По второму разу, глава из романа

[Нерон]

- Тебе, что, особое приглашение нужно, душара поганый? – злобно рявкнул кто-то над самым ухом, и, обернувшись, я узнал сержанта Чиркова, злобного, как и большинство сержантов, типа, успевшего, насколько я знаю, не то семь, не то восемь лет отсидеть на зоне.

Типа, значит, типА, в смысле, человека. Запятые расставлены мною правильно, как меня еще в школе, хз, когда, учили)) описания "типА" выделены запятыми.
Такие личности тоже попадались в стройбате. Например, одному сержанту в моей роте было где-то 25, он начал отсидку еще на малолетке, а досиживал на взрослой зоне, и как-то сетовал, что уже лет 7 не видел мать. Попадались и другие лица с солидным тюремным стажем. Конечно, в процентном отношении таких было мало, но, они присутствовали. Да, в моем взводе был тихонький такой паренек - 2 судимости, первая условная за хулиганку, после второго инцидента поехал пару лет валить лес в Приморье (сам с Камчатки), там какая-то дурацкая история, вроде, гулял с собачкой, кому-то по-пьяни ввалил. Парень из обеспеченной семьи, папаша - капитан корабля, мать - не то домохозяйка, не то директор школы. Так что, личности попадались совершенно разные. У Каледина в повести "Стройбат" вообще в стройбате подобралась одна уголовщина, но, там события происходят не на Байконуре, а в Восточной Сибири.

[Хома]

был спор(не здесь и не сейчас) про то, что судимые не могли служить. но ведь служили!!!

[Нерон]

был спор(не здесь и не сейчас) про то, что судимые не могли служить. но ведь служили!!!

Служили, и еще как!)

[Eugen]

В нашем стройбате в 87-89 было много ,подробно знаю про двоих
Олег с Прокопы 5-ка, статью не знаю. Нормальный мужик. И еще башкир, призыва осень 88. Сбил насмерть человека, отсидел 5 лет. обратно с зоны доехал до райцентра, до дома было 20 км, его прямо с райцентра засунули в военкомат и сразу в армию. Мужика было реально жаль. Спокойный, не борзый. Еще была целая пачка сидельцев, и по малолетке, и старше, и удо и пр. Держались практически все вместе, во главе - пахан Боря с кузнецка. На сколько знаю ни его, ни Олега уже нет в живых.

[it68]

был спор(не здесь и не сейчас) про то, что судимые не могли служить. но ведь служили!!!

Я даже могу сказать кто в том споре утверждал, что сиделые не служили в СА и на Байконуре в частности. ))))))

[Хома]

Я даже могу сказать

господин ефрейтор?

[Внешний № 2]

был спор(не здесь и не сейчас) про то, что судимые не могли служить. но ведь служили!!!

Я даже могу сказать кто в том споре утверждал, что сиделые не служили в СА и на Байконуре в частности. ))))))

Мне тоже многие говорили об этом. Но жизненный опыт утверждает обратное.
Кстати, больше всех кипятились по этому поводу лица с высшим военным образованием...

[it68]

и с высшим юридическим))))))

[fora]

В ТРЁХ частях,что сменил,везде были судимые,и не только условно,но по МАЛОЛЕТСТВУ,"взросляков не было.

[ВЛКСМ]

В сто пяцотый раз напишу для медведов и иже с ними.
Судимые - были на Байконуре. Даже в нашей части, стоящей на БД, был лично мне знакомый связист (супер связист) Абрам из УС, писал про него на нашей ветке.
По малолетке отбывал реальный срочек (годик или полторашку) под Ленинградом, сам - Ленинградский канешна, ноябрь 83, с МК12 и СК завоза. Может и еще было таких штук несколько, допускаю.

Аварийщика забрали в военкомат ? Запросто, он в колонии-поселении отбывал. Верю.

Но берега-то видеть надо. Реалии.

[Нерон]

Глава 3

Наша часть напоминала партизанский отряд, вышедший из окружения. Одни в ВСО, другие в хэбэ, кто-то в лавсанке, а кто-то даже в афганке. Как говорится, форма восемь – что найдем, то и носим. ВСО – военно-строительное обмундирование, комбинация из болотно-зеленого цвета штанов и куртки. Не знаю, возможно, нечто подобное носят танкисты, во всяком случае, у меня такая форма вызывала приблизительно такие ассоциации. Это напоминало скорее рабочую робу, чем военную форму, и, когда мне, на другой день после прибытия из карантина в часть настоятельно «предложили» надеть ВСО, а хэбэ оставить в каптерке, я не слишком обрадовался. Однако, такая форма оказалась довольно удобной, летом в ней было не так жарко. По внешнему виду солдата безошибочно определялся его социальный статус. Грязное, замызганное ВСО или хэбэ, не ушитое, мешковато сидящее. Нечищенные, давно потерявшие форму, сапоги, означало, что перед тобой либо дух, недавно оказавшийся в части и несколько обескураженный армейскими реалиями, к которым он еще не успел приспособиться, либо чморик, которого давно зачморили, который давно махнул на себя рукой и покорно тянет лямку рабочей скотины, которую погоняют все, кому не лень. Такие до самого дембеля моют полы, а также обслуживают своих более наглых и уверенных в себе сослуживцев. Дух еще не понял, либо, ему еще не объяснили, куда он попал. Что стройбат, это то место, где встречают, прежде всего, по одежке, поэтому, лучше час недоспать, но, привести свою форму в товарный вид. Тогда он не будет похож на чморика и жизнь его станет легче. У него еще есть шанс подняться, для этого только нужно приложить некоторые усилия, и, для того, чтобы не быть чмориком, нужно, прежде всего, не быть похожим на него внешне. Чморику, которого зачморили окончательно, нет дела до себя. Его гоняют все, кому не лень, иногда, из сугубо практических соображений, чтобы нагрузить работой и, тем самым, немножко облегчить жизнь себе, иногда, просто для того, чтобы поиздеваться. Приятно ощущать свою власть над кем-то, даже, над таким вот затравленным существом, напоминающим прирученного осла. На себя времени у чморика совершенно не остается, а, если свободное время вдруг появляется, чморик использует его только лишь для того, чтобы перевести дух да хоть немного поспать, ведь во сне, возможно, его не будут припахивать или напрягать какой-либо дурней. Дух выглядит испуганно, но, он пока еще не утратил человеческий облик. В самой фигуре чморика видна готовность сносить побои и издевательства окружающих. Видимо, психика блокирует определенные инстинкты, такие, как дать сдачи, или хотя бы поднять руку на свою защиту, или, хотя бы, убежать. Даже инстинкт самосохранения начисто заблокирован соответствующей социальной «дрессировкой». В этом смысле чморик – идеальный раб, не способный к любым самостоятельным действиям. У чморика вечно затравленный взгляд, он боится смотреть человеку в глаза, он вообще боится людей, словно собака, которую уже неоднократно били, и которая ежесекундно ожидает от человека очередной пакости.
По сравнению с этими персонажами борзолет выглядит представителем совершенно иной человеческой расы. Новенькая, аккуратная, ладно ушитая по фигуре, форма. Некоторые борзолеты где-то раздобыли афганки или лавсанки, некоторые носят хэбэ или ВСО, но, в любом случае, форма сидит на них, словно генеральский мундир. То же ВСО, выстиранное, отглаженное, хорошо ушитое и подогнанное по фигуре, может выглядеть достаточно презентабельно. Надраенные до зеркального блеска сапоги. Некоторые достали себе армейские ботинки на шнуровке. Кое-кто, в знак пренебрежения к общепринятым правилам и армейскому уставу, вышел на развод в тапочках, чтобы после развода не ехать на работы, а просто улизнуть обратно в казарму. Борзолет всегда нагловат и уверен в собственной правоте. Он завоевал определенное положение в обществе и не собирается поступаться им, пользуясь всеми, положенными ему привилегиями. От таких лучше держаться подальше. Мало ли, что взбредет борзолету в голову. Борзолет привык добиваться своего, в этом он напоминает избалованного ребенка, все капризы которого должны незамедлительно исполняться, иначе кому-то будет плохо. В этом смысле борзолет непредсказуем. Качества сделавшие его борзолетом, одновременно делают его и социально опасным.
Армия портит человека. Чморика и борзолета, изнеженного жителя мегаполиса и брутального провинциала. А как же Великая Отечественная Война? – возмутятся некоторые. Но, на войне у людей была общая цель. У генерала и рядового, профессорского сынка и уголовника, прибывшего на фронт прямиком из лагеря, была общая цель – победа. Армия всегда портит людей. Особенно, в обстановке, где нет общей цели и нет порядка. Где нет ни строгой дедовщины, ни уставщины, а офицеры делегировали часть своих полномочий сержантам да борзоте. Мол, делайте, что хотите, лишь бы только в части был порядок (хождение строем, кантики на кроватях да прочие внешние атрибуты), да план выполнялся, а все прочее нас не колышет. Такая обстановка портит человека больше всего. В этом аспекте стройбат даст фору всем прочим родам войск. Попавший сюда человек делается мелочным, обидчивым, мстительным и раздражительным на грани психопатии, а порой и перешагивая эту тонкую грань. На гражданке тоже кто-то находится у кого-то в подчинении, всегда кто-то умнее, красивее, сильнее, хитрее, наглее, кто-то пользуется повышенным спросом у лиц противоположного пола, но, при этом, никто не может нарушать некоторые рамки, обозначенные законами и нормами общественной морали. Не будет же начальник отдела лупить допустившего промах подчиненного, или, подняв среди ночи, несколько часов кряду гонять вокруг офиса. Вряд ли самый сильный парень в офисном центре станет отбирать у коллег зарплату, заставлять работать вместо себя, а в нерабочее время еще и стирать свои вещи. В армии же такое можно увидеть сплошь и рядом. Один человек получает беспредельную власть над другим, и такое положение дел портит их обоих. Один, ощущая собственую безнаказанность, становится все более разнузданным, другой приобретает комплексы, которые, до поры, до времени, старательно прячет в себе. Позже он отыграется, вопрос только, на ком. Впрочем, понятно, на ком. На более слабом. Например, на духе, который только-только переступил порог части, и еще не знает, как следует правильно себя вести. Годы спустя, на жене, на детях, на подчиненном, на ханурике, наклюкавшемся до потери сознания, на собачонке, случайно подвернувшейся под ногу. Чморики и борзолеты, вот два полюса, между которыми располагаются все остальные члены армейского коллектива, одни похожи на военнопленных, другие – не то на тюремных надзирателей, не то на плохих парней из голливудских фильмов, а между этими двумя полюсами постоянно идет яростная борьба за место под солнцем. Сильные стараются притопить более слабых, чтобы по их головам подняться хотя бы немного повыше. Слабые стараются доказать, что они тоже чего-то стоят, а, при случае, пнуть кого-то, кто кажется им еще более слабым, чем они сами. Наступить кому-то на голову, чтобы подняться хотя бы немного повыше.
Теперь, по прошествии многих лет и будучи не до конца увереннным в реальности происходящего, я снова оказался в этом гадюшнике.
Первый день был и самым тяжелым. Не успев приспособиться к новой реальности, я ощутил ее прелести во всей красе. Казалось, весь мир ополчился против меня. То и дело кому-то что-то не нравились. То и дело на меня кто-то наезжал, высказывая очередные идиотские претензии, например, почему я так медленно мою пол, почему я небрит, почему я недостаточно высоко поднимаю ноги, и недостаточно громко топаю, когда иду в строю. Казалось бы, не нравится, как я мою пол – возьми, и вымой сам. Что же касается небритости, то, какое кому до этого собачье дело? Тем более, что здесь у меня не было бритвенного станка. Или был, но, я просто не знал, где он. Но, нет, окружающие считали своим долгом ткнуть меня в мои косяки. Вероятно, это был один из наиболее гадких дней в моей жизни. Непосредственно после пробуждения Чирков, раздраженный тем, что я слишком медленно одеваюсь, отвесил мне внушительный подзатыльник. Вскоре какой-то не то дед, не то, черпак, колоритной восточной внешности прицепился с вопросом, сколько дней до приказа. Я ответил наугад, и, разумеется, не угадал, после чего солдат скорчив, возмущенную физиономию, в порядке наказания, несколько раз заехал мне кулаком в грудную клетку. Получилось весьма болезненно. Когда рота шла строем, «старшие товарищи» толкали и пинали меня, как, впрочем, и многих других духов, требуя как можно выше поднимать ноги и как можно, громче топать, чеканя шаг. Идти абы-как считалось особым шиком, привилегией старослужащих и некоторых личностей, сумевших поставить себя чуточку выше остальных.
Когда после развода наш взвод грузился в машину, чтобы ехать на стройку, каждый норовил толкнуть другого, разумеется, кого-то послабее, чтобы влезть в кузов хотя бы на пару секунд раньше, так, как будто от этого зависела его жизнь. Впрочем, в каком-то смысле, так оно и было. Каждый боролся с каждым, стараясь отвоевать для себя как можно больше жизненного пространства. Чуть раньше залезть в кузов машины. В очереди в столовой оказаться хотя бы чуточку ближе к раздаче и, соответственно, успеть получить свою порцию немножечко раньше. Во время традиционной уборки территории, уклонившись от мытья полов, заняться каким-то, более почетным делом, вроде протирания пыли на тумбочках и подоконниках или уборки постелей с последующим набиванием кантиков на матрасах и выравниванием кровати по натянутой нитке. Практически всюду требовалось не зевать, а суетиться, ловчить и усердно работать локтями, принимая активное участие в конкурентной гонке. Человеческое общество, это большое стадо, казалось бы, воспринимало меня враждебно. Или, мне это только казалось?
В тот же день у меня развеялись все сомнения в реальности происходящего. Предстояло решить для себя вопрос, что делать дальше. К своему стыду, скажу, что, несколько обескураженный всем этим, я решил не рыпаться, а сперва посмотреть, что будет. Интеллигентской воспитание приучило меня тщательно просчитывать возможные последствия моих поступков. Хотя, бывают ситуации, когда, в целях безопасности, следует просто отключать мозг, вместе со всеми сомнениями и колебаниями.
Я опасался повторения истории, наподобии той, что показана в фильме «День сурка» или его совдеповско-перестроечной адаптации под названием «Зеркало для героя». В порядке эксперимента я перед отбоем я обнаруженной в кармане шариковой ручкой нарисовал у себя на руке смайлик – улыбающуюся рожицу. К счастью, мои опасения не оправдались. Проснувшись, я увидел смайлик и понял, что наступил именно новый день. Хотя, это новый день был похож на предыдущий, словно брат-близнец. Подъем. Зарядка, сводившаяся, главным образом, к пробежке от части к железнодорожной станции, а потом обратно. Уборка территории. Завтрак. Построение на плацу. Поездка на работу. Обед. Опять работа. Возвращение с работы. Всевозможные припашки. Ужин. Немного личного времени (побриться, подшить подворотничек). Так называемая, прогулка – хождение строевым шагом и с песней. Вечерняя проверка. Отбой.
Наш взвод строил коллектор. Здесь, как и в «прошлой жизни», основным орудием труда являлась большая совковая лопата. И, как и тогда, скорость, с которой я работал, вызывала недовольствие окружающих, главным образом, жителей Средней Азии, более привычных к такого рода трудовой деятельности.
В машине, на построении, в казарме некоторые личности старались каким-либо образом надо мной поиздеваться. Пнуть исподтишка, сказать гадость, прикрикнуть, демонстрируя собственную крутизну и мою ничтожность. Следует сказать, что чморили меня не только жители южных республик, но, и братья славяне. На меня накатила жесточайшая депрессия. Пребывая в таком состоянии, поначалу я даже не помышлял о том, чтобы дать отпор, просто, плыл по течению. Но, вот, в голове стало проясняться. Два года. Или, сколько там мне суждено пробыть здесь? Если в ближайшее время я не поставлю себя должным образом, то, можно не сомневаться в том, что меня здесь попросту зачморят. Гонять меня будут все, кому не лень. С этим нужно было что-то делать.
Больше всего надо мной изголялись трое – туркмен Кервенов, сибиряк Зубов и некий Терещенко. Насколько я понял все трое прибывали в части на положении чертей, вот и пыжились зачморить хоть кого-то, подобно тому, как футбольная команда, находящаяся внизу турнирной таблицы, старается хоть немного подняться наверх. Тем более, для Терещенко это был, своего рода последний шанс, ведь осенью ему предстояло уйти на дембель. Зубов с Кервеновым отслужили год, и потому именовались черпаками.
В той, «прошлой» жизни, я отлупил и того, и другого, вот только не помнил, в какой последовательности. Терещенко же стал перешел сторожем в автопарк, и мы с ним более не пересекались.

[Нерон]

Кажется, с Кервеновым вышло сложнее, чем с Зубовым, и, выражаясь спортивной терминологией, то противостояние проходило в два тура. В первый раз я, сменив рабочую робу на военную форму, так называемое, ВСО (военно-строительное обмундирование) сидел возле дырявого забора, наслаждаясь одиночеством и блаженным ничегонеделанием, столь редко встречающимся в первые месяцы службы, когда каждый норовит хоть чем-нибудь, да напрячь молодого бойца. Проходя мимо, Кервенов плюнул в мою строну, и, увидев, что попал мне на плечо, гаденько засмеялся. Его смех разбудило во мне зверя. Вскочив на ноги, я выбежал за забор. Кервенов стоял спиной ко мне и с кем-то разговаривал. Я от души размахнулся, и уже собираясь нанести удар, на какой-то миг задумался о возможных последствиях. Действительно, с такого размаха можно запросто поломать челюсть, если не хуже. Даже, учитывая то обстоятельство, что на армейских харчах я здорово потерял в силе. Человек достаточно хрупкое существо, которое довольно просто убить или покалечить. Замахнувшись для удара, я в самый последний момент задержал руку. И тут, словно почувствовав неладное, туркмен обернулся. Увидев занесенную для удара руку, а также мое, искрящееся христианской добротой, лицо, он испуганно вскрикнул, и закрыл глаза руками. Я ударил, но, удар вышел смазанным, и уже не имел той убойной силы, на какую был рассчитан первоначально.
Кервенов, рассчитывавший зачморить молодой призыв, не мог допустить, чтобы какой-то дух бил его по лицу. Оправившись от первоначально испуга, он бросился на меня. Он что-то злобно кричал и норовил то пнуть меня ногой, то ударить кулаком, но, поскольку был мелкий и слабосильный, это не доставляло мне особых проблем. Это парень явно никогда не занимался спортом. Я пошел в отмашку, но, пробить по нему, как следует, у меня все не получалось. Вероятно, со стороны этот поединок двух задохликов напоминал драку школьников младших классов. Много суеты, но, при этом никто не мог нормально нанести удар. Очень быстро нас растащили. Кервенов истошно кричал, угрожая меня убить, хотя, было непонятно, каким образом он собирается это делать, учитывая его, более, чем скромные, природные данные. Впрочем, он скоро остыл.
А через несколько дней состоялась «переигровка». Какой-то авторитетного вида дед из первого взвода настоятельно попросил меня нарисовать женщину с караваем. За день до этого я по приказу сержанта Андрейченко из нашего взвода написал плакатным пером какой-то плакат в духе «Мир. Труд. Май.», для чего остался в роте, не поехав на коллектор. На следующий день, разглядев во мне талант художника, дед из первого взвода, сказал, что им в автопарке тоже нужен плакат. Статная, грудастая женщина с караваем на подносе, и надпись, что-то, вроде, «Милости просим». На тетрадном листе я нарисовал эскиз. Но мой взгляд, получилось довольно неплохо. К сожалению, у меня не было резинки и карандаша, а потому, рисовать приходилось шариковой ручкой, что доставляло определенное неудобство. И тут, Кервенов, с которым я уже, вроде, как, помирился и теперь дал полюбоваться на свое творение, проявив свою мерзопакостную сущность, пририсовал даме соски. По моему замыслу, соски должны были находиться у дамы под кофточкой, и, как у всякой порядочной женщины, под бюстгальтером, да, и нарисованы они были весьма паршиво, а, главное, шариковой ручкой, так, что рисунок оказался безнадежно испорчен. Сидевшие рядом, собратья по оружию, лица восточной национальности, заулыбались, обмениваясь веселыми репликами на родном языке. Где-то с восьмого класса я терпеть не мог, когда надо мной смеются. На то имелись достаточно веские причины, и позже я об этом расскажу. Возможно, парни и не думали надо мной смеяться, но, я, в силу некоторых, приобретенных еще в школе, психологических комплексов, воспринял это как личное оскорбление. Раздосадованный творческой неудачей, а еще больше - тем, что сделался объектом насмешек, я выхватил рисунок из рук у кого-то из восточных ценителей живописи, после чего обозвал Кервенова козлом. Вообще-то, говорить такого не следовало. В казенных учреждениях, каковыми являются тюрьма и армия, следует тщательнейшим образом фильтровать базар. Но, воспитанный в условиях большого города, к тому же, в интеллигентной семье, я не знал, что, обозвав Кервенова козлом, тем самым, нанес ему смертельную обиду, смыть которую можно было только кровью.
Едва мы оказались в вагончике, служившем нашему взводу раздевалкой, оскорбленный черпак бросился на меня. Я также не остался в долгу, и пару раз хорошо съездил ему по физиономии. Его стартовый натиск несколько поутих, и теперь уже я атаковал, а Кервенов отбивался. Он попытался ударить меня с ноги, но, таким образом навредил сам себе. Захватив за штанину, я подсек опорную ногу и повалил его на пол. При этом, правда, я и сам не удержал равновесия, но, оказался сверху, и еще раз пробил в голову. Завизжав, туркмен вцепился мне в лицо. И тут нас растащили, правильнее сказать, «братья-мусульмане» стащили меня с него, когда поняли, что я побеждаю за явным преимуществом, да еще и могу послать их единоверца в нокаут. Конечно, выглядело это несколько неспортивно, но, что поделаешь, в нашей жизни многое делается не по правилам. Даже в профессиональном спорте. Что уж говорить про такую вот драку. Тем не менее, Кервенов притих и даже пытался набиваться ко мне в друзья.
С Зубовым получилось так. Он наезжал на меня. Правда, выглядело это как-то неубедительно, но, тем не менее, несколько напрягало. Как-то в свободное от работы время, кажется, в субботу или воскресенье, он наехал на меня за казармой. Рядом был Войчук, дед из Львовской области, на правах земляка постоянно выговаривавший мне за то, что я позволяю всякого рода мерзопакостным личностям садиться себе на шею, и что вообще, я тормоз. Выказывать слабость и малодушие на глазах земляка (Киев и Львов, это же Украина), мне не хотелось, и я послал Зубова по известному адресу из трех букв.
 - Че? – процедил он, сжимая кулаки.
 - Хрен в оче! – бодро ответил я, чувствуя, что сейчас что-то произойдет.
С угрожающим видом Зубов надвигался на меня. Низенький и коренастый, Зубов не производил впечатления опасного бойца, но, важно было не подпускать его на близкую дистанцию.
 - Грудь к осмотру! – велел он. Это означало, что он будет бить меня в грудак, пока я буду стоять, как истукан.
Я послал его снова.
 - Че? – снова проревел он.
- Хрен в оче! – снова парировал я, тем самым, давая понять, что нисколько его не боюсь.
Вдруг явственно осознав, что сейчас важно ударить первым, я заехал ему в табло. Зубов пошатнулся, и я сразу же заехал ему еще раз. В этом плане ему повезло куда меньше, чем Кервенову. Спасая себя от возможных проблем, я бил сильно и точно. Из его губы потекла кровь. Сплюнув, он ломанулся на меня. Почему-то, он почти не пытался меня бить, а просто надвигался на меня, словно рассчитывал задушить. Или повалить на землю, а потом уж бить, сколько угодно, а может, даже пинать ногами.
Отступая, я бил его по физиономии, не подпуская на близкую дистанцию. Кто и как нас растащил, я уже не помню. Помню, что Зубов шел на меня, как зомби, пошатываясь от пропускаемух ударов и растопырив руки, помню, что один раз он вцепился в меня мертвой хваткой, словно бульдог, но я как-то выкрутился. Наконец, этот поединок закончился, а на следующий день я узнал, что Зубов лег в санчасть с сотрясением мозга. Впрочем, и с Кервеновым, и с Зубовым я в скором времени помирился.
Но, сейчас, в этой реальности, и тот и другой портили мне жизнь, из чего я заключил, что здесь я их еще не бил. Понемного выходя из ступора, я прикидывал, что делать, чтобы моя жизнь не испортилась окончательно. Извечный русский вопрос, что делать. Может, подождать, пока все разрулится само собой? Что, если через несколько дней я снова окажусь в привычной для меня реальности? А, если нет? Что, если я застрял тут навечно?
Стоя на разводе, я размышлял о своей жизни. Зубов и Терещенко, то и дело толкали меня в спину, радуясь тому, что делают гадость.
Я вдруг вспомнил, как некоторые личности издевались надо мной в восьмом классе. Как эта травля продолжилась в девятом. Именно тогда у меня стали формироваться некоторые психологические комплексы, в дальнейшем, здорово испохабившие мне жизнь. Мне всегда не хватало уверенности в себе. В школе, в армии, в институте, на работе. На пляже, на дискотеке, во дворе, на улице. А, ведь в некоторых ситуациях именно уверенность в себе имеет решающее значение. Будь я поувереннее в себе, многое сложилось бы по-другому. Вспомнились некоторые моменты из личной жизни. Потом ребятки, достававшие меня в школе. Ребятки, отравлявшие мне жизнь в армии. Снова девушки и молодые тетеньки, с которыми у меня не сложилось, хотя, могло, если бы я вел себя немножечко по-иному, более смело и более раскованно. Потом некоторые неприятные моменты, связынные с работой. Более смелые и более уверенные в себе личности заняли руководящие должности и норовили мной помыкать. На четвертом курсе преподавательница по психологии говорила, что у меня здорово развита образная, эмоциональная память. В этом она не ошиблась. В моей памяти хорошо сохраняются эмоциональные переживания. Нанесенные мне обиды, мучавшие меня страхи, переживания. Всевозможные житейские радости. Вкусовые ощущения. Некоторые вещи я помнил так, словно это случилось со мной вчера. Особенно хорошо я помню моменты эротического характера. Например, я прекрасно помнил, какое платье и какие босоножки были у Надежды Павловны. В «прошлой жизни» с ней у меня не сложилось, но, что, если в этой жизни мне предоставится второй шанс?

[Хома]

где то было? или мне привиделось?

[Eugen]

А дальше?

[Oleg 71]

 Нормалёк так. А продолжение?