По второму разу, глава из романа

[SavA]

Жизненно, интересно и интригующе.

[nkps55]

Нерон........
Не думала я, что опять переживу те волнения , страхи ....тот бес предел что творился на полигоне.((( 

[Нерон]

Нерон........
Не думала я, что опять переживу те волнения , страхи ....тот бес предел что творился на полигоне.((( 

это при прочтении какой главы? (я первой выставил главу, которая вовсе не первая, а, кажется, третья)

[Нерон]

  ах, да, понятно
понравилась ли первая глава, где армия почти не упоминается?

[nkps55]

* В самой фигуре чморика видна готовность сносить побои и издевательства окружающих. Видимо, психика блокирует определенные инстинкты,*
...........
Нерон, ты меня не путай )) .......а то за Чморю ))))

[nkps55]

ах, да, понятно
понравилась ли первая глава, где армия почти не упоминается?

Эту пока читаю ........но трудно,  ВСЁ , всё трудно ....я ещё от первой или третьей пока не отошла  ).
Время нужно ...)

[Нерон]

Глава 2

Разумеется, дома мне пришлось выслушать изрядную порцию упреков от мамули на тему «Тебе нельзя пить». Да, я оказался в неподходящем месте в неподходящее время, но, тут уж, как говорится, заранее не знаешь, где следовало подстелить соломку. Мама моя – перестраховщик и воинствующий паникер, всегда сконцентрированный на том, что, по ее мнению, пошло не так. Она заранее предвидит грядущие неприятности, и, мысленно разбирая мои поступки с моральной точки зрения, готова пилить мне мозг в любое время дня. Сейчас она делала это с удвоенной энергией, словно спортсмен, которому вкололи допинг. Фраза «Тебе нельзя пить» повторялась десятки раз в различных вариациях. Можно подумать, я часто пью. Нормальная пьянка выпадает у меня, в среднем, наверное, раз в полгода, при том, что, как в том анекдоте, на следующий день я уже трезвый. Но, мама заносит это все в некое морально досье, хранящееся у нее в памяти, чтобы, периодически тыкая меня в такой компромат, указывать мне на мое несовершенство, в очередной раз убеждая, что все плохо. Ей кажется, что если я выпил раз, то теперь уж непременно сопьюсь. И так после каждой пьянки. Вот и теперь, с самого утра мама причитала по поводу того, что я снова «нажрался, непонятно, с кем», и эти причитания мне приходилось выслушивать. Куда-либо идти я не мог, организму, ослабленному алкоголем, никотином и вчерашним происшествием, требовалось отлежаться. В поликлинику решено было пойти после обеда. Ближе к полудню позвонил следователь. Представился, поинтересовался моим здоровьем, спросил, когда я смогу зайти к нему на Владимирскую, 15. За рулем мерседеса, сбившего на остановке несколько человек и напоследок протаранившего киоск, сидел мажор, сынок руководителя какой-то государственной корпорации. Какой именно, я не спросил, так как, соображал все еще с некоторым трудом. Да, и, какая разница, чем рулит его папаша. Скорее всего, он просто замнет дело. Занесет куда надо требуемую сумму или же сверху тому же следователю позвонят сверху и дадут руководящие указания на предмет того, как следует вести данное дело. Такие люди всегда знают, как решать возникающие проблемы.
На работе, куда я позвонил, чтобы сообщить о случившемся и о том, что меня не будет сегодня плюс еще какое-то время, данная новость была воспринята с изрядной долей огорчения. Не, то, чтобы начальство особо волновало состояние моего здоровья, просто, «кто ж работать будет?».
После обеда я пошел в поликлинику, и, отсидев несколько часов в огромной очереди, состоявшей, главным образом, из стариков и старушек, попал, наконец, на прием к неврологу. Врачиха, толстая тетка средних лет, без колебаний открыла мне больничный, приписала кучу лекарств и дала направление на МРТ головного мозга. «Травма головы, дело серьезное, с такими делами шутить нельзя. Потом с результатими зайдете ко мне».
Фирм, проводящих разного рода медицинские обследования, оказалось, как грязи. Изучив кучу вариантов, я остановился на одном. Так сказать, бюджетном. Обследования проводились в неком НИИ, оставшемся еще с советских времен, который со времен перестройки и развала СССР крутился, как мог, стараясь остаться на плаву. Расценки там были чуть пониже, чем у конкурентов, а, кроме того, медицинский центр располагался недалеко от моей старой работы, института Кибернетики, в котором я, в силу его удаленности, не был уже сто лет. И вот теперь, в силу сложившихся обстоятельств, мне предоставилась такая возможность.
Исследование показало некоторые травматические повреждения у меня в голове, но, не особо серьезные, и не представляющие угрозу для жизни. Человеческий организм, в том числе, и человеческий мозг, обладают способностью к регенерации. Так что, по мнению врача, проводившего ислледование, для меня недавнее столкновение закончилось вполне благополучно.
Проехав одну остановку на троллейбусе, я вышел возле проходной Института Кибернетики, и здесь ощутил некий приступ ностальгии по тем временам, когда был еще юн и наивен. Когда казалось, что мне еще жить и жить, что все будет хорошо, а, если какие-то проблемы и есть, то они скоро решатся. Вот, отслужу армию, думал я, поступлю в институт, получу диплом, пойду работать, буду крутить романы с девушками и молодыми женщинами, сделаю карьеру, женюсь.
В Институте Кибернетики я проработал с сентября 1988 по май 1989, когда меня забрали в армию. Когда я вернулся в 1991-м, в стране уже начиналась другая жизнь, а вскоре, и сама страна прекратила свое существование. Жизнь, это книга, а два года армии – две страницы, вырванные на самом интересном месте.
Помню, психологически мне было немного трудно в том плане, что на работе меня окружали не подростки и дети, в взрослые дяди и тети, практически все с высшим образованием. Кое-какие молодые тети привлекали мое внимание, но, я не знал, как к ним подступиться, и потому мог только смотреть. Хотя, как я понял с опытом, в таких случаях, как говорил М.С. Горбачев, главное начать, а дальше процесс пойдет сам собой. Ну, а если не плйдет, можно переключиться на другой объект.
Кафедра информатики, где я работал, занималась обучением аспирантов работе на компьютерах и основам программирования. Аспиранты проходили курс обучения, кажется, кто-то два, а кто-то четыре месяца, после чего сдавали экзамены и получали документ, необходимый для защиты диссертации и дальнейшего продвижения по карьерной лестнице.
В соседнем отделе, аналогичное обучение проходили бухгалтера. Не помню, как тот отдел назывался официально, наши называли его просто «отдел Маевского». Помню, там работала симпатичная молодая тетенька Ирина Дмитриевна, стройная брюнетка с голубыми глазами. Именно с ней мне больше всего хотелось чего-нибудь замутить, но, тогда я еще не знал, как это лучше сделать, и как это делается вообще, а спросить или посмотреть было негде, поскольку на тот момент интернет еще не изобрели. Были и другие интересные персонажи,но, Ирина Дмитриевна запомнилась мне больше остальных. Хотя, номером один для меня оставалась Надежда Павловна, но, о ней речь пойдет несколько позже.
Корпус номер три, где я в свое время работал, представлял собой двенадцатиэтажную башню из стекла и бетона. Сейчас-то, когда застройщики в любое свободное место норовят втюхать каменные громадины в двадцать и более этажей, этим уже никого не удивишь, но, тогда, в конце восьмидесятых, такая постройка считалась, своего рода, новым словом в архитектуре. Как и прежде, Андрей Палыч сидел на шестом этаже.
Ровесник моего отца, Палыч напоминал мага из какого-то современного романа в стиле фэнтези. Этакого чернокнижника, занятого поисками философского камня и изобретением новых заклинаний.
- Ну, рассказывай, как жизнь?
Как жизнь, как жизнь. Так, в двух словах всего и не расскажешь. В целом, все относительно благополучно, но, в то же время, многие мои ожидания не оправдались, и кое-какие возможности я просто бездарно слил. А ведь они могли бы сделать мою жизнь куда интереснее. Конечно, если бы сейчас у меня была такая возможность, кое-какие вещи я бы переиграл по новой. Хотя, видимо, многие, наиболее важные и значимые, моменты из нашей жизни предопределены заранее, и поменять ход судьбы человек не в силах. Тот, кто, условно говоря, был королем в этой реальности, остался бы им и в альтернативной. Как бы то ни было, человеку в любом случае не дано возвращаться в прошлое.
В кабинет зашел Игорь Иванович. Палыч достал из сейфа бутылку молдавского коньяка «Белый аист» и поставил на стол.
 - Ты как насчет этого?
 - Врачи не советовали, но, думаю, пара рюмок мне не повредит.
 - Я тоже так думаю – заметил Игорь Иванович.
 - Мы тебе много и не нальем – поддержал Палыч.
За бутылкой коньяка пошел разговор «за жизнь». Я немного рассказал о службе в армии, учебе в экономическом универе и работе.
Работа отжирала большую часть моего времени. Я уходил в восемь, и раньше семи вечера домой не возвращался. Личная жизнь как-то не заладилась. Женщины были, но, на данный момент я пребывал в свободном полете. Кроме того, женщины, расположения которых я хотел бы добиться прежде всего, достались другим. Впрочем, самолюбие не позволяло мне акцентировать внимание на столь деликатных вещах. Я свободен, как вольный ветер, а больше никому ничего обо мне знать не обязательно.
Кафедра информатики, где я работал до армии, теперь именуется Центром прикладной информатики. Каждый год приходится выбивать финансирование, доказывая вышестоящему начальству свою полезность.
Впрочем, Институту еще повезло. Многие научные учреждения просто закрылись, или же кое-как держатся на плаву, пытаясь приспособиться к новым условиям. Жизнь меняется. Для кого-то это хорошо, а для кого-то – не совсем. Советский Союз был технократическим госсударством. Его распад совпал с концом индустриализации и началом пост-индустриальной эпохи. В результате, некоторые социальные группы попросту исчезли, «как биологический вид» или оказались на грани уничтожения. Зато, вместо них появились другие. Научные сотрудники, инженеры, при Совюзе наполнявшие всяческие НИИ, КБ, СКБ и прочие учреждения подобного рода, практически исчезли. Рабочих стало меньше в разы. Изменилось до неузнаваемости крестьянство. Творческая интеллигенция приказала долго жить. Зато расплодилось множество бухгалтеров, охранников, всевозможного офисного планктона. Место совдеповской партийной верхушки занял олигархат, а значит, потребности этой новой элиты нужно кому-то обслуживать. Охранять имущество. Вести учет. Выполнять всякого рода мелкие поручения. Лечить. Учить. Развлекать.
Дикий капитализм, заявивший о себе в начале девяностых, уступает место капитализму организованному, олигархическому, похожему на тот, что описан в романе Джека Лондона «Железная пята». Таковы, как говорится, модные тенденции.
Игорь Иванович высказался в том духе, что при социализме людям жилось лучше в плане потребления. Плюс была, так называемая, уверенность в завтрашнем дне.
Зато потом, в девяностые, у активных и ловких людей появились возможности для быстрого обогащения. Зато чуть позже крупный бизнес потихоньку начал закручивать гайки, вытесняя на обочину мелкий и средний. Зато стало больше демократии. Зато, не совсем понятно, что это такое, и что с этим делать. Зато. Зато. У всякой эпохи есть как свои плюсы, так и свои минусы.
Что же касается Советского Союза, то, на мой взгляд, вспоминать о том, как прекрасно жилось в те годы, не имеет особого смысла. Советский Союз уже не вернуть, как нельзя вернуть умершего человека к жизни или повернуть время вспять. Как говорится, поезд ушел.
 - Давай, покажем тебе наш супер-компьютер? – предложил Палыч.
 - Да, ты же его еще не видел? – поддержал Игорь Иванович.
Я согласился. На лифте мы спустились в подвал. Потом шли по длинному туннелю. Здесь все было похоже на какое-то бомбоубежище. Наконец, мы пришли. Достав ключ, Палыч открыл дверь.
Посреди зала, размерами, примерно, как зрительный зал кинотеатра, стояла гигантская металлическая коробка прямоугольной формы. Больше всего это напоминало системный блок от компьютера, только увеличенный в несколько десятков раз.
 - Это процессор – словно прочитав мои мысли, сказал Игорь Иванович – Представляешь, какая там мощность?
Стоя рядом с этой громадиной, я невольно ощутил себя букашкой, оказавшейся перед небоскребом. Песчинкой на берегу океана.
 - Правда, впечатляет? Представляешь, какие процессы идут там, внутри?
Я не мог такое представить. О чем может думать мозг, своими размерами превышающий человеческий в тысячи раз? О том, как сделать жизнь человека лучше, добрее, безопаснее, комфортнее? Избавить от ненужных терзаний. Или, о том, что, может, хватит уже служить человеку, и пора уже самому потихоньку начинать свою игру?

[Нерон]

Игорь Иванович и Андрей Палыч восторженно рассказывали мне о параметрах чудо-компьютера. Оперативная память. Быстродействие. Но, их слова шли, как-бы, фоном. Откуда-то появилось ощущение, будто кто-то наблюдает за мной со стороны. Неожиданно на меня нахлынули воспоминания, и воспоминания эти были связаны не только лишь с моей работой в Институте. Наиболее яркие, значимые, запоминающиеся, наполненные эмоциями, эпизоды прокручивались у меня в голове. Некоторые моменты я, за давностью лет, изрядно подзабыл, но, теперь они виделись мне ярко, словно это случилось со мной только вчера. Казалось, кто-то прокручивает фильм про мою жизнь, этакие хроники моей жизни.
Палыч что-то восторженно говорил, но я его совершенно не слушал, мне было не до этого. Вся моя жизнь пролетала мимо меня. Кое-что я узнавал сразу, в некоторых эпизодах приходилось напрячь память. Вот, на день рожденья мне подарили трехколесный велосипед, и, сидя на нем, я бодро кручу педали. Меня тащат в детский сад. Сидя на шее отца, я с поистине катоновским упрямством повторяю одну и ту же фразу «Не хочу в шадик. Не хочу в шадик». В садике я отхожу за беседку, где вступаю ботинком прямо в дерьмо. Что ж, такая ситуация в дальнейшем повторялась со мной неоднократно. Всевозможное дерьмо притягивало меня, словно магнит. Вот школьные годы. Мама испекла пирог по случаю моей первой пятерки. Меня впервые оставили на продленке, и мальчишки из параллельного класса, все, как один, дурно воспитанные, заплевали мне весь пиджак. А вот я играю в хоккей во дворе. Счет ничейный, девять – девять, десятая шайба станет решающей. Я оказываюсь на пятачке, и непостижимым образом проталкиваю шайбу в ворота. А вот я в школе на перемене. Меня окружает толпа одноклассников, которые зло стебутся надо мной, пытаясь куснуть побольнее. Такие моменты я бы предпочел забыть, и не вспоминать, но, тем не менее, они где-то сидят в памяти. Вот разборки в детском саду возле школы. Мелкий, дерганный Голованов прет на меня. Идет размен ударами. Проклятие, он прет и прет, я побаиваюсь его натиска. Вот армия. Сержант орет на меня. А вот уже я ору на какого-то духа. Двух лет службы как ни бывало, я сажусь на поезд и, помахав армейскому прошлому ручкой, уезжаю на дембель. Кое-какие моменты личного плана. Надежда Павловна, в коротком облегающем платье светло-коричневого цвета, идет по коридору, а я иду следом, пожирая глазами ее стройные, крепкие ноги. Вот мы стоим возле ее дома и разговариваем. Просто разговариваем, без каких-либо попыток подбить к ней клинья. На ней легкое летнее платье в белую и розовую полоску и голубые замшевые босоножки. Украдкой я посматриваю то на ее голые ноги, то на сочный бюст. Боже, какая же она красивая! Словно сошедшая с пьедестала античная статуя. Еще несколько эротических картинок. Помимо Надежды Павловны, в них присутствуют и другие женщины. Где-то среди них промелькнула Ирина Дмитриевна. Вот моя нынешняя работа. Вот мы с Вованом и Шапой сидим в букмекерской конторе. Вот я и Шапа бодро топаем в супермаркет за водкой. Вот я лежу на газоне, пытаясь подняться, потом иду в машину скорой. Пью коньяк с Андреем Палычем и Игорем Ивановичем. Все. Конец.
Мне доводилось где-то читать, что в момент смерти человека, вся его жизнь, якобы, пролетает перед ним. Так, все ли в порядке со мной? Ущипнув себя за руку, я с удовлетворение почувствовал боль. Что ж, раз телесные ощущения есть, значит, я пока еще жив.
 - Ты только представь, какие это открывает возможности! – продолжал вещать Палыч – То, над чем раньше человечество билось веками, можно спросить у компьютера и почти сразу же получить ответ.
 - Нужно только правильно сформулировать вопрос – добавил Игорь Иванович.
Но, меня в этот момент интересовал совершенно иной вопрос. Что это было? Что означал весь этот поток воспоминаний, неожиданно вызванный в моем мозгу? Может, подействовало проведенное в медицинском центре сканирование? Или что-то еще? Но, самое интересное только начиналось.

Глава 3
Проснувшись среди ночи, я неожиданно обнаружил, что нахожусь не у себя в спальне, а, совершенно в другом месте, в большом помещении барачного типа, заставленном двух-ярусными кроватями. Иногда сон оказывается настолько близок к реальности, что кажется, будто это и есть реальная жизнь. Ты живешь в ней, но, после пробуждения все заканчивается, и ты снова попадаешь в привычный для себя мир. Иногда какая-то часть тебя еще продолжает жить той, иной, жизнью, в то время, как другая часть уже осознает, что это всего лишь сон, который сейчас уйдет, если уже не ушел, растворившись в пространстве. Но здесь был явно не тот случай. Ни с чем подобным я никогда прежде не сталкивался, и даже не мог предположить, что столкнусь когда-либо.
Кровати стояли в несколько рядов, разделенных широким проходом посередине. В армии этот проход называли взлеткой. По обеим его сторонам стояли одинаковые казеные табуретки. На всех этих кроватях лежали какие-то люди. Рядом со мной кто-то смачно сопел, причмокивая. Вот, на другом конце помещения кто то, прошлепав босыми ногами, улегся на кровать. Что это, черт возьми? Память подсказывала, что когда-то я здесь уже был. В армии я жил в точно такой же казарме. Поначалу, я подумал, что это мне только снится. Во сне реальность может искажаться самым немыслимым образом, но сейчас что-то было не так. Где-то внутри меня прозвенел тревожный звоночек.
В таких случаях стоит сделать какое-то резкое движение, например, встать или перевернуться на другой бок, и страшный сон уходит. Я перевернулся с правого бока на левый, и обомлел – рядом лежал какой-то незнакомый парень. Это не было сном. Все происходило по настоящему, и эта картина обрастала все новыми деталями. Вместо белой привычной домашней футболки и трусов, теперь на мне были салатовая майка и синие трусы, точно такие же, какие мне довелось носить во время службы в армии. Сам я лежал на казенной кровати, укрывшись казенной простыней. Какой уж тут сон? Реальная реальность во всей своей красе. Все совпадало даже в мелочах. Цвет тумбочек. Крохотные оконца. Дверь в ленинскую комнату в одном конце и выход в тускло освещенный коридор в другом. Телевизор на полке, подвешенной над дверью ленкомнаты. Аккуратно разложенная на тубуретках, военная форма. Казарменный интерьер, несколько подзабытый со временем, снова стоял у меня перед глазами. Я не понимал, как такое могло произойти. Лег спать у себя дома в Киеве, проснулся в казарме в Казахстане, неподалеку от космодрома Байконур. Не в республике Казахстан, а в Казахской ССР, поскольку «великий и могучий» Советский Союз к тому времени еще не развалился, а, ведомый Михаилом Сергеевичем Горбачевым, еще только перестраивался и ускорялся, бодренько двигаясь к своему концу.

Кроме того, я как-то по другому ощущал собственное тело. С того момента, как я помнил себя еще в той, «настоящей», жизни, я как-то резко похудел и ослаб. Добротно накачанная мускулатура бесследно исчезла. Мне даже показалось, что я заболел. В этом случае, все происходящее могло оказаться просто бредом на фоне подскочившей температуры. Но, в данном случае, эти новые телесные ощущения только подтверждали неприятную догадку. До призыва в армию я ходил в тренажерный зал, но, оказавшись в рядах вооруженных сил, здорово деградировал в спортивном плане. Нелепость ситуации усугублялась еще и тем, что я не знал не только, какой сейчас день, но, даже, и то, какой сейчас год, 1989-й, 1990-й или 1991-й. Спроси меня – и я бы не смог ответить даже на этот простой вопрос. Если 1991-й, то в этом даже имелись определенные плюсы. В той, «нормальной», реальности я демобилизовался семнадцатого мая. Значит, по идее, и здесь не должен задерживаться надолго. Конечно, сколько-то дней или недель придется перекантоваться здесь, но, это не более, чем временные неудобства. Зато, психологически я буду чувствовать себя вполне комфортно. Никто не будет на меня наезжать. В армейской иерархии дембель занимает особое положение. По сути, это уже гражданский человек, по какому-то недоразумению вынужденный некоторое время обитать в армейской казарме. Конечно, в нашей части, как и во многих военно-строительных частях, строгой дедовщины не было. Вместо нее присутствовал некий микс дедовщины, землячества, уголовных понтов и социального дарвинизма, когда более сильный выживает за счет более слабого. Отдельные личности начинали наглеть уже в первые месяцы службы. Другие, наоборот, за два года службы практически нисколько не поднимались в социальной иерархии, все два года выполняя роль рабочей скотины и прислуги для местной элиты или, так называемой, борзоты. Слава богу, это не относилось ко мне. Конечно, я не проходил в число особо «борзых» товарищей, но, и не позволял откровенно садиться себе на шею. И, на втором году службы в моральном плане чувствовал себя вполне комфортно. Конечно, какое-то время придется ошиваться в казарме, тут уж ничего не поделаешь, такова жизнь. Но, это, даже, приятнее, чем ежедневная суета и беготня в офисе. К тому же, в очень скором времени я вернусь домой двадцатилетним парнем с жизненным опытом и социальными навыками тридцатилетнего мужчины нулевых годов XXI века.
Если сейчас 1990-й год, тогда ситуация несколько хуже. Конечно, здесь я уже не тот беззащитный дух, которого все так и норовят зачморить или припахать какой-либо грязной работой, но, и не дембель, ожидающий, ну, когда же комбат подпишет ему обходной лист и спровадит за ворота части. Придется рано вставать, ходить строем, питаться в армейской столовоке, вкалывать на благо родины, периодически заступать в наряды по роте и по столовой. Правда, что хорошо в армии, так это то, что здесь нет никакой ответственности. Не то, что в офисе, где мозг постоянно забит какой-то дурней, и где на тебе постоянно висит куча дел, которые нужно сделать, чем быстрее, тем лучше, а некоторые из них горят, и начальство с пеной у рта кричит, что это нужно сделать срочно, поскольку нужно было сделать еще вчера (несмотря на то, что бумага «сверху» пришла только сегодня). Иначе всем, и, в первую очередь, мне, станет совсем плохо. В армии, за исключением первых нескольких месяцев службы, такого нет. Сказали копать, ну, хорошо, будем копать, но, здесь важен не столько результат, сколько сам процесс. Ты ведь не можешь отвечать за все стадо. Премию не снимут, здесь ее просто нет. Тебя даже уволить не могут, поскольку, ты еще не отслужил положенный срок. Правда, иногда приходится иметь дело с кое-какими мерзкими личностями, но, что поделаешь, такова жизнь. Плюс, разумеется, кое-какие бытовые неудобства - плоховатое питание, отсутствие тренажерного зала, горячая вода раз в неделю, в, так называемый, банный день. Не курорт, конечно, но, жить можно. Ах, да, еще здесь нет интернета. Вместо него - телевизор, способный ловить два или три канала, библиотека, да подшивки старых газет в ленкомнате. Помнится, в армии я любил коротать время за чтением газеты «Советский спорт».
И, совсем худо, если сейчас на дворе 1989-й год, год, когда меня призвали в армию, и, приехав вместе с другими призывниками на городской сборный пункт, я узнал не особо радостную новость, что для меня местом службы Родина определила военно-строительные войска, попросту говоря, стройбат.
Даже при относительной неразвитости дедовщины дух – самое беззащитное существо. Каждый пытается его унизить либо чем-нибудь припахать. Духа намеренно ставят в различные идиотские ситуации, чтобы понаблюдать, как он будет на них реагировать. Такой себе, психологический тест. Духу делают гадость с тем, чтобы, глядя на его мучения, ловить кайф. Ну, и, конечно же, загрузить работой, перевалив на него, все, что только можно из разряда того, что не хочется делать самому. Главное правило, по которому живет стройбат: «Не хочешь делать сам – заставь кого-то другого» Не хочешь, чтобы зачморили тебя – сам зачмори кого-то еще. Дух, не так давно переступивший порог казармы являет собой идеальную кандидатуру. Он неопытен, зачастую, робок и неуверен в себе, и, не зная, как поступить в той или иной ситуации, то и дело допускает ошибки. С первых же дней духа стараются запугать, задавить морально, зачморить, изнасиловать ему мозг, с тем, чтобы в дальнейшем он беспрекословно выполнял все, что ему скажут. Больше всего стараются те, кого до этого уже зачморили. Теперь они изо всех сил стараются, все, что только можно, все, что до этого заставляли делать их, перевались на духа, чтобы хоть немного облегчить собственную жизнь, а также, получить, своего рода, психологическую компенсацию за пережитые до этого унижения. Чтобы, вернувшись домой, можно было сказать «да я там гонял всех в хвост и в гриву», и это хоть немного походило на правду. Так вот, чтобы не дать таким личностям окончательно захомутать себя, нужно сопротивляться, отстаивая каждый сантиметр личного пространства. В противном случае, тебя сомнут, сожрут, превратят в трусливого раба, вздрагивающего при любом шорохе.
Когда нужно, чтобы время шло побыстрее, например, когда ты кого-то или чего-то ждешь, оно тянется невыносимо медленно. И, наоборот, когда тебе хочется, чтобы оно шло помедленнее, например, когда ты смотришь футбол, твоя команда проигрывает и шансы на спасение тают, словно лед, извлеченный из холодильника.
На моей памяти, никогда еще время не летело так быстро. Тьма рассеивалась буквально на глазах. Летом, а, тем более, на юге, солнце встает очень рано. Так что, в казарме стало уже совсем светло, но, команда «подъем» все не поступала. Кое-где на кроватях наметилось шевеление.  Вот по взлетке прогремел сапогами не то дневальный, не то дежурный по роте. Я все больше убеждался в том, что все, происходящее со мной сейчас, действительно, не снится, а происходит в реальности.
Наконец, тишину прорезал громкий крик дневального. «Рота, подъем!». Команду тут же продублировал голос с ярко выраженным восточным акцентом, так, что выходило «Падъюм, рута!». Наверное, это узбек Эргашев, мой командир отделения, и, по совместительству, мой начальник на производстве. Все как тогда, когда я побывал здесь еще в той, «нормальной» реальности. «Рота, подъем!», и сразу же «Падъюм, рута!». Именно так начинался новый день в первой роте. Казарма сразу же ожила, наполнившись шумом голосов и топотом ног. Парни вскакивали с кроватей и бежали одеваться. Во всей этой суматохе, я не сразу сообразил, что мне делать, но тут же увесистая затрещина освежила остроту мировосприятия.
 - Тебе, что, особое приглашение нужно, душара поганый? – злобно рявкнул кто-то над самым ухом, и, обернувшись, я узнал сержанта Чиркова, злобного, как и большинство сержантов, типа, успевшего, насколько я знаю, не то семь, не то восемь лет отсидеть на зоне.

[parahod]

нормально так написано, читаешь отдыхаешь.

[ВЛКСМ]

- Тебе, что, особое приглашение нужно, душара поганый? – злобно рявкнул кто-то над самым ухом, и, обернувшись, я узнал сержанта Чиркова, злобного, как и большинство сержантов, типа, успевшего, насколько я знаю, не то семь, не то восемь лет отсидеть на зоне.

12.

[mic141168]

Бери больше. Тогда сержанту должно быть шёл год 31-й.

[ВВВ]

У меня фигово с пунктуацией и тоже вводит в заблуждение слово типа, выделенное запятыми. Речь про злобного типА, успевшего отсидеть или тИпа в смысле как будто сидевшего?

[Хома]

типа,

[ДОН]

                                                         Вопрос к автору
                                                  Это такой худ. вымысел  или как,
                                                  с 8мью летним тюремным стажем в армию
                                                  да ещё на Байконур. Без всяких подь%%ок
                                                  просто интересно.
                                               

[ТИМ]

Да ладно вам - прям опять как в прОтоколе должно быть? Это же ХУДОЖЕСТВЕННОЕ ПРОИЗВЕДЕНИЕ. Тогда предлагаю начать критиковать с более известных примеров: в "Кавказской пленнице" ну никак Никулин не смог бы почесать лёжа на спине пятку рукой, плюс ещё с миллион "казусов"... Нерон - это не конструктивная и не критика. Написано я бы сказал прекрасно. Я бы ещё и от Проф-а чего-нибудь прочёл.