.
– Аркадий! – командует командир помошнику, – ну-ка, стерва, раздвижной упор пусть кто-нибудь вынесет на мостик!
С раздвижным упором на мостик бежит Борисыч, командир седьмого отсека.
– Борисыч! Ну-ка Борисыч, сделай вид, что это ПЗРК и прицелься в этих корсаров!!! Хоть обосруться может, казлы!!
И, наверное, сильно издалека, он вполне себе похож на ПЗРК. Борисыч вскидывает упор на плечо, наводит его на рыбака и орёт дурным голосом:
– Тащ командир!!! К стрельбе готов!!! Цель на мушке!!!
"ну что за клоуны", – думают чайки, которые в это время пытаются присесть на ракетную палубу.
Я фиг его знает, какая там у рыбака крейсерская скорость, но улепётывал он от нас тогда знатно. Аж труба красная была. А на винт мы намотали, да. Знатная борода тогда на правом винте болталась. Два дня потом в базе сматывали её.
Пока суть да дело, Борисыч, решил на мостике перекурить.
– Тащ командир, – докладывает в это время помощник, – Орион!
– Ну а как же? – даже не удивляется командир, – Ну а как же, стерва, по – другому то!?
Орион (разведывательный самолёт НАТО) уже видят все даже невооружёнными глазами. На низкой скорости, над самой водой, он заходит на нас, – сейчас будет рисовать акустический портрет.
– Центральный, акустический портет искажайте – командир уже устал и ничего не хочет.
Мы начинаем запускать насосы, помпы и прочие механизмы, по заранее отработанной схеме.
– Тащ командир!!! К стрельбе готов!!! Цель на мушке!!! – это Борисыч от избытка воинской доблести вскинул раздвижной упор на плечо и целиться им в Орион, распугав своей неожиданной отвагой весь ходовой мостик.
– Борисыч, – командир уже спокоен и расслаблен, – что ты делаешь?
– Пугану его, тащ командир!!!
– Борисыч, у него минимум две ядерные торпеды на борту, если он тебя сейчас в ответ пуганёт, то ты даже усраться не успеешь. Вот же трюмная простота.
– Не, всё норм, тащ командир, – докладывает старпом, который следит за Орионом в бинокль, – лётчики ржут и хлопают Борисычу в ладоши.
И все начинают на мостике тоже ржать, в основном, над Борисычем.
– Сами дураки, – бубнит Борисыч, – спуская много килограмм своего железа в люк, – хер я вам больше упор свой понесу! Пусть люксы ваши любимые вам упоры носят свои!!!
А в базу передали: "Намотал на винт, ограничен в маневрировании. Прошу дальнейших указаний". Нас завернули в базу, само собой, куда мы ковыляли на одной турбине долго-предолго. А в базе оказалось, что ПДСС (боевые водолазы, осматривали нам корпуса и проводили работы всякие под водой) чем-то занят и смотать трос нам надо самим и срочнобля!!!
И мы: искали плотик, плавали на этом плотике в акватории губы Нерпичья, вызывая дружный хохот всех экипажей, спускали с него своих водолазов и два дня сматывали этот трал со своего винта.

[Марат 3]

За девять месяцев до

Советская военная техника создавалась с многократным запасом прочности. Кроме обычных систем защиты, обязательно предусматривалась "защита от дурака", но, во-первых, техникой управляли не дураки, во-вторых тотальная боязнь брать на себя ответственность и в-третьих умалчивание Государством причин и последствий аварий приводили к многочисленным их повторениям. Об одном таком случае я расскажу подробнее.
Атомная подводная лодка К-431 находилась в ремонте на СРЗ-30 в бухте Чажма. На АПЛ по плану проводилась операция №1 (работы по замене активных зон (АЗ) реакторов). Над реакторным отсеком АПЛ были вырезаны и удалены элементы надстройки легкого корпуса и съемный лист прочного корпуса, сверху установлено специальное технологическое сооружение и перегрузочный домик из алюминиевых листов. Подводная лодка стояла у третьего пирса третьим корпусом, а к ней была поставлена плавмастерская (ПМ-133), специально оборудованная для обеспечения операции по перегрузке АЗ ядерных реакторов (ЯР)

Первым корпусом к пирсу стояло плавучее контрольно-дозиметрическое судно (ПКДС). Вторым корпусом стояла в ремонте атомная подводная лодка К-42 (проект 627 November).
В начале августа офицеры перегрузочной команды, постоянно поторапливаемые штабом Флота, успешно заменили активную зону на первом, носовом реакторе АПЛ К-431, но при перегрузке второго произошло ЧП. При проверке его на герметичность выяснилось, что реактор не герметичен.
Закончив работу в пятницу, 9 августа 1985 года (для таких операций установлен особый порядок и время, ПЯОР проводятся только в рабочее время, который был многократно нарушен), офицеры приняли решение выйти на работу в субботу 10 августа и устранить причину негерметичности кормового реактора. Позже выяснилось, что причиной ЧП стал посторонний предмет (кусок электрода), попавший на уплотнительное медное кольцо крышки реактора. Чтобы устранить проблему, решили снова поднять крышку реактора, очистить кольцо, поставить крышку на место и провести новое гидравлическое испытание корпуса реактора. Для проведения данной операции, необходимо разрешение ГК ВМФ, но техническое управление не захотело брать на себя ответственность, за забытый электрод и операцию проводили "на свой страх и риск".
Конструкция реактора, крышки и тяг компенсирующей решетки такова, что при проведении подобных работ требуется строго вертикальное усилие для подъема крышки. Для этого используется специальное оборудование, "приспособление "П", позволяющее поднимать крышку реактора без перекоса.
Примерно было определено расстояние, на которое кран мог бы поднять крышку для устранения дефекта. Офицеры перегрузочной команды приступили к выполнению работ. Сняли крепления крышки реактора и кран плавмастерской начал поднимать крышку на обычных стропах. Однако, произошел перекос и в отверстиях крышки, закусило приводы КР, стержней СУЗ и АЗ. Таким образом, вместе с крышкой реактора из активной зоны несанкционированно извлекались почти все поглотители. Кроме того, после достижения некоторого уровня, из-за использования строп без специального приспособления, произошел перекос крышки и несмотря на все попытки увеличить усилие, подъем крышки не происходил.
Обратив внимание на то, что крышка не извлекается, исполнители приостановили работы. При этом стальной трос крана был максимально натянут и работал как растянутая пружина. К этому моменту создалась критическая ситуация, дальнейший ход событий зависел от малейшей случайности. И именно эта случайность произошла.
Именно в этот момент с моря подошел торпедолов и на скорости в 11 -12 узлов прошел по бухте Чажма. Несмотря на сигналы брандвахты, торпедолов не снизил скорости и его проход вызвал волну. Эта волна и качнула плавмастерскую с находящимся на ней краном.
Крышка реактора с большой скоростью (дополнительно спружинил трос) была выдернута со всей системой поглотителей на большую высоту. Реактор несанкционированно и моментально вышел на сверхкритический уровень. Началась неконтролируемая цепная реакция. Мгновенно выделилось огромное количество ядерной и тепловой энергии, произошел взрыв и выброс содержимого реактора. Перегрузочный домик из аллюминия мгновенно сгорел и испарился. Во взрыве погибли все моряки занимавшиеся перегрузкой на корпусе ПЛ (всего 10 человек, 8 офицеров и 2 матроса). Их имена: капитан 2-го ранга Виктор Целуйко, капитаны 3-го ранга Анатолий Дедушкин, Владимир Комаров, Александр Лазарев, капитан-лейтенанты Валерий Коргин, Герман Филиппов, старшие лейтенанты Александр Ганжа, Сергей Винник, матросы Игорь Прохоров и Николай Хохлюк.
Кран вырвало из палубы плавмастерской и выбросило в бухту. По свидетельствам очевидцев, крышка реактора весом более десяти тонн вылетела вертикально вверх на высоту несколько сот метров и оттуда упала вниз, на реактор. Лодка "притонула" от удара, черпанув поврежденным бортом воды. Не удержавшись, крышка свалилась на борт, ребром повредив корпус ниже ватерлинии. Вода из бухты хлынула в поврежденный реакторный отсек. В этот момент ветер дул со стороны бухты на завод и поселок. В считанные минуты, вокруг взорвавшейся АПЛ, все, попавшее в след выброса, стало радиоактивным. Уровни гамма-излучения многократно превышали санитарную норму. Это произошло в 12 часов 5 минут.
В первые моменты контроля за уровнем радиации не проводилось и в эти дни аварии облученными оказались 114 человек. Всего количество облученных достигло 290 человек, у 10 человек развилась острая лучевая болезнь. Официально выявленное число пострадавших составило 950 человек.
Из погибших, удалось опознать по останкам и частям тела только двоих (одного из них по обручальному кольцу, по которому определили уровень излучения в момент взрыва в 90 000 рентген). Все останки были кремированы из-за высокого уровня заражения, прах их был условно разделён на десять частей, помещён в специальные свинцовые капсулы и захоронен в радиационном могильнике под слоем бетона.
Обстоятельства аварии были строго засекречены и некоторые подробности не были известны вплоть до развала СССР. Выводы из аварии не былы сделаны и доведены до лиц, эксплуатирующих АЭС. А через девять месяцев произошла похожая авария на Чернобыльской АЭС. Многократно заложенные поправки "на дурака" инженерам удалось обойти и здесь.

[Марат 3]

Русские камикадзе

Когда утонул "Курск", я возвращался из отпуска, новость услышал по радио в поезде. АПЛ "Вепрь" из нашей дивизии уже находилась в море и патрулировала район, где утонул "Курск". Пару- тройку первых дней мы ещё искренне надеялись, что кого-то удастся спасти. Потом, конечно, поняли уже – шансов нет. И стало так горько и противно от мегатонн вранья, которое неслось со всех каналов радио и телевидения, что тогда-то мы и поняли: спасать никого просто не будут.

Первый вопрос, который стоит себе задать тому, кто хочет разобраться в причинах этой трагедии таков: что делала атомная подводная лодка длиной 150 метров в полигоне с максимальной глубиной сто метров? Опять, стерва, на флоте не хватило солярки, чтоб надводные кораблики свои подальше от берега отправить? При этом она была вооружена полным боекомплектом ракет и торпед. При этом торпед на пероксиде водорода, которые уже не используются подавлящим большинством флотов всего мира ПОЛ ВЕКА из-за их ненадёжности и "капризности", а "Курск" этой торпедой должен был стрелять. Про срок хранения этой торпеды, я думаю, что вопросы задавать бессмысленно. При этом я, например, знаю, что особенности конструкции этого проекта таковы, что при стрельбе торпедами необходимо открывать вентиляционный захлопки во второй отсек, для сброса давления. Я знаю это, а, стерва, люди которые отправляют лодку в море, напихав в неё эти бомбы – не знают?
Чтоб вы понимали, о чём идёт речь, подводные лодки способны оставаться на плаву при полном затоплении одного отсека и двух прилегающих с одного борта цистерн главного балласта. И при резком затоплении отсека подводной лодке необходимо иметь запас по глубине, чтоб не биться об дно.

Второй вопрос, почему отказались от помощи других стран? Ясно, что врали людям, что всё заебись у них идёт, но себе-то врать зачем? Или уровень некомпетентности настолько зашкаливал или что – специально ждали пока умрут люди? Господа, товарищи и случайные прохожие вы можете назвать хотя бы ОДНУ причину, по которой нужно было отказываться от помощи?
Вопросов можно задавать намного больше, но вот имеено эти два может задать любой человек, как бы далёк он не был от тематики флота вообще.

Пусть рассказывают вам про сильные течения, крен лодки и плохую видимость (на самом деле течение было не более 0.7 узлов, видимость достаточная и крен равнялся практически нулю) которые мешают спасательным колоколам встать на кормовой люк – мы то знаем, что они хер могут присосаться к спасательным люкам, потому, что комингс-площадки люков залиты, стерва, резиной о чём неоднократно устно и письменно говорилось (в том числе и мной) на всех проверках штабом флота. И ровно с сентября 2000 года эту резину вокруг комингс-площадок начали срезать на подводных лодках. Сто восемнадцать жизней понадобилось положить на алтарь косности и долбоебизма, чтоб заставить их обратить на это внимание.
А ещё утверждали, что спасательные аппараты не могут присосаться потому, что люк сильно повреждён. Этот самый, сильно повреждённый люк, норвежский водолаз открыл РУКАМИ за двадцать пять минут. Двадцать стерва пять ёбаных минут, всего, ему понадобилось!!!!
С третьего дня стало ясно, что никого уже не спасут. С самого начала было понятно, что единственным шансом могут быть нормальные глубоководные водолазы, которых вызвали, почему-то, когда было уже, очевидно, поздно. Потом, когда нас перед выходом в море проверял УПАСР, я их смело и открыто посылал на хер, показывая им письма, которые я писал им же где обосновывал, что резину, пип-пип, вокруг комингс-площадок нужно обрезать, потому, что конструкция их же спасательного колокола такова, что не позволит ему нормально стыковаться. Говорил им, что на готовность к выходу в море я буду предъявляться норвежским водолазам, потому, что кроме как на них, мне надеяться и не на кого.
Версия о том, что лодку утопили ракетами свои же корабли – бред.
Версия о столкновении с АПЛ США "Мемфис" – полный, стерва, бред, который выдумали лизоблюды высокопоставленных жоп, чтоб прикрыть эти жопы. Они даже не погнушались очернить этой версией весь Северный Флот. Ни эсминцы, ни крейсера, ни многоцелевые лодки не обнаружили атомную ПЛ врага в своём же собственном полигоне!!! Да как вы после этого вообще в глаза морякам смотреть можете, упыри? А знаете, чья это версия? Главкома, стерва, военно-морского флота Куроедова!!!
Как могло произойти, что версия генерального прокурора Устинова, озвученная им до начала каких-либо следственных действий, полностью совпала с многомесячными результатами работы комиссии под его руководством? Как, стерва, такое может быть вообще?
Я никогда не убивал ни одного человека и не знаю, что в этом случае, будет твориться с моей совестью, но как может быть, что убившие (пусть и косвенно) сто восемнадцать человек и, вероятно, способствовавшие затягиванию операции по спасению части из них люди могут жить на этом свете, не понеся никакого наказания и даже не признав свою, пусть и косвенную, вину!!!! Как они пьют по утрам чай, как они, с умным видом, делают какую-то работу, как они срут-то даже спокойно в туалете???? А спят они как?
При этом, вы только вдумайтесь в эти цифры, сорок процентов россиян считают, что власти сделали всё возможное и не винят их в гибели АПЛ "Курск". Сорок, стерва, процентов – это же половина почти! И вот знаете, да, наверное, так вам и надо, - что заслуживаете, то и имеете.
Там погибли трое моих друзей – химик и двое электриков. Я очень надеюсь на то, что их смерть была лёгкой.
Простите, ребята, может и моей часть вины есть в вашей гибели. Вечная вам память и вечный покой. Я не знаю, есть ли смысл в вашей смерти, но знаю, что есть Честь.

[Марат 3]

Крайний

Прислали к нам как-то нового замполита служить. Целого капитана 2 ранга из штаба флотилии, – то ли пенсию быстрее заработать хотел, то ли оклад повыше нужен был, то ли к повышению готовили, – хрен их знает, пытаясь разобраться в сексуальных хитросплетениях хитрожопых витязей из воспитательной службы и безногий ногу сломал бы.
День-два он походил по кораблю с ласковой улыбочкой заглядывая в хмурые лица подводников и случилось у нас собрание офицерское. Командир устроил разбор полётов предыдущего выхода в море и накручивал хвосты на будующий.
– Товарищи офицеры! – начал командир, – по результатам последнего выхода в море…
– Прошу разрешения, товарищ капитан первого ранга! – радостно вскочил в этом месте новоиспечённый подводник, – но, в данном случае, нужно говорить "крайнего", а не "последнего"!!!
– Что, простите мой старческое слабоумие? – командир и не понятно от чего больше опешил: или от того, что его кто-то осмелился перебить или от того, что его кто-то осмелился поправить.
– Я говорю, что нельзя говорить слово последний, а надо говорить слово крайний!! – дааа, чутья у замполита нового, конечно, с гулькин хер, тот ещё психолог, сразу видно.
Командир посмотрел в стол, проверил наличие ногтей на всех своих руках и спросил:
– Товарищ капитан второго ранга, а у вас есть в библиотечке корабельной толковый словарь русского языка?
– Так точно!
– Будьте добры, принесите, пожалуйста.
После того, как замполит выскочил из кают-компании в ней начался ропот офицеров.
– Так, спокойно, товарищи офицеры, – поднял руку командир, – этого я и сам сейчас унижу, без вашей помощи, но спасибо за поддержку.
– Вот, товарищ командир! – радостно размахивая каким-то зелёным томиком, примчался обратно воспитатель.
– Открывайте, товарищ капитан второго ранга, и зачитайте, пожалуйста, вслух значения слов крайний и последний.
Тот зачитывает.
– Ничего не смущает? – уточняет, на всякий случай, командир
– Ну…товарищ командир, традиция же!!!
– Какая?
– Ну…у лётчиков, у десантников, вообще у военных!
– А мы на самолёте сейчас?
– Нет
– На большом, может быть, десантном корабле?
– Нет – воспитатель начинает краснеть
– А где мы сейчас?
– На подводной лодке
– На моей подводной лодке, я прошу заметить. И давайте я сейчас прерву наш, бесспорно бесполезный, с вашей точки зрения, саммит и займу у офицеров несколько минут лишнего времени, чтоб рассказать Вам о традициях на нашем корабле. Вы не переживайте, что они на пол часа позже уйдут домой, потому, что у них традиция есть дела свои до конца доводить и обеспечивать безаварийную эксплуатацию корабля, а не языком молоть, поэтому им не привыкать. А ещё одна традиция у нас – уважать старших, то есть в данном случае, меня. Меня можно не любить, но оказывать мне всяческие почести, вплоть до целования в жопу, очень даже приветствуется. А вот перебивать меня, во время моих гениальных речей строго запрещается всем, даже механику, а не то, что замполиту! И запомните, товарищ подполковник, – по моему пониманию, а значит и по пониманию всего моего экипажа, крайними бывают плоть, Север, мера, срок и необходимость! Все остальные слова маркируются у нас словом последний, то есть позднейший или самый новый, по отношению к текущему моменту! Усвоено?
– Так точно, товарищ командир, но я же думал…
– А не надо думать! Вам по штатному расписанию этого не положено! Лейтенантам и старшим лейтенантам заткнуть уши! И если ты ещё раз меня перебьёшь, сука, то будешь послан на хер, прямо при всех вот этих неокрепших флотских умах с заткнутыми ушами! Можно открывать уши! Видишь – сидят с заткнутыми потому, что слушаются меня! Учись, воспитатель!
Командир дал отмашку на открытие ушей и продолжил собрание.
Традиций на флоте много, часть из них просто условности и дань прошлому, часть исполняется неукоснительно, как, например, взаимовыручка, о которой я расскажу в следующий раз. Но, при этом, если ставить знак равенства между традициями и условностями, основанными на суевериях, то условности просто помогают отличить нормального человека от долбоёба, как в этом случае с замполитом. Подводники спокойно говорят слово "плавали", вместо "ходили", "подполковник", вместо "капитан второго ранга" (здесь правда важна интонация, потому, как сухопутное звание может иметь, как оскорбительный оттенок, так и уважительный). Конечно же, если вы штабной офицер, программист, таксист, какой-нибудь там офисный работник и так далее, то обязательно используйте слово "крайний" вместо "последний" везде где это уместно и неуместно, – так вас будет легче отличать от нормальных людей.

[Марат 3]

Китайцы

Так у нас называли ракетчиков. Это тоже традиция потому, что их, типа, много. На самом деле, механиков было больше на столько, что в механической боевой части был свой собственный замполит. Но кто же, в здравом уме, будет называть механиков на атомной подводной лодке "китайцами"? Механиков называли "маслопупы", "короли говна и пара" и прочими более уважительными названиями.

По традиции, каждому молодому офицеру на корабле выдавали наставников из числа старших: одного по специальности и другого из механиков, по устройству корабля. Наставники учили молодого офицера хитросплетениям корабельных взаимоотношений, традициям экипажа, ну и специальности, заодно. Если вы думаете, что взаимоотношения на подводных лодках просты и основываются на известной армейской аксиоме "я начальник-ты дурак", то вы совсем ничего не знаете о взаимоотношениях на подводных лодках. Специфика службы накладывает на них столько особенностей, что постороннему неопытному взгляду совсем не понять почему одного капитана третьего ранга можно называть "гидромайор", а другого – нет и почему одному командиру смотрят в рот, когда он говорит и, при этом, нервно дышут, а второму просто подчиняются потому, что так положено по уставу.
Как-то пристегнули ко мне двух молодых китайцев – Сергея и Олега. Оба были весёлыми и умными парнями с задором в глазам и романтикой в душах, в общем, довольно годный материал для ковки из них настоящих подводников. Они быстро сдали зачёты по специальности потому, как были умны и хорошо подготовлены и оставалось им только домучать меня, чтоб стать полноценными членами экипажа. К Новому году, они планировали всё это устаканить уже.
Сижу я, ночью, положив ноги на пульт (не на ракетный) и укутавшись в тёплый ватник – дежурю по кораблю, как слышу дружный топот и задорный смех на трапе в девятнадцатом отсеке. Высовываю туда своё любопытное, по долгу службы, жало и вижу стадо из трёх ракетных мичманов и двоих моих подопечных, которые радостно бегут наверх с красными, от предвкушения, рожами, бросательным концом и спасательным жилетом.
– Стоять, бизоны! В центральным пост шагом марш! – даю им команду.
Вваливаются. Стоят нетерпеливой кучкой и нервно сучат задними и передними конечностями.
– Так, – говорю я, поглаживая товарища Макарова, – куда мы так радостно бежим в час ночи и почему не делимся радостью со старшим, в данный момент, на борту товарищем?
– Эта! – улыбается Сергей, – Олег сказал, что ему вполне себе не слабо поплавать с кормовой надстройки в море!
– А мы ему не верим!!! – радостно добавляет мичман Иван.
Я смотрю на календарь. И точно, предчувствия меня не обманывают – ноябрь.
– Скока выпили?
– Да так, для аппетита по стаканчику, Анатолич! Ни в одном глазу, почти!
– А бросательный зачем у вас в руках, Сергей? (это такая верёвка с кистенем на конце, с помощью которой подают швартовые)
– Ну к ноге ему привяжем, а то мало ли холодовой шок или ещё чего!!!
– Ну, то есть, вы понимаете, что мало ли что может случиться?
Кивают
– А чего тогда конец этот на шею ему сразу не привяжите?
Молчат и пожимают плечами. Понимаю, что аргументированный спор мне с ними вести лень, потомучто.
– Значит, мы сейчас поступим так. Снимаете свои ватнички и тапочки и складываете их вот здесь в уголочке. Сюда же складываете спасательный жилет и бросательный, а сами быстренько разбегаетесь по своим ракетным берлогам и чтоб, когда я буду осматривать отсеки через двадцать пять минут, я вас там не видел и не слышал. Иначе. Завтра всю вашу дружную компанию выдаю старпому на растерзание и похуй, что вы обо мне там подумаете.
– А как же мы без тапочек пойдём?
– В носках, очевидно же.
Пороптали всего пять минут, но сложили своё барахло и, понурые, убрели.
К двум на отдых прибыл командир (стоял дежурным по дивизии). Увидел эту подозрительную кучу в углу центрального.
– Эдик, а что это за…такое?
Ну вот что ему ответить, а?!
– Да отрабатывали учение "Человек за бортом", тащ командир! Вот. Убрать не успели.
– Эдуард, ну ты дурак, чтоли? Ноябрь месяц же, какой человек? За каким бортом?
Командир всегда, когда злился, называл меня "Эдуардом". До сих пор не очень люблю, когда меня так называют.
– За нашим, – говорю, – бортом. Человек условный, конечно же.
– Вот вам что, делать тут нехуй совсем? Приборку бы лучше сделали!!!
– Так сделали и приборку!
– Ещё бы одну сделали! Приборок много не бывает!! А если бы кто за борт сорвался? Вот ты же опытный офицер, ну как такая хуйня в голову твою попала?
И тут, конечно, во мне вскипела гордость и обида. Захотелось, прямо, сдать этих упырей с ихними патрохами и рассказать командиру, какой я, на самом деле, молодец, умница бдительный и всёвотэтовот.
Но. Сам погибай, а товарища выручай – тоже традиция на флоте, поэтому стою и краснею, потупив взор. Ну, думаю, педики, сдадите вы у меня зачёты по устройству корабля теперь! Заебётесь теперь, думаю, меня кормить, поить и всячески обхаживать!!! Китайцысукасраныекозлы.
Сдали, правда, в декабре. Я ж хоть и горяч, да отходчив.

[Марат 3]

Люк

Если вы когда-нибудь меняли аккумулятор в мобильном телефоне, то вы знаете, что работа эта простая, лёгкая и не требующая специальных навыков. На подводной лодке, в принципе, так же. За одним маленьким исключением: аккумуляторная батарея на ПЛ состоит из двухсот двадцати семи железных квадратных банок объёмом по сто литров каждая (цифры примерные)
Находится эта батарея в специальном трюме, который называется "аккумуляторная яма", над ней смонтированы рельсы с тележкой на колёсиках, на этой тележке катаются, лёжа на пузе, электрики, когда меряют плотность электролита. Поэтому искрожопого на подводной лодке видно сразу: периодически на его РБ появляются дырки, прожжённые этим самым электролитом. Чтобы заменить аккумуляторную батарею на ПЛ нужно разобрать пол отсека и пооткрывать люки, начиная от трюма и заканчивая прочным корпусом. И однажды-таки мне повезло поучавствовать в такой операции. Я тогда уже был комдивом-три.
– Эдуард, – грозно сказал командир на совещании перед началом операции по перегрузке АБ, – я понимаю, что люк для погрузки АБ находится в заведовании у минёра, но я поручаю лично тебе открыть его силами твоего дивизиона. Доклад завтра.
– Есть! (тоже мне проблема – люк погрузочный открыть)
– Вова, – взял я чуть позже за лацкан пиджака своего старшину команды, – открыть люк для погрузки АБ, всё там смазать и протереть трапачками. Немедленно.
– Анатолич, дык это минёра же люк!
– Вова, стерва!
– Понял-понял, сча всё будет, тоже мне проблемы люк открыть!
Я заварил себе стаканчик чаю и уселся читать очередную книгу Покровского. Как раз, думаю, пару рассказцов читану, пока мои джигиты там покажут минёрам как надо работать.
После четвёртого стакана чая и половины книги меня начали терзать какие-то смутные сомнения. И тут у меня зазвонил телефон.
– Говорыте, ну! – раздражённо закричал я в трубку.
– Анатолич, – это был Вова, – не открывается, стерва, этот люк.
– Вова! Ты – старшина команды трюмных на атомной подводной лодке!!! Ты – надежда и опора молодой русской демократии и гарант спокойного сна гражданских личностей различной сексуальной ориентации! Я тебе старшего мичмана уже собирался присваивать за твою охуенность, а ты трепешь мне нервы тем, что не можешь победить люк?!
– Анатолич, ну чо ты орёшь-то? Ну не октрывается он, ёпт.
– Ладно. Стойте там и волнуйтесь, сейчас выйдет дядя Эдик и покажет вам, как надо!
Ох, как опрометчиво я хвастался! Люк для погрузки АБ – это обычный такой люк с кремольерой, который должен открываться поворотом красного барашка снаружи. А так как АБ на подводной лодке перегружают раз в сто лет, то и люк этот, соответственно ни разу с постройки лодки никто и не открывал. И он, гад, прикипел там намертво.
Два дня. Два дня мы замачивали этот люк со всех сторон всяческими маслами и антиржавчинами, применяли к нему кувалды с матами, ломы в виде рычаги с точками опоры, раздвижные упоры и танцы народов Севера. Люк оставался к нам равнодушен и не открывался.
На третий день от безделия и зудящего желания помочь товарищу (традиция такая на подводных лодках) впрягся ко мне в бригаду комдив -раз Коля из Николаева.
– Эдик, масло турбинное пробовали? – начал издалека Коля.
– Коля, а не пошёл бы ты на хер? – сразу обозначил я свою позицию по отношению к дельным советом.
– Ай, ну Эдик, ну не может быть, чтоб люк не открыть! Пошли, на, счас мы с тобой всё сделаем!
За пару часов мы с Колей сломали кувалду, согнули лом, прищемили Коле палец и придумали кучу новых матерных слов.
– Да йоб твою мать!!!! – орал Коля на люк, – Два!!! Два гидромайора целых перед тобой кланяются йобыный люк!!! Ты охуел штоле?! Сука!! Сууука!!!
Сидим на корточках вокруг этого люка, курим и сплёвываем за борт: на палубу же плевать традиция запрещает. И тут наверх выходит погулять Колин старшина команды турбинистов мичман Витя с простой русской фамилией Мороз.
Витя, доложу я вам, был очень интересным персонажем. Вы, в вашей скучной гражданской жизни, наверняка, называли бы его "тупым", мы же называли его "простым". Витя был высоким худым и сильным как Арнольд Шварценнегер Чак Норрис Джеки Чан не знаю кто. Он никогда не носил с собой сумку турбиниста с набором ключей и все болты и гайки откручивал строго пальцами, а когда он их закручивал на него орали, чтоб он их сильно не затягивал потому, что открутить их потом не представлялось возможным от слова "вообще". Когда Витя бежал к тебе, чтобы радостно обняться и похлопать тебя по спине, то самым правильным решением было убегать. У Вити всегда были насупленные брови и губы бантиком, он никогда не рассказывал анекдотов и не шутил, а смеялся всегда самым последним и то, чаще всего, за компанию. Однажды я рассказал анекдот про то, как жена выключила мужу свет в туалете и тот подумал, что у него лопнули глаза. Витя подошёл ко мне через два дня и доложил, что он понял в чём суть – в туалете стало резко темно, а мужик, видимо, в это время тужился. Да, Витя был логичен до безобразия, просто цепочки от причины до следствия выстраивал своим собственным обходным путём.
– Чо делаете? – спросил у нас Витя, любопытный, как и все настоящие подводники.
– Ебёмся, – огрызнулся на него Коля
"А хотите по-настоящему" спросил бы любой другой человек, но не Витя.
– А что это за люк? – вместо этого спросил Витя
– Для погрузки АБ, – ответил ему я.
– А, так это через него мы будем батарею перегружать? – уточнил Витя и, наклонившись, взялся за барашек пальцами.
Я, конечно, люблю ввернуть красное словцо и подобрать красочные эпитеты и мне очень хочется написать что "У Вити вздулись вены на лбу, жилы на руках и бисеринки пота выступили на его римском носу", но ничего этого не было. Витя просто и без видимых усилий повернул кремольеру, открыл люк и свесился в него вниз.
– Ууууу, интересно тут у вас! – пробасил Витя из люка.
Коля взял в руки кувалду с обломанной нами рукояткой и предложил:
– Эдик, давай его йобнем сейчас по башке и в залив скинем, а то же над нами теперь вся дивизия ржать будет.
– Не, Коля, не вариант. Придётся терпеть позор потому, как светло и дохуя свидетелей.
– А чо тут, говорят, у вас проблему какие-то, может я могу помочь? – спросил Витя, высунувшись обратно на белый свет из люка.
– Витябля. Ты почему без шапки? – строго спросил его Коля
– Дык Николаич, я ж погулять просто вышел!
– Витябля. Ты – подводник и гулять можешь только в отпуске на Историческом бульваре в Севастополе, а сейчас ты на службе и поэтому просто бесцельно шатаешься, а, шатаясь на верхней палубе без головного убора, ты ещё нагло попираешь святую для моряка книгу! Корабельный устав! Я тебе дал команду откорректировать книжки-боевой номер. Витя. Ты откорректировал книжки – боевой номер своей команды?
– Дык до завтра же срок.
– Дык? Дык завтра уже завтра, Витя! Если завтра ты не предъявишь мне книжки, то тебя варежка будет, Витя! Но не мягкая, тёплая и уютная, а твёрдая, сухая и холодная, которую я натяну тебе по самые твои вареники, которые ты ушами называешь!
– Ой, Николаич, вечно ты бухтишь, как самовар, сделаю я твои книжки, чо ты раздуваешь тут слона?
– Витя!
– Што?
– Сгинь с моих светлых очей, пока я добрый!
– Да ну вас! – Витя, наверное, надул губы от обиды, но мы этого не заметили, так как они у него и так всё время надутые были и ушёл вниз.
Конечно, Витя в срок не откорректировал книжки- боевой номер потому, как бумажная работа ненавиделась всеми подводниками до самых глубин их глубоких душ и всегда откладывалась до полного цейтнота. Тоже традиция такая. Но Коля его не наказал, конечно – Витя же нам помог.
Взаимовыручка или взаимопомощь – это тоже традиция на подводном флоте. Если, конечно, вы проводите плановые работы по загрузке ракет или гидравлики, то все не ринуться помогать вам стройными толпами, но при авралах и проблемах в каких-то делах (включая личные) – всегда и, иногда, даже не смотря на ваше активное этому сопротивлению. "Экипаж – семья" – это не только красивая фраза поэта, но и высшая степень единения коллектива, при достижении которой, начинаешь себя чувствовать спокойно и уверенно, даже когда вокруг – жопа.

[Марат 3]

Кингстон и гондон

Про воспитателя электромеханической боевой части под кодовым именем "Вова" я уже писал два рассказа. Одна из историй, связанных с ним, так уж получилось, связана и с микроциклом о традициях. Так что, для начала, рекомендую ознакомиться с рассказами Воспитатель и Воспитатель. Судный день, а потом уже браться за этот.
Насколько важен глубиномер на подводной лодке, я даже не буду объяснять. Глубину на лодках меряют всеми доступными средствами и выводят на все приборы, на которые только можно вывести. Но. При всей развитой автоматике, гидроакустике и прочих излишествах на любой лодке обязательно в центральном посту и возле каждого люка для выхода висит прибор.
Нехитрой системой трубок он связан через кингстон непосредственно с Мировым Океаном и показывает самую точную глубину. Не люблю грузить вас техническими подробностями, но расскажу ещё, что при погружении ПЛ, на перископной глубине даётся команда «провентилировать кингстоны глубиномеров» – через такой маленький клапанчук в трюм сливается вода, пока поток не станет равномерным, то есть глубиномер не будет показывать правильно.
Ну и сама традиция, в общем, всем известна – при первом погружению новоиспечённому подводнику дают выпить плафон забортной воды (грамм 200 примерно), а если подводнику повезло и служит он механиком, то потом в корме он ещё целует кувалду, которая смазана солидолом и качается под подволоком (потолком, по-вашему).
Обычно, командир произносил торжественную речь:
– Товарищи подводники! Поздравляю вас со вступлением в суровое подводное братство и прошу вас запомнить горький вкус этой воды!
Возможно, кто-то из вас сейчас даже блеванёт ей, что будет ещё лучше! Запомните – море не прощает ошибок! Это не ласковый и добрый зверёк, который ласкает ваши пятки! Это – монстр, который никогда не спит и ждёт малейшей вашей оплошности, чтобы убить вас и ваших товарищей! Когда вы захотите уснуть на вахте в следующий раз, или подумаете, что вам не обязательно точно и скрупулёзно выполнять ваши обязанности, то вспомните этот вкус и представьте, что это будет последнее, что вы почувствуете в своей жизни! Эта горькая вода заполнит весь ваш пищевод, желудок, лёгкие, трахеи, глотку, рот, уши и глаза – и смерть ваша будет такой же горькой!!!
В принципе, смысл этой традиции лучше чем он, объяснить сложно.
Ну и вот вышли мы в море на очередную стандартную задачу и ничего, как говорится в умных книжках, не предвещало беды. Погрузились на перископную, всё что нужно сделали и ушли на шестьдесят метров, для дифферентовки. Первая дифферентовка Акулы чрезвычайно увлекательное занятие, доложу я вам. Из-за её размеров, обводов и огромного водоизмещения, автоматические системы для дифферентовки спроектировать не удалось и всё делается строго ручками и мозгами. Загодя, в базе заполняется дифферентовочный журнал (по колено длиной книжица) в который пишется вся фактическая нагрузка: люди, животные, провиант, оружие, вода etc и по теоретическим формулам рассчитываются необходимые параметры. Ни разу за всю мою практику теоретическая дифферентовка не совпала с фактической.
Дифферентовался в этот раз я, на спор с механиком. Механик утверждал, что я ещё дрищ зелёный и дифферентовку не осилю, я же утверждал, что как два пальца об асфальт. Мой комдив Антоныч поддержал меня в споре и после команды «отдифферентовать ПЛ на глубине 60 метров с нулевым дифферентом» они с механиком дружно делали вид, что мной командуют. Диффирентуется подводная лодка по горизонтальным рулям – носовым и кормовым. Если они остаются в горизонтальной плоскости, то отдиффирентована она «в ноль», если висят вниз, то «легка», если вверх, то «тяжела». Но это грубо говоря. Ещё бывает: «тяжела, тяжела корма»; «легка, лёгок нос»; «тяжела, лёгок нос» и так далее, до бесконечности, практически. Подо льдом лодку, обычно, делают чуть тяжелее, на чистой воде чуть легче.
Ну минут десять и отдфферентовал я лодку, откинулся в кресле, вытер пот со лба и смотрю на механика с видом «нучосукасъёлсобакататарская». Механик репетует мой взгляд командиру:
– Товарищ командир! Подводная лодка удифферентована на глубине шестьдесят метров!
А сам шепчет мне:
– Так-то легковат нос-то. Можно сказать, что не считается!
– Хафизыч, – шепчет ему в ответ Антоныч, – не доёбывайся, всё в пределах нормы, сейчас Эдуард шлифанёт, но в норматив-то он вложился! Так что пузырь с тебя, Хафизыч, нам.
– Чо эта нам? - возмущаюсь я, – как это Вы, Атоныч, к моей победе в неравном бою примазались и лавры вместе со мной жать собираетесь?
– А тебе всё равно без меня пить нельзя на корабле или без Борисыча, да и выучили тебя мы, так что не дуди тут в дуду, а то вообще ни с чем останешься!
И тут. Стрелка глубиномера резко прыгает с отметки «60» на отметку «40». «Йобаныйврот – панически думаю я, – что ж я наделал-то!!!»
– Товарищ командир! – кричу вслух, – лодка резко всплывает!!
– Ёптую!!! – кричит командир подскакивая к глубиномеру
А тот с сорока прыг на семьдесят, потом прыг и пятьдесят.
– Боцман! – кричит командир – как лодка?
– Слушается рулей хорошо! – докладывает боцман, который уже поставил рули в автомат и клеит очередную наклейку от жвачки с голой тётенькой под крышку с предохранителями.
– Ну да, – рассуждает командир глядя на стрелку глубиномера, которая продолжает безсистемно прыгать – мы явно охуели бы уже вдребезги, если бы прыгали с такой частотой. Механоиды! Что за хуйня?
– Седьмой! – кричит механик по громкоговорящей связи, – командира отсека на связь!
– Есть командир седьмого, – это Борисыч, самый опытный командир трюмной группы в дивизии, а, возможно, и во всём мире.
– Борисыч, ты кингстон глубиномера провентилировал?
Борисыч огромного размера человек, пять лет командир седьмого отсека и, по совместительству, мастер спорта по вольной борьбе. Он добрый, как сытый удав обычно, а когда злой, то это страшнее атомной войны. Я, конечно, не видел атомной войны, но всё равно считаю до сих пор, что Борисыч в гневе страшнее. Борисыч очень уважаем за свои профессиональные качества и доброту и вполне может позволить себе послать механика на хер. Но, уважая то, что по ГГС его слышит весь центральный пост, он просто скрипит зубами в ответ
– Такккк точчччно, товарисч капитан второго ранга….
– Обиделся, – резюмирует Антоныч, – пипец тебе, Хафизыч теперь – в гальюн седьмого лучше не ходи.
– Внимание! Осмотреться в отсеках! Доложить в центральный глубину на глубиномерах!
– Шестьдесят два, – докладывают из носового семнадцатого минёры.
– Шестьдесят, – докладывают из кормового шестнадцатого электрики.
– Сто двадцать! – радостно докладываю я.
– Товсь дуть среднюю!!! – командует командир, – ну вас в жопу с такими приколами.
Неожиданно, стрелка успокаивается и, как хер у подростка, чётко устанавливается на цифре «60».
– Тащ командир, – докладываю, – глубина шестьдесят метров чётко!
– Мехозавры, – смотрит командир на нас троих (Хафизыча, Антоныча и меня), – что за шуточки с моей потрёпанной нервной системой? Что вы меня драконите на голом месте?
На секунду воцарилась гробовая тишина и в этот момент резко щёлкнула кремальера переборочного люка. Все аж подпрыгнули от такой неожиданности: кремальеры вообще-то принято открывать нежно и тихо, без характерного звука, значит кто-то сильно злой ломится в уют нашей центральной компании. Эти подозрения спешит подтвердить многосоткилограммовая переборка, которая распахивается, как шторка от дуновения ветра. В центральный вваливается Борисыч с красным, как кирпич лицом, и яростно вращая выпученными глазами.
– Ваш гондон?!! – орёт Борисыч и втаскивает за шиворот в центральный воспитателя Вову, который нежно прижимает к груди трёхлитровую банку с водой. Воды в ней половина, так как остальная уже расплескалась по Вове.
– Вообще-то это ваш гондон, – говорит командир, – из БЧ-5.
– Дыа? – спрашивает Борисыч, – а кто его с неподписанным мной зачётным листом в море берёт кататься? АААА! Я!!! Вас!!! Спрашиваю!!!
Корабельный воспитатель, старший Вовин товарищ и начальник, тихонько пятится за пульт управления ракетным оружием подальше от разгневанного Борисыча.
– Да что случилось-то, Борисыч! Уссымся же сейчас от страху тут все! – берёт удар на себя механик.
– Хафизыч!!! Этот чмырь с кингстона глубиномера себе водичку в баночку набирал!!! В подводном, стерва, положении и в моём отсеке!!!
– Да ладно? – Хахизыч превращает свои узкие глаза в щёлочки, – ты иди, Андрюха, мы тут счас сами разберёмся.
«Провентилировали ли Вы, Андрей Борисович, кингстон глубиномера? Конечно, я же вчера родился, хуле мне не задавать глупых вопросов. Наберут детей на флот, а молока не завезут!» бурчит Борисыч как бы про себя, покидая сцену.
– Владимир, – обращается к Вове командир, – доложите, будьте так добры, что Вы делали в трюме седьмого отсека?
– Ну это, – радостно, как всегда улыбается Вова, – меня зам послал воды набрать, для ритуала посвящения в подводники!!!
И начинает оглядываться всем телом в поисках зама. Но у того уже только тапки из-за пульта ракетного торчат.
– Владимир, – пока ещё ласково, но уже с звенящими нотками в голосе продолжает командир, – а простите моё старческое слабоумие, но хотелось бы уточнить, всё-таки, кто из вас больший пидорас. Мой зам послал Вас набрать полный седьмой отсек воды из кингстона глубиномера? Какой-то новый ритуал ввели на флоте, пока я праздно проводил время за изучением руководящих документов?
– Нууу нет, он попросил меня банку набрать откуда-нибудь. А я не нашёл больше других забортных клапанов.
– Повезло нам, – говорит Антоныч, – что ты, сука, клапана затопления седьмого отсека не нашёл!
– Спокойнее, Антоныч, – говорит командир, но голос уже с грудными ревербациями, – Вова, а если бы мы на глубине сто двадцать метров начали дифферентоваться и у тебя банку струёй из рук выбило бы, ты что делал бы? Боролся за живучесть или съебал бы в ужасе в свою каютку? Стас, выйди уже из-за пульта, уведи это отсюда и дай ему пизды, наконец-то!!! И воспитательныю беседу проведи среди него!!!
– Воспитатель воспитывал воспитателя, да не вывоспитывал! – проявил чудеса дикции на русском языке Хафизыч, – и сделай ещё так, Стас, чтоб он мне до конца выхода на глаза не попадался. Мы татары – народ злопамятный, правда Эдуард?
– А чо Эдуард-то? Так-то я русский!!
– А в бассейн кто адмиралу нассал, за хана своего отомстив?! – хлопает меня по плечу командир и все начинают смеяться потому, что опять отлегло. Тоже традиция такая на флоте – смеяться, особенно когда очередная жопа мимо тебя проскочила, сильно не запачкав.
– Святой он у вас, Сеич, – говорит флагманский штурман командиру, когда старший воспитатель уводит младшего из центрального.
– Ну. Каждый раз когда с ним в море выходим, молиться начинаем!

[Марат 3]

Совершенство

Всё, что существует в мире в объективной реальности, стремится обрести форму. Высшей степенью обретения формы является красота, ну или ещё можно сказать удобство и эффективность использования, если рассматривать с практической, а не философской точек зрения. Это правило не имеет исключений и если вы немного подумаете, то вынуждены будете со мной согласиться.
Подводная лодка 941 проекта "Акула" или "Тайфун" по классификации НАТО (первым так её назвал Брежнев) – абсолютно совершенная конструкция, при этом чертовски красива и эффективна в использовании.
Конструктивно она состоит из пяти прочных корпусов. Два основных, диаметром 10 метров, расположены параллельно, по принципу катамарана, в горизонтальной плоскости и включают в себя восемь отсеков каждый. Правый корпус – нечётные отсеки с 1 по 15, левый – чётные со 2 по 16. В носу между этими корпусами третий прочный корпус – отсек с торпедным оружием №17, он же служит переходом с борта на борт. Примерно посередине и выше основных корпусов (между 7 и 8 отсеком) четвёртый прочный корпус: отсеки 18, 19 – управление ПЛ, радиотехническое вооружение и связь, переход с борта на борт. В корме пятый – КШР (кормовая шлюзовая рубка) и переход с борта на борт.
Можно ли заблудиться на этой подводной лодке? Мне кажется, что нет, но случаи были.
Зашли мы как-то в Северодвинск на несколько дней. До этого пытались всплыть без хода в шторм и на чистой воде раз десять, потом узкости два дня проходили, то есть дней пять может не спали толком. ГЭУ не выводили, естественно, поэтому вахту несём по-морскому и дежурным по кораблю стоит штурманёнок, который до этого три дня жил на кофеине с элеутерококком, а потом на каких-то таблетках, которые ему приносил доктор и приговаривал, при этом "Ты смотри, Слава, они потом действовать перестанут и тебя вырубит напрочь в самый случайный момент". Я сижу на своём пульте в центральном с Антонычем, который вахтенный инженер- механик и да, мы как бы спим.
– Центральный, верхнему! – сипит у Антоныча "Лиственница"
– Эдуард, – бормочет Антоныч, – ну ответь ему, а то я так удобно калачиком свернулся, что лень разворачиваться.
– Есть центральный! – отвечаю.
– Тут какой-то капитан первого ранга пришёл. Говорит, что он дежурный по базе и требует дежурного по кораблю.
А Слава в это время в обнимку с пистолетом спит в штурманской рубке с табличкой на груди "Будить только в случае атомной войны! При пожаре выносить первым!». Табличку мы с Антонычем ему нарисовали, чтоб было смешно и человека никто не тревожил.
– Ну пусть спускается в центральный, – говорю верхнему вахтенному, – я его здесь встречу.
Капитан первого ранга нашёл центральный не сразу. Сначала он свернул в верном направлении и потоптался на перископной площадке, но потом видимо решив, что вход этот не слишком солиден для центрального ушёл в девятнадцатый отсек. Там он потыкался по рубкам и, наконец, вошёл в центральный пост с очень недовольным лицом.
– Товарищ дежурный! – обратился он ко мне, так как Антоныч продолжал лежать калачиком в своём кресле, а я уже бродил вдоль пультов, – могли бы меня и встретить, между прочим!!!!
Ну вот что мне ему сказать? Сказать ему, что я никакой не дежурный, а вахтенный ОКС, а дежурный отсыпается в штурманской и даже не знает о таком важном событии, как приход дежурного по базе? С одной стороны, можно разбудить Славу и пусть он его ебёт, а я весь такой дАртаньян останусь, но Славик реально как зомби ходил, а через день ему нас обратно выводить по узкостям, а мне-то что? Лишний хер в жопе не помеха, как говаривал наш старпом.
– А мне по ТКР не положенно на введённой ГЭУ наверх подниматься, – бодро вру полковнику.
Он чувствует, что я ему вру, но как человек благородный, решает не придиратся к такой мелочи.
– Что у вас тут происходит? Чем занимаетесь?
Я обвожу взглядом полумрак центрального с чмокающим во сне губами Антонычем.
– Несём вахту. Защищаем Родину всеми доступными способами.
– Всё с вами ясно, нахалы! Я пойду пройдусь по отсекам, проверю тут.
– Подождите, – говорю, – товарищ капитан первого ранга. Я Вам сейчас вызову кого-нибудь в провожатые, на всякий случай.
– Чтосказалщасбля? – возмущается он, – да я на подводных лодках служил, когда ты ещё пешком под стол ползал, мелочь пузатая!!!!
– Простите, простите, – пытаюсь я покраснеть от стыда, – я не в смысле Вас обидеть, а так, на всякий случай.
– Нувотивсё!
И капитан первого ранга уходит куда-то вглубь. Я облегчённо плюхаюсь в своё кресло и выкладываю ноги на свой сейф.
– Санантоныч! Ваша очередь бдить, будьте добры!
Проверили дифферентовку с Антонычем, поорали на вахтенных в отсеках, чтоб бдили, пообсуждали, что может Славику брови сбрить или усы маркером подрисовать потому, что так крепко спит, что прямо жалко упускать такие огромные возможности для издевательств, попили чаю, сбегали покурили по очереди и потом Антоныч, неожиданно, вспомнил:
– Слушай, а где капраз-то этот? Минут же сорок уже прошло?
– Да может и больше. А я и забыл про него. Наверное, любуется нашим флотским порядком везде и не может насладиться никак!
– Да заблудился он, давай поспорим на ноль-пять?
Да дурак я, чтоли, с Антонычем спорить? Звоню вахтенному восьмого отсека:
– Толик, а мимо тебя капраз такой красивый не проходил, случайно?
– Да раза три прошёл из кормы в нос. Или четыре. У меня уже голова кружится его считать.
– Слышь, Толик, он когда в следующий раз пройдёт, ты ему просто поулыбайся призывно, ну и там ножкой шаркни, а когда ещё раз пройдёт, скажи, что я его на чай приглашаю и под локоток возьми, да в сторону центрального проведи, до гиропоста, минимум, а то он опять в седьмой уйдёт!
– Всё понял, Анатолич! Бут сделано!
Звоню на камбуз:
– Чудовищи, стакан чаю мне в красивом подстаканнике и бубликов каких на чистой тарелочке в центральный, для высокого гостя!
– Котлеты ещё с ужина остались!
– Антоныч, котлеты будешь? Котлеты тоже неси, тока в отдельной тарелке!
Сидим, ждём. Приводит Толик капраза вспотевшего в центральный, сам удаляется.
– Простит, – говорит капраз, – зря я на тебя наорал, погорячился. Ну и дурища же у вас!!!!
– Да совсем не обязательно, – ржёт Антоныч, – перед ним извиняться! Он же в центральном служит, на него кто только не орал!! Нас ебут, а мы крепчаем!!
– Да знаю, сам же из моряков, сейчас вот только при штабе приземлился. О, а что это у вас тут – котлетки?
Запас плавучести подводной лодки 941 проекта – почти пятьдесят процентов, что, с точки зрения нормальных подводных лодок, просто невероятно. Полное подводное водоизмещение – пятьдесят тысяч тонн (семьсот сорок шесть железнодорожных цистерн), за что мелкописечные подводники прозывали Акулы "водовозами", а конкурентное "Рубину" конструкторское бюро "Малахит" – "победой техники над здравым смыслом". От зависти, конечно, и те и другие это говорили. Подводная лодка Акула оснащалась ракетными комплексами "Барк" или "Вариант" с межконтинентальными баллистическими ракетами дальностью полёта до 10 000 км и мощностью боеголовки до 100 килотонн, а таких боеголовок было двести штук. То есть, стоя у пирса, одна такая подводная лодка могла опустошить одним залпом восточное побережье США. А таких лодок СССР построил шесть. Естественно, эти ракеты, мягко говоря, большие, а лодка должна была эксплуатироваться в достаточно мелководных районах, тот же Северодвинск, например. Надводная осадка у неё, из-за этих особенностей конструкции – всего-то 9.8 м. То есть даже в некоторых реках на ней можно поплавать))). Вес резинового покрытия на лёгком корпусе примерно 800 тонн, запас сжатого воздуха высокого давления, который лодка "возит" с собой весит 80 тонн а конструктивные особенности этого "водовоза" (например, убирающиеся внутрь носовые горизонтальные рули) позволяют ему продавливать лёд толщиной до 2.5 метров. А ещё под водой она двигается со скоростью до 26 узлов (примерно 50 км/ч).
Кроме того, этот Левиафан, как его называли военные эксперты НАТО, необычайно манёвренный и грациозный в движении. Это единственная подводная лодка, которая может развернутся на месте в надводном положении и, теоретически, сама отшвартоваться от пирса или пришвартоваться к нему. Это возможно за счёт двух дополнительных гребных электродвигателей мощностью 750 кВт каждый, которые размещены в откидных колонках под килём лодки в носу и корме и вращаются на 360 градусов. Конечно, ими надо уметь пользоваться и иметь бешенное чутьё, чтобы зная ветер и течение, грамотно маневрировать. Наш командир мог.
Однажды, помню, нас проверял штаб дивизии перед выходом в море. Уже и ГЭУ ввели и всем давно понятно, что в море нас они выпустят, но всё никак они не отъебуться: то вот этот журнальчик подправте, то вот тут пыльку подотрите, то вот 180 записей в книжки боевой номер срочно внесите, то формуляры к ИДА откорректируйте, в общем как-то необычайно тщательно жопы свои прикрывали. Так уже измотали, что слов нет. А план выхода в море-то утверждён – и время прохода узкостей и время занятие полигонов и всё такое. Чтоб не терять времени на швартовку, командир вылез на мостик, послюнявил палец, пощурился, почесал себя за ухом, развернул оба этих электродвигателя, запустил их и приказал втихаря снимать швартовые. В итоге, лодка стоит у пирса сама по себе и, как бы, трапом за него держится. И не шелохнётся, стерва!!!!
Спускается флагманский связист через пол часа воооот с такущими вот глазами в центральный и докладывает командиру дивизии:
– Тащ контр-адмирал!!!! У них швартовые уже сняты!!!! Ёпт!!!!
– Чо, – бубнит командир, – ссыте в море с нами уплыть.
– Саша, – удивляется командир дивизии, – а на чём у тебя лодка держится?
– На телефонном кабели, ёпт. Если бы не связисты, то пропали бы уже совсем!
– Ну Саша, ну йоптвоюмать!!! Ну техника безопасностиже!!!
– Не знаю, что там с вашей техникой, а у меня план выхода в море пиздой накроется, если вы тут ещё десять минут просидите.
– Ну Саша, ну стерва, ну как так-то?
Командир молча сопит и делает вид, что проверяет работу эхоледомера, хотя тот в базе не работает, естественно.
– Офицерам штаба срочно покинуть борт! – даёт команду командир дивизии. Сам-то он с нами в море идёт поэтому, вроде как за нас, в этот раз.
А ещё, я уже писал, нас просили поразворачиваться в надводном положении подводники с других проектов, на параде на День ВМФ в Североморске, например. Командир называл это "Танец Акулы" отгонял матюгами буксиры в рупор, отвязывался от бочек и вращался пару кругов на месте, под раскрытые рты с БДРМов, РТМов, батонов и прочих волков.
Ещё, конечно, от чорной зависти, называли нас "плавучей гостиницей" и "Хилтоном", но, при этом, не брали в расчёт, что Тайфун рассчитан на автономность в 180 суток, то есть, ни много ни мало, а полгода он мог скрываться в пучинах океана от врагов Родины. Не знаю, может это кого-то и не впечатлит, а меня, например, так очень даже))
Конечно, рассказывать про него можно часами, а если упоминать все технические находки и, казалось бы, мелкие технические особенности, то и сутками. Удивительный был корабль, доложу я вам, как сказал один из натовских военных экспертов: "В голове не укладывается, как русские, которые не могут построить даже нормальный автомобиль, создали такую совершенную подводную лодку"