Ссылки на интересные воспоминания в сети

[Eugen]

Источник http://www.proza.ru/2010/03/30/1613

Байконур
Полвека На Орбите
Автор Леонид Маслов http://www.proza.ru/avtor/leonardo3 , фото из Интернета

Были мы вчера сугубо штатскими,
Провожали девушек домой,
А сегодня — с песнями солдатскими...
(Из песни)


Предисловие

Служба в армии — событие в жизни молодого человека значительное. Я тоже служил. Повезло: служба прошла в интересном месте — на полигоне Байконур.

Много трудностей пришлось пережить во время службы. Особенно в первый её год. Это и строевая подготовка с набиванием до крови мозолей на ногах, и довольно частые марш-броски (одно упоминание о которых у меня до сих пор вызывает аллергию), и один-два раза в неделю «наряживание» в прорезиновый, с противогазом, химкомплект, пробежка в этом «костюме». И походы на стрельбище.

Кроме этого, регулярная не только дневальная, но и караульная служба (за сутки — лишь четыре часа сна). И суточный наряд на кухню, где повара (солдаты) за это время готовят три раза пищу на тысячу голодных ртов. А ведь надо и картошки начистить целый самосвал, и посуды каждый раз перемыть два ванны. Приходилось, согласно Уставу, мужественно переносить «все тяготы и лишения воинской службы».

Я в своём биографическом повествовании не буду рассказывать об этих трудностях службы, не буду выбивать у читателя жалостливую слезу сострадания. Расскажу о более светлых и романтичных моментах службы, о забавных случаях. Расскажу о том, какой она мне виделась в мои двадцать лет.


Глава 1

Рано утром 21 июня 1966 года, когда ещё только-только всходило ясно-солнышко, я попрощался с сестрёнками, которые стояли в своих ночных рубашечках и кулачками спросонок тёрли глаза, с братом, кучерявым семнадцатилетним юношей, увидимся с которым потом только через десять лет, и отцом. Затем взял свой чемоданчик с личными вещами, старую гитару в брезентовом чехле (накануне с чехлом пришлось попотеть — я кроил, а мама шила) и в сопровождении мамы, которая решила меня проводить, направился к военкомату.

В чемоданчике самыми ценными лежали: электробритва «Бердск», потому что к этому времени я начал изредка избавляться от регулярно пробивающегося на ланитах пушка, альбом в виниловой обложке, который подарила мне девушка Люба, клятвенно обещавшая ждать меня три года (но не сдержавшая слово), несколько семейных фотографий, маленький кошелёк с пятнадцатью рублями и недорогое хлопчатобумажное трико с кедами.

У старого одноэтажного здания военкомата уже собрались почти все призывники: кто с родителями, кто с приятелями и девчонками. Любы я не дождался, наверно проспала.
Когда вышел военком Раков, я понял: наступил миг расставания. Я обнял маму, она сквозь слёзы подавленно произнесла:
— Ты уж, сынок, смотри там, береги себя. И почаще пиши письма, не забывай нас.
У меня ком подкатил к горлу, сердце сдавило от жалости к маме, которая в постоянной нужде долгие годы самоотверженно билась за наше существование.
Наконец, все призывники не спеша выстроились у автобуса и стали ждать указаний. Военком произнёс несколько напутственных слов, мы сели в небольшой автобус и поехали в областной центр.

Через окно я видел, как у военкомата осталась группа провожающих, среди которых стояла и моя сильно загрустившая мама. Я же тоски от разлуки пока не испытывал, находился в некоторой эйфории от происходящих в моей жизни значительных событий. Собственно, я и не знал, что это такое — тоска, жил всё время в родительском доме и расставаний более чем на денёк-другой никогда не было.

Нас привезли в Павлодарский областной военкомат и разместили в просторной казарме, где кроме двухъярусных кроватей без матрасов ничего не оказалось. Прямо на этих кроватях мы и сидели. Некоторые засони примостились на втором ярусе и пытались покемарить. Здесь я увидел группу призывников, привезённых из других районов области.
Часа через два появился долговязый офицер с бумагами в руках, выстроил всех в две шеренги (оказалось не менее двухсот человек) и объявил:
— Сейчас я зачитаю первую группу призывников, которые дополнительно пройдут медосмотр и с «покупателями» направятся в воинскую часть. Будьте внимательны.

Фамилии зачитывались долго и те, кого офицер называл, по-армейски выкрикивали «здесь» и отходили в сторону. Вскоре я услышал свою фамилию, потом фамилии некоторых земляков.
Нас оказалось 49 человек. Когда стали проходить медосмотр, один из врачей (дотошный дядя, прямо брат соколиный глаз) заметил на моей левой ноге старый шрам и сразу попросил у медсестры рентгеновский снимок.
Выяснилось, что снимка не оказалось — его просто не было. Я начал врачу доказывать, что это у меня с детства (действительно, с наружной стороны голени в детстве был сильный нарыв) и что в нашем военкомате на это никто даже внимания не обратил. Но бюрократ в белом халате и слушать не захотел: надо, мол, пройти рентген, потому что на ноге не исключался перелом, а армия — дело серьёзное.
— Поедете домой, пройдёте рентген, и если нога нормальная, с осенним призывом пойдёте в армию, — закрепил он своё решение.

Я видел, как всем парням выдали небольшое денежное довольствие, и они толпой в 48 человек двинулись к автобусу. Мои земляки подошли ко мне, мы попрощались.
Я стоял растерянный с видом сироты, который не знает, как дальше жить. Уже представлял, как наголо остриженный, с семиструнной «музыкой» в одной руке, с фибровым чемоданчиком в другой позорно вернусь назад, домой, и долго буду всем что-то объяснять про себя. Хорош защитничек!
Поняв, что такого удара по своему самолюбию не переживу, я принял отчаянное решение: зашёл к военкому — это был пожилой полковник — и, объяснив ему ситуацию с моей «хромой» ножкой, попросил:
— Товарищ полковник! Не могу я вернуться домой. Очень прошу, разрешите мне отправиться служить с моими товарищами.

Полковник некоторое время пристально смотрел на меня (наверно, нечасто приходилось видеть таких, ворвавшихся в кабинет, чудиков), потом, подтвердив мои предположения, изрёк:
— Необычно: все рвутся домой, а вы в армию.
И нажал кнопку на телефонном аппарате, а когда вошёл дежурный офицер, сказал:
— Срочно выдайте призывнику довольствие и отправьте с первой группой.
Через полчаса я персонально на военном «бобике» был доставлен на железнодорожный вокзал к поезду, который ещё не успели отправить. Ребята искренне обрадовались моему появлению и, естественно, единственной на весь вагон гитаре. Не скрою, я был рад тому, что со всеми поеду в армию. Меня манила романтика неизвестности.

Глава 2

Поезд тронулся поздно вечером. Нашими «покупателями» оказались двое военных, лейтенант и сержант. «Покупателями» обычно называют военных, которые производят набор призывников и сопровождают их до воинской части, в которой служат сами. На следующий день мы поближе познакомились с сержантом и время от времени пытались узнать, в какие войска нас везут. Сержант оказался парнем с хитринкой и на любой наш вопрос отвечал довольно уклончиво — так ничего толком и не узнали.
Мы проехали Целиноград, Караганду, озеро Балхаш, поезд шёл на юг — становилось жарче и душнее.
На третьи сутки ночью проехали Джамбул, к рассвету миновали Чимкент, а когда поезд остановился на станции Арысь, нам разрешили выйти из вагона и купить прохладительных напитков.

Солнце уже находилось в зените, на улице стояла не просто жара, а настоящий южно-азиатский зной. Наверно, так палит в Сахаре. Недалеко от платформы росли высоченные раины — пирамидальные тополя, которые на юге встречались повсюду, а под заборами, в тени деревьев, словно убитые, валялись облезлые, разморённые жарой, местные собаки.
Я купил несколько бутылок лимонада, печенья и странных больших пирожков, называемых беляшами и чебуреками. Что интересно, в той местности, откуда нас везли, подобная продукция не производилась, поэтому я и названия-то поначалу не запомнил. Они оказались необычайно вкусными. А парни где-то недалеко нашли магазинчик и оттуда втихомолку принесли за пазухой несколько бутылок дешёвого красного вина. Позже на бутылках я увидел название, это был «Агдам». Я сразу предупредил ребят, что не пью, поэтому навязчивых приглашений не было. Что меня порадовало — таких парней, как я, ехало большинство.

Самым пьющим среди ребят оказался Серёга Бобков. К вечеру его, практически невменяемого, несколько человек с трудом водрузили на вторую полку и следили, чтобы он оттуда не грохнулся. Уже в воинской части я узнал, что дома у Сергея остались жена и маленький ребёнок. Такие вот контрасты среди призывников.
Я заметил, что наши сопровождающие всё видели, но делали вид, будто рядом с ними ехали ангелочки. Они не рубили сплеча, понимая, что у этих парней осталось чуть больше суток свободной жизни: потом три года они будут «тарабанить» там, где послаблений в дисциплине не будет.
Полтора дня после Арыси мы ехали по голым казахстанским степям, изредка за окном я видел небольшие отары баранов. Самым крупным центром, который попался по дороге, это был город Кзыл-Орда.

Я всё время ломал голову и не мог найти ответа: куда же нас везут? В каких частях мы будем служить? Долго ли ещё ехать? Родов войск много: морфлот, танковый, артиллерийский, авиация, десантный, автобатальоны, стройбатальоны и т.д. Куда же?
Если в первые дни под гитару мы пели весёлые песни, то теперь в вагоне стояла гнетущая тишина. Большинство под монотонный стук колёс дремали, другие в тоскливом ожидании подолгу смотрели в окна. Наружный пейзаж явно никого не радовал. Когда же на улице стало темнеть, наш офицер неожиданно ожил, и я впервые услышал его громкий командный голос:
— Внимание! Всем до единого в вагоне — подъём! Быстро собрать личные вещи и приготовиться к выходу!

Читать дальше здесь http://www.proza.ru/2010/03/30/1613

[tomych]

Предлагаю прочитать воспоминания полковника Буйновского Эдуарда Ивановича.
Глава 7. ГУКОС.

[tomych]

Глава 7. ГУКОС.
В середине 1970 года мне предложили перейти на работу в центральный аппарат Минобороны - Главное управление космических средств (от космоса я ни на шаг!). Все взвесив, мы с Галей согласились. Я попал во вновь созданный отдел, который координировал деятельность всех представительств заказчика на предприятиях промышленности, где разрабатывалась и производилась космическая техника. Я был одним из немногих сотрудников этого отдела, кому эта проблематика была досконально знакома, что, как говорится, и вышло мне боком. Нужно было много разъезжать по предприятиям, знакомиться с личным составом представительств, помогать им в работе. Вот мне и пришлось на первых порах поработать за своих коллег, пока они не набили руку. Опять долгих пять лет Галя практически одна воспитывает наших девчушек. Правда, к этому времени они уже дружно пошли в детский садик, а Галя стала работать на нашей «семейной» Пилюгинской фирме.
И вот я езжу по России. Меня встречают как представителя Центра, хотят (в большинстве своем бескорыстно) сделать мою командировку приятной. Да здесь еще прошел слушок, что я неравнодушен к местным историческим достопримечательностям. Бывали случаи, когда по приезде в очередной город мы ехали не в гостиницу, а объезжали город, смотрели бывшие особняки и дома, где живали в старые времена губернаторы, местная знаменитость, где когда-то родился известный писатель или художник. Пожалуй, это была единственная слабость, которую я себе позволял, приезжая в российские города в качестве грозного (по крайней мере я таким себя считал) инспектора по космическим делам. Много я повидал интересного за время своих инспекторских поездок. И много я познал о людях в ходе этих же командировок, многому научился в жизни.
А Ленинград, где я бывал десятки раз. Здесь мне явно повезло - много предприятий нашей отрасли расположены в этом, любимом мною городе - музее. Здесь одним из руководителей представительства заказчика был Петр Иванович Петров - исключительно симпатичнейший и приятнейший человек, прекрасно знающий историю этого города, где про каждый дом можно долго и загадочно рассказывать. Петр Иванович мне как-то признался, что перед моей очередной командировкой в этот славный город он ходил по библиотекам - собирал нужную историческую информацию, которую преподносил мне (знал мою слабинку!) с искусством заправского экскурсовода. Я млел от избытка таких уникальных сведений и с тоской думал о том, что завтра мне придется проверять деятельность этого исторического «искусителя» и вдруг (не дай Бог!) мне придется поставить ему «трояк» за его упущения в работе (я инспектор был суровый, но справедливый. Это точно). Все обходилось нормально, ибо и в работе Петр Иванович был так же на высоте. Даже в родной Москве мне умудрялись показать памятники и исторические места, о которых я и не знал. На территории одного из наших предприятий я долго бродил по уже почти развалившемуся дому Анны Монс - приятельницы Петра Первого.
Вот уж действительно верна русская пословица - век живи - век учись! В период моих «гастролей» по России мне уж было где-то под 40 лет, отец большого семейства, с уже состоявшейся лысиной на умной (пусть будет так!) голове. Я уж думал, что я все познал и меня уже ни в чем в жизни не удивишь. Ан нет! Так уж получилось, что я занимался инспекторской деятельностью не пять, а долгих десять лет.
За это время десятки людей составляли мне компанию в моих поездках по нашим предприятиям. И что меня поражало на первых порах - как меняется человек, попадая в не типичную для него обстановку. Ну ладно герои-космонавты. Слетал - получай свое на всю оставшуюся жизнь. Слава обрушилась на тебя лавиной, постарайся остаться человеком (если конечно сможешь). А тут чиновник вырывается всего лишь на пару недель на свободу, от работы, жены, детей и как с цепи срывается! То один, поселившись в гостинице, начинает пить «по-черному» и вообще не показывается на предприятии, а другой, попав в город своей молодости, бесследно пропадает до конца командировки, третий достает свою записную книжку и начинает восстанавливать свои любовные связи. И что самое парадоксальным и непонятным было для меня так это то, что здесь в Москве, на работе это - классный специалист, требовательный начальник, скромный труженик пера, примерный семьянин! Правда, были и другие примеры. На работе - суровый командир, нелюдимый «сухарь» и скряга, а в командировке - весельчак и заводила, исключительно интересный рассказчик, душа компании.
А жизнь продолжается! Начало 80-х годов я встретил уже полковником, «матерым» семьянином, чиновником центрального аппарата, но уже с ученым званием «кандидат технических наук», что, кстати, не давало мне никаких привилегий и материальных выгод, просто было приятно, что в моих статьях («проба пера» в журналах «Военная мысль» и «Авиация и космонавтика») автор прописывался не только полковником, но и кандидатом наук. Вот пока единственный результат моих ночных бдений на кухне, когда все семейство спит. Но Александр Васильевич сказал «Надо», я сказал «Есть!».
Для всякого военного переход из просто старшего офицера в полковники - радостное событие, веха в службе. Здесь мне помнятся два момента. Я пришел к своим родителям в новых полковничьих погонах, мама просто поцеловала своего любимчика (ей все равно, в каких ее сынок званиях), но как же был горд папа, когда, обнимая меня, он увидал, а точнее прочувствовал пальцами мои новые погоны. Здесь уж и мама разобралась в ситуации. Как они радовались за своего сыночка!
А как я стеснялся, когда в первый раз надел папаху! Мне казалось, что все глаз с меня не спускают и смотрят на меня, конечно, с уважением и завистью. А сам я не упускал любой возможности незаметно полюбоваться на свое отражение в окнах вагонов метро. А что! Молодой мужик (только что 40!), красивый (лысины не видно), с мужественным лицом (вылитый донской казак Гришка Мелехов!), с сурово насупленными бровями (это я сейчас в погоне за ушедшей молодостью их подбриваю, а тогда я их любовно выращивал). Было на что посмотреть!
Все-таки начальство пошло мне навстречу и перевело из инспекционного отдела в отдел тематический, где я должен был заниматься, уже как заказчик, контролем разработок конкретных космических комплексов. Я долго ждал этого момента и поэтому с большим энтузиазмом принялся за освоение новой для меня тематики. По роду своей работы я ближе сошелся с людьми, которых просто знал и здоровался или с которыми бывал в командировках. Коля Письменный, Витя Кучеров (дружок еще по МАПУ и Ростову), Володя Пивнюк, Боря Шагов, Калмыков Александр, Саша Антипов, Володя Жадаев (приятель еще по северу), Андрей Васильевич Комаровский (еще в звании старшего лейтенанта как член Госкомиссии принимал у меня диплом почти тридцать лет назад), Валера Баграмов, молодежь - Дима Городецкий, Саша Ляндаев, Леня Макриденко, Саша Пащенко - да всех и не перечислишь!
Это, так сказать, мой уровень. Но были и отцы - командиры. О некоторых из них я просто обязан сказать несколько хороших, теплых слов, как дань памяти для отдельных из них и в благодарность за то, что мне посчастливилось поработать под их началом.
Это прежде всего генерал Кравцов Юрий Федорович. Очень колоритная фигура, бывший летчик, участник войны, грамотный специалист и умнейший начальник и при этом весельчак, любитель женщин, знаток анекдотов и баек, особенно авиационных. Мы все, и его подчиненные и его начальники, души в нем ни чаяли. Именно он вытянул меня из инспекторов в свое управление. Спасибо ему за это!
Придет время и среди моих непосредственных начальников появится вначале - полковник, а со временем и генерал-полковник Титов Герман Степанович, чему я был рад, ибо всегда питал тайную любовь и симпатию к этой незаурядной, разносторонней личности.
Это был период, когда мы с Германом наиболее тесно общались и семьями - общие друзья, дети - девочки почти одного возраста, еще ни у кого из нас не было дач и поэтому мы часто проводили выходные дни в чудесных поездках по заповедным местам Подмосковья (до сих пор вспоминаем частые набеги с семейством Титовых на оздоровительный комплекс для космонавтов под Рузой). Отличные были времена! С удовлетворением вспоминаю этот период моей службы.
Мне приходилось много лично контактировать и с нашими главными командирами - генерал-полковниками Карасем Андреем Григорьевичем и особо - с Александром Александровичем Максимовым. К сожалению, их уже нет среди нас, но память и уважение к ним я храню до сих пор.
С Максимовым мы даже публиковались (я писал, он подписывал. Каждому свое!) в солидных изданиях (например, раздел о перспективах развития космонавтики в фундаментальном труде «Космонавтика в СССР»). Помниться, из его уст я впервые услышал хорошо обоснованный и эмоциональный рассказ об НЛО («летающих тарелках»), он был большой пропагандист этой теории. Пытался он приучить меня и к водным лыжам. Очень разносторонним и разноплановым был Александр Александрович человеком! Но главная его черта - любовь и преданность своему делу - созданию новых образцов нашей космической техники (он из молодого поколения сподвижников Королева).
В отличии от многих своих подчиненных знал он эту технику досконально и даже через чур для руководителя такого масштаба. Вот эта самая его техническая «въедливость» доставляла нам, его подчиненным, много хлопот, зачастую приходилось по ночам листать классику и техническую документацию, чтобы утром ответить на мудреный вопрос Сан Саныча (кстати, практически мы все его так звали, хотя он мог так «пропесочить» своего нерадивого подчиненного, что тот и свое-то имя иногда забывал). Таким же умницей и всесторонне развитым специалистом в нашей области был и генерал Евгений Иванович Панченко - очень уважаемый человек среди нас и среди промышленников.
…
1987 год. Максимов назначает меня начальником заказывающего отдела по ракетно-космическому комплексу многоразового использования «Энергия-Буран». Почетнейшая должность! Но, если честно, то для многих, включая и меня самого, несколько неожиданное назначение. И дело не только в том, что на эту должность были и другие, может быть более достойные, претенденты, что вполне естественно. Ведь комплекс «Энергия-Буран» - этот апофеоз космической деятельности советского государства (так уж получилось) - разрабатывался и создавался огромной кооперацией, в которую входило более 1000 предприятий и организаций, на протяжении 8 последних лет.
Кульминация для разработчика и испытателя - первый пуск своего детища. Формально пуск ракетно-космического комплекса «Энергия-Буран» производила серьезнейшая Государственная комиссия под председательством Олега Дмитриевича Бакланова - министра общего машиностроения, а затем - секретаря ЦК КПСС (не знаю, как уж получилось, но со временем - члена печально знаменитого ГКЧП). В этой комиссии был собран весь цвет отечественной космонавтики - все генеральные и главные конструктора во главе с академиком Валентином Петровичем Глушко (сподвижник и преемник Королева) и не менее известным в авиации Глебом Евгеньевичем Лозино-Лозинским - главным конструктором планера «Бурана». Интересно было наблюдать этих, далеко немолодых корифеев нашей космонавтики на многочисленных заседаниях Совета Главных конструкторов по «Бурану», на которых мне приходилось теперь присутствовать.
Главными на таких мероприятиях были программисты (компьютерный век!), разработчики сложнейших бортовых и наземных вычислительных комплексов (это ни то, что моя первая ракета с релюшками на борту). Когда они начинали спорить и выяснять отношения между собой все остальные участники (и я тоже) замолкали с умным видом, хотя мало кто понимал, чем отличается версия 3.11 от версии 3.10А бортового комплекса управления разработки Пилюгинской фирмы.
Дело в том, что извечное наше желание «догнать и перегнать Америку» сделало наш «Буран» «умнее» американского «Шаттла» за счет того, что у практичных американцев все логические операции на орбите делал человек, а у нас те же и даже более сложные операции выполняются автоматически, без человека на борту. А отсюда и сложнейшие программы и вычислительные комплексы, их реализующие. Должны же мы хоть в чем-то опередить наших извечных оппонентов в космической отросли! Забегая вперед скажу, что наши разработчики с этой задачей справились прекрасно. Ну, и об академиках - Валентина Петровича давно уже нет среди нас, а упрямый Глеб Евгеньевич недавно отметил свое 90-летие. И еще деталь - сын В. П. Глушко - Александр - журналист, один из составителей будущего русского варианта «Кто есть кто в космосе». Не единожды мы с ним общались - он все уточняет детали моей биографии, а я уж усомнился, увидит ли вообще свет этот фундаментальный труд (у американцев получилось впечатляюще) в наше трудное время, когда не только биографии нелетавших космонавтов, да и сам-то космос никому по большому счету и не нужен.
Ну что ж, опять пришли времена, когда я снова зачастил на полигон, теперь уже - космодром Байконур. Но если во времена моей молодости я добирался туда сутками, то теперь картинка другая. Бывало так, что во второй половине рабочего дня меня находил дежурный по Главку и говорил, что Максимов вызывает меня к себе, а где-то уже к ужину я докладываю ему о своем прибытии на полигон. Зачастую он и не вспоминал, зачем я ему был нужен с утра. Все течет, все меняется! Когда-то лейтенант Буйновский ютился по баракам и землянкам 2-ой площадки, теперь же место моего постоянного проживания на полигоне - «Нулевой квартал»- историческое место во всех отношениях, а по сути - два утопающих в зелени 2 х этажных домика на берегу Сыр-Дарьи, где проживали большие начальники и, как следствие этого, была своя столовая, бильярдная, маленький кинозал и даже сауна с бассейном. Мечта каждого чиновника нашего Главка - как только стал пусть даже маленьким начальничком, в Москве обедаешь в «буржуйке» за одним столом с Максимовым, а на полигоне надо попасть жить (через личное разрешение Сан Саныча) в «нулевку».
Поскольку мне пришлось еще выполнять и функции секретаря Госкомиссии (Володя Пивнюк, мой начальник, потихоньку взвалил эти свои обязанности на мои плечи), то я жил в «нулевке» на законных, так сказать, основаниях. Справедливости ради надо сказать, что, если у Максимова, Титова (его 1-го зама), Куринного Игоря Ивановича (генерал - лейтенант, начальник Политуправления войск космического назначения. Во как!) были отдельные 2-3-х комнатные апартаменты с чуть ли ни антикварной мебелью, то мы, «счастливчики», ютились по 5-6 человек в номере, из которых обязательно - 2-3 наших генерала. Привилегиями жителей «нулевки» тем ни менее мы пользовались сполна.
Моя память сохранила много интересных моментов, фрагментов моего общения с членами Госкомиссии. И дело совсем не в том, что практически вся комиссия - известные на всю страну люди, «сильные мира сего», хотя по началу я как-то терялся, когда, например, в автобусе министр авиационной промышленности Сысцов спрашивает меня: «У вас место свободное? Можно я сяду рядом с вами?». Я милостливо разрешал, хотя душа у меня проваливалась в пятки от страха (не осуждайте меня строго - ведь это были еще те, почти застойные времена, без даже признаков сегодняшней демократии, если так ее можно назвать). Но придет совсем немножко времени и я, как секретарь комиссии, буду бойко командовать этими министрами, академиками, большими генералами и слегка журить за то, что кто-то из них поселился не в том номере или опоздал на автобус. Просто вспомнились времена десятилетней давности, когда я работал в комиссиях, встречался и общался с различными по возрасту, положению, характеру и привычкам людьми. История повторяется!
Что я хочу в этой связи сказать. Великие то великие, но, как говорится, ничего человеческое им не чуждо и простые человеческие слабости все же имели место. Вот, например, член Госкомиссии, герой - полярник Артур Челингаров (сегодня - депутат Госдумы, известный политик). Возвращаемся домой в Москву после очередного заседания комиссии, в самолете играем в шахматы, немножко потягиваем спиртик, Артур кокетничает с симпатичной Натальей, сотрудницей моего отдела. Друзья - приятели! Но вот самолет приземляется во Внуково-3, у трапа - дюжина черных «Волг». Только Артурова нога коснулась московской земли, это совершенно другой человек! С каменным, непроницаемым лицом «большого начальника» садится в свою «Волгу» и прости - прощай! А мы с Натальей бегаем вокруг самолета в поисках добреньких начальничков, которые довезли бы нас хотя бы до станции метро. Вот такое чудесное перевоплощение происходило практически с каждым нашим попутчиком спецрейса Байконур - Москва.
Ну, а о министрах, работниках ЦК КПСС или Совмина здесь и говорить не приходится - они и самолетах располагались как хозяева, в отдельных салонах, а их «членовозы» типа «Чайка» теснили друг друга чуть ли не в нескольких сантиметрах от трапа. Как правило, нас, простых смертных, выручали наши родные генералы Виталий Соколов, Володя Патрушев, Юра Филатов, Дмитриев Николай, маленькие ГАЗоны которых забивались нами до отказа. А на полигоне опять картина повторяется - разрешите сесть с вами рядом. В общем, спектакль человеческих характеров и эмоций. Эти я пишу не от обиды и сетования по поводу того, что мне к трапу не подавали личную «Волгу» (кесареву - кесарево), это просто философские рассуждения о превратностях и многообразии человеческой личности. Мне почему-то нравилось покопаться в тонкостях линии поведения отдельных личностей в прямой зависимости от их расположения на ступенях партийно-советской иерархической лестнице. Хорошо, что они об этих моих крамольных мыслях не догадывались.
Комиссия - комиссией, но на полигоне мне много приходилось заниматься и чисто техническими, точнее - организационно-техническими вопросами и проблемами. Это - участие в заседаниях многочасовых, практически ежедневных оперативках разработчиков, военных испытателей, представителей заказчика, которые, как правило, проводили зам. министра Догужиев или Шишкин Олег Николаевич. Основная тема эти бурных и эмоциональны технических совещаний - все те же «стыки» между фирмами, причем стыки сложные, на уровне взаимодействия программно - вычислительных комплексов, отдельная тема - наклейка теплозащитных плит на поверхности планера «Бурана» - тоже сложнейший технологический процесс, во многом определяющий конечные сроки пуска всего комплекса.
Много проблем и вопросов поднимались испытателями полигона. Для обеспечения подготовки и пуска комплекса «Энергия - Буран» на полигоне были сформированы специальное управление и воинская часть во главе с молодым, энергичным, технически грамотным генералом Гудилиным Владимиром Евгеньевичем. Военные испытатели выполняли функции своеобразного «чистильщика» - внимательно следили за действиями промышленников (а заодно и учились у них), отслеживали и отрабатывали документацию, не допускали небрежного отношения гражданских испытателей к проводимым технологическим операциям по подготовке к пуску. Это была нужная и очень ответственная работа, и надо отдать должное руководителям испытаний (Семенов Юрий Павлович, Лозино-Лозинский, Губанов) - они серьезно и внимательно относились к замечаниям и предложениям военных. Большой отряд представителей заказчика тоже требовал к себе постоянного внимания. В общем, забот и хлопот хватало, домой, в «нулевку» возвращались поздно вечером, успевали поужинать, иногда сгонять пару партий в бильярд и спать.
Где-то к маю 1987 года весь этот огромный комплекс - носитель с имитатором полезной нагрузки, наземные полигонные службы, командно - измерительный комплекс, пункты которого были разбросаны по всему Земному шару, Центр управления полетом, расположенный в Подлипках, - все было готово к первому пуску. Но вдруг все работы по подготовке к пуску «Энергии» отошли на второй план.
Пришла директива сверху - на полигон в первых числах мая должен прибыть Михаил Сергеевич Горбачев со своей командой. Что тут началось! Горбачев еще на гребне своей всемирной славы, для нас, советского еще народа, - воплощение и гарантия выполнения наших несбыточных мечтаний, это еще времена, когда восторженные народные массы встречали его на «Ура!», слушали с огромным вниманием его интеллигентные, в общем-то туманные, а потом, как со временем выяснилось, фактически и пустые речи. Но это было уже потом. А пока мы все с энтузиазмом и служебным рвением стали готовиться к этой исторической встрече.
Подготовка проходила по старым, добрым, хорошо отлаженным и одобренным «сверху» правилам и неписанным законам социалистической действительности.. Мне впервые пришлось непосредственно поучаствовать в такого рода мероприятиях. Еще один спектакль с драмой, комедией, человеческими страстями и эмоциями, с анекдотичными ситуациями и досадными промахами. Вот несколько штришков. Первое совещание у Максимова по данному вопросу. Собрались все, кто хотя бы какое-то отношение имеет к этой встречи - десятка два генералов-стратегов и столько же полковников-исполнителей генеральских замыслов. Я среди них. Часа четыре обсуждали до мельчайших деталей каждый шаг Михаила Сергеевича, Раисы Максимовны и их приближенных по байконурской земле. Просчитали, кажется, все, вплоть до того, где, на каких площадках разместить временные буфеты и ассортимент напитков в них (на полигоне уже жарковато). И вдруг один участник совещания задает «генеральский» вопрос: «Александр Александрович! Вот мы понаставим множество буфетов. Это правильно. Но вдруг наши высокие гости, а многие из них уже в возрасте и обладают специфическими болезнями, захотят справить естественную нужду. Как тут нам быть?»
Минутное замешательство. Начинаются дебаты - кто-то вспомнил, какими болезнями наделен наш Генсек, заспорили - сколько лет нашему министру Соколову и старше он Чебрикова (председателя КГБ) или нет, и какие в их возрасте могут быть болезни, связанные с почками и активностью мочевыделения. Кто-то стал вспоминать, какие симпатичные переносные туалеты он видел на Красной площади в праздничные дни. Как и положено на таких мероприятиях, каждый участник стал демонстрировать свою компетентность по обсуждаемой проблеме. Наконец, наш командир, поблагодарив инициативного и творчески мыслящего генерала за вовремя поднятую проблему, принимает смелое и в тоже время правильное в этой сложной обстановке решение: «Генерал Стрижак (зам. по тылу)! Срочно на аэродром, взять транспортный самолет и в Москву. Чтобы завтра же пять переносных туалетов (как на Красной площади) были здесь, на полигоне». Владислав Леонидович (кстати, мой сегодняшний сосед по даче), как положено, сказал «Есть!» и ринулся выполнять приказание.
А Сан Саныч отдает новый приказ - отправить самолет в Ташкент за букетом роз для Раисы Максимовны, при этом дает уточняющую директиву - не забыть срезать все шипы у каждой розы (по тем временам связь между уколом шипом розы пальчика «первой леди» и карьерой генерал-полковника Максимова могла быть очень даже прямая). Я уж не говорю о внеплановых пусках ракет (огромные денежки!) с различных площадок полигона, знакомстве с уникальными комплексами «Бурана», встречах с народными массами, о вагонах-холодильниках, в которых прибыли продукты для высоких гостей, прибывших ЗИЛах - «членовозах» персонально для каждого члена Политбюро. Кстати, я был свидетелем того, как Горбачев высказывал недовольство решением Максимова перевозить всю делегацию по территории полигона в комфортабельном автобусе с «кондишином».
Бедный Сан Саныч и не знал, что оказывается в целях безопасности члены Политбюро обязаны транспортироваться отдельно друг от друга. Или еще маленькая деталь из большой проблемы обеспечения безопасности наших государственных деятелей посреди казахской степи. Один чин из охраны Горбачева молча внимательно и долго изучал внутренности спальни для Михаила Сергеевича и вдруг дает команду - заменить дверь в ванной комнате, что и было безоговорочно и немедленно выполнено. Мы потом из чистого любопытства досконально прощупали эту несчастную дверь - может наметанный, проницательный взгляд чекиста заметил в чреве двери что-то, похожее на бомбу или записывающее устройство. Нет, ничего не нашли, а спросить у охранника не решились. Да и моя карьера в эти дни тоже была на грани взлета или падения - все зависело от случая. Каждый день пребывания высокой делегации был расписан буквально по минутам, вплоть до того, кто и в какое время должен сопровождать гостей на каждом объекте.
В числе сопровождающих на «бурановских» объектах попал и я. И вот в какой-то момент совершенно случайно получился расклад, когда Горбачев (к нашему удивлению Раиса Максимовна почему-то не приехали) и несколько человек вместе с ним оказались чуть впереди, а я вдруг шагаю в шеренге с нашим министром Соколовым и председателем КГБ Чебриковым. Хорошенькая компания! Вначале я интуитивно стал смотреть по сторонам - видят ли мое триумфальное шествие мои коллеги и нет ли поблизости знакомого фотографа. Но уже через минуту я с тоской стал думать, как бы мне избавиться от своих попутчиков. Каждый мой шаг, каждое мое движение маршал и генерал армии - этих два типичных представителя еще сталинских времен - могут воспринять так, как им подскажет их левая нога и - прощай, Буйновский! «Максимов! Почему этот полковник шел не в ногу с нами? Чтобы я его больше здесь не видел!» - министр обороны мог в те времена так пошутить или таким макаром среагировать, например, на боли в своем правом боку. И бедному Сан Санычу ничего не оставалось бы, как гнать меня из начальников (по несоответствию) или даже из армии (по возрасту, 50 то уже стукнуло). Мне повезло, видно у министра в этот день с желудком все было в порядке. Но я быстренько сделал для себя выводы: демократия - демократией (даже в 2-х метрах от Горбачева, как ее живое воплощение), но лучше все же на глаза большого начальства так нахально не лезть и в одном строю с ними не шагать. От греха подальше!
Этот визит на полигон Горбачева имел для нас всех и для меня, в частности, свои последствия. На каком-то митинге Михаил Сергеевич пообещал народу принять меры по улучшению жизненных условий для офицеров полигона. В те времена это можно было сделать только через солидное постановление ЦК КПСС и Совмина. Кто его должен готовить? - Максимов, кому полигон подчиняется. А у Максимова кто? - отдел Буйновского. Почему? - сам не знаю.
И вот, где-то с мая по ноябрь 1987 года мне пришлось лично пройти последовательно от «А» до «Я» всю сложнейшую бюрократическую «кухню» нашего хваленого партийно - чиновничьего механизма, причем, трижды по одному и тому же вопросу: в Совмине, в Госплане и в ЦК КПСС (например, в каждой из этих инстанций приходилось тратить много сил и красноречия, чтобы доказать необходимость внеплановой закупки хотя бы пяти немецких купейных вагонов с кондиционными установками - офицеры полигона, направляясь на площадки, каждый день по 2-3 часа проводили в старых, разбитых вагонах, в которых летом нечем дышать). Спасибо Герман Степанович помог - выступал, когда совсем уж было туго, в качестве «пробивной силы» - то какому-нибудь министру позвонит, то использует свои связи в Госплане, у Маслюкова. К концу года постановление все же вышло, но пока наша эта чиновничья машина раскручивалась, уже и пару революций мы пережили, и Горбачев сошел со сцены, и, что самое главное, Союз распался и наша гордость - космодром Байконур отошел к другой стране. Как говорится, танцевали - веселились, подсчитали - прослезились.. Прошло уже много лет после тех событий, но я до сих с болью в сердце воспринимаю все то, что происходило тогда вокруг Байконура, да и нашей космонавтики в целом.
Исторический визит Горбачева - позади. Впереди - первый пуск сверхмощного носителя «Энергия». Пуск состоялся 17 мая 1987 года. Я наблюдал его вместе с Госкомиссией из укрытия площадки №2. Впечатление: если все предыдущие многочисленные пуски, где мне пришлось участвовать, на слух (да если еще плохая видимость) это, как раскаты грома, то работа двигателе «Энергии» - это сплошной, низкой тональности гул, который давит на тебя откуда-то сверху, а ты ничего не видишь (вечер и видимость не очень). Старт прошел нормально. Конечно, «Ура!», объятия, поздравления и, еще по инерции, традиционные поцелуи. При, в общем-то удачном первом пуске (носитель ушел со старта), элемент неудачи все же был - полезная нагрузка (вместо «Бурана» был другой космический объект) не отделилась от носителя и вмести с ним затонула где-то в районе Огненной Земли. Но все равно это была большая победа создателей отечественной космонавтики.
Все силы были брошены теперь на подготовку к пуску уже самого корабля «Буран». Работы были сконцентрированы, в основном, на полигоне, где постоянно находились не только непосредственные участники предстартовых работ, но и Главные конструктора и большое начальство. Я мотался между Москвой и полигоном, здесь - беготня по кабинетам с постановлением, там - участие в подготовке к пуску и обеспечение работы Госкомиссии. Правда, в этот период мне удалось пару раз с комиссией Генштаба тряхнуть стариной и прогастролировать по нашей необъятной Родине. В случае аварийных ситуаций наш «Буран» должен был при определенных условиях самостоятельно спланировать и приземлиться на одном из двух запасных аэродромов - в Крыму и на Дальнем Востоке. Вот готовность этих двух объектов и оценивала солидная комиссия под руководством симпатичного мне генерала Кочемасова.
…
И вот - конец октября 1988 года. Пуск многоразового космического комплекса «Энергия - Буран» в штатной конфигурации. Напряжение на полигоне достигает своего максимального предела. И - осечка! В ходе предстартового набора «Готовности» от носителя не отделился один технологический блок (размером, кстати, с «Жигули»). Пуск отложили. Стали разбираться в причине. Конечно, нашли, устранили и стали готовиться к повторному пуску. Помнится, все мы очень расстроились. Такой энтузиазм, так все хорошо началось, такая жажда победы. И на тебе! Масло в огонь подлила и еще одна деталь - пуск «Бурана» впервые широко освещался в нашей отечественной прессе. Демократия! Вот и пришлось Максимову и другим руководителям пуска давать пространные объяснения в прессе - что, да как, да почему, да кто виноват и что будем делать дальше.
И наконец, 15 ноября 1988 года! Пусть это звучит может быть и помпезно, но этот день - блистательный финал моей космической биографии! Треволнения запуска позади, все в напряженном ожидании возврата «Бурана» к себе домой, на готовую для его встречи 5-ти километровую, идеально отполированную взлетно-посадочную полосу здесь же на Байконуре. И вот сообщение - истребители сопровождения видят корабль! Ждем посадки. И вдруг новое сообщение - корабль стал совершать какие-то непонятные маневры. В пультовой небольшая паника, почетных членов Госкомиссии пока держат в неведении. Новый доклад летчиков самолетов сопровождения - все нормально, корабль приближается к полосе, но... не с расчетного ее конца! В начале никто ничего не понял (главное - «Буран» здесь и идет на посадку и не важно, с какой стороны полосы), но потом разобрались. Уму непостижимо! «Буран» - планер, без двигателя, без человека (!) на борту. И вот эта умница с помощью своих бортовых вычислительных комплексов определила силу и скорость ветра, поняла, что с таким встречным ветром садиться опасно и моментально просчитала (без помощи с Земли!) новую траекторию, развернувшись при этом на 180 градусов, что и испугало, и озадачило самолеты сопровождения. Конечно же, умница не сам корабль, а те люди, которые его создали! Это надо видеть только своими глазами, как эта огромная махина плавно приближается к земле и почти нежно касается своими шасси бетона посадочной полосы. Все это я наблюдал сквозь слезы, которые, я так и не понял, откуда взялись - толи от перенапряжения, толи от избытка чувств, толи от гордости за нас всех и первую очередь - за создателей этого чуда. Я не стыдился этих слез. У рядом стоящего со мной Олега Николаевича Шишкина на глазах тоже были слезы. Уверен, что он их тоже не стыдился. Что было дальше - трудно описать. Прежде всего все, включая и солидных членов Госкомиссии, бросились фотографироваться около еще не остывшего «Бурана».
Потом собрались все вместе - члены Госкомиссии, руководители испытаний, командование полигона. Поздравления, объятия, приветствия, все бросились подписывать друг у друга вымпела в честь первого пуска «Бурана», которые Юрий Павлович Семенов припрятал до поры до времени и теперь всем раздавал. Храню такой вымпел и я. Здесь автографы Максимова А. А., Бакланова О. Д., Шишкина О. Н., Догужиева В. Х. (тогда уже министр общего машиностроения), Сысцова, Мазжорина Ю. А. (директора ЦНИИМАШ, ученого, интеллигентнейшего человека, прекрасного собеседника), Жукова (начальника полигона), Семенова Ю. П., Губанова (Главного конструктора «Энергии»), Лозино-Лозинского Г. Е. Мне дороги эти автографы совсем не потому, что они принадлежат министру или генералу (за время совместной работы я перестал смотреть на них, как на сильных мира сего, вершителей наших судеб). Ведь большинство из этих людей - тогдашний цвет, элита нашей российской космонавтики, ее мудрые, умелые рулевые. И я, конечно же, горжусь, что в какой-то момент судьба свела меня с когортой этих энтузиастов, для которых смысл их жизни - в ракетах, космических аппаратах, в испытаниях, пусках, удачах и авариях, наградах и гонениях, порой может быть незаслуженных. Многих из них уже нет среди нас. Совсем недавно похоронили Юрия Александровича Мазжорина, мне очень легко и приятно было с ним работать в комиссии. А Семенов Юрий Павлович - сегодня Генеральный конструктор, в качестве прямого преемника дел Королева С.П., Мишина В.П., Глушко В.П. возглавляет НПО «Энергия».
Как это и принято после бурного, эмоционального заседания комиссии все бросились занимать места в самолете (проблема!) - каждый стремился быстрее попасть в Москву, чтобы именно из его уст московское начальство узнало детали знаменательного полета. По горячим следам промышленность стала готовить постановление правительства по раздаче наград и премий за пуск «Бурана». Может быть с позиций сегодняшнего дня это звучит несколько странно и даже смешно, но в этом постановлении предполагалось, наряду с традиционными звездами Героев, орденами и лауреатскими премиями, выделить для некоторых организаций несколько участков подмосковной земли под садовые кооперативы, в качестве индивидуальных поощрений и подарков - несколько десятков автомобилей «Волга», кому-то было обещано присвоить без защиты ученые степени «Доктора технических наук», а у отдельных Главных конструкторов появилась возможность в одночасье стать академиком. Так получилось, что я был вынужден отойти от этой приятной работы (это тебе ни вагоны и стройматериал выколачивать для полигона), все распределение прошло без моего участия, ну, и результат - насколько мне помнится, я получил очередную благодарность командования и денежную премию в размере месячного оклада. Да разве в этом суть!
А жизнь продолжается! Где-то в конце 1988 года по Главку прошел слушок - очередное сокращение. Я к этому отнесся как-то спокойно - мне еще только будет 54 (предел для полковника -55 лет), никто не решиться уволить одного из героев только что отгремевшей «Бурановской» эпопеи, да и с Максимовым чуть ли не на «ты», как ни как в соавторах ходим. Ни тут-то было!
В нашем управлении из двух отделов - моего и Володи Жадаева (пилотируемый космос) делается один, комплексный отдел. Кто начальник? Мы с моим коллегой еще по Плесецку одногодки (Жадаев моложе на два месяца), вроде бы оба на хорошем счету, свое дело знаем, серьезных «проколов» не было. Но так получается, что один из нас должен уйти. До меня доходят слухи, что я. Я, конечно, загенерировал, пошел к Фаворскому, командиру нашей части, четкого ответа не получил (надо знать Виктора Вячеславовича), я - к Куринному (Эдуард! Не беспокойся, все будет нормально. Кому, как ни тебе двигать космос дальше.). Звоню Максимову (он - на профилактике в госпитале) - не беспокойся, разберусь. Беспокойся - не беспокойся, а чувствую, что дело пахнет керосином. В конечном счете, сделали меня крайним. Причины - две. Первая, официальная - Жадаев моложе. Вторая, неофициальная - Володя одно время был личным референтом Сан Саныча. А как это и принято всегда и везде референт (по

[tomych]

"ЛЮДЕЙ НАДО ЛЮБИТЬ ТАКИМИ, КАКИЕ ОНИ ЕСТЬ"
Леонид Тимофеевич Баранов - известный на космодроме и в городе человек, генерал, руководитель. 7 июня Л.Т.Баранов отметит 60-летие. Накануне этой знаменательной даты состоялась встреча корреспондента газеты с именинником на его рабочем месте, в кабинете директора филиала "Байконур" ОАО "РКК им. С.П.Королева". Служебная биография Леонида Тимофеевича Баранова достаточно известна, очерки о нем уже публиковались в газете, поэтому целью нынешней статьи был рассказ о неизвестных страницах жизни, представление его как человека, личности.
С этого предложения и началась наша встреча. Леонид Тимофеевич отреагировал поначалу осторожно: "Как это? Жизнь от работы не отделишь, если для нас главное - это работа. Честно говоря, семья на втором месте". Но затем понемногу "оттаял", погрузился в воспоминания и увлеченно рассказывал о детстве, юности, молодости, зрелых годах. Получился откровенный монолог удивительно интересного человека. В приведенных отрывках - лишь небольшая часть трехчасового интервью, и многое из сказанного осталось "за кадром".

Детство, отрочество, юность
- Леонид Тимофеевич, разделим вашу жизнь на периоды. Помните, как у Толстого - "Детство, отрочество, юность". С этого и начнем.- Родился я в Амурской области на станции Мухино Шимановского района. Кстати, всего в 100 км от будущего космодрома Свободный. Семья была большая, пятеро детей. Отец Тимофей Васильевич родом из Белоруссии, призывался оттуда в армию, воевал, после войны был переброшен на Дальний Восток, где встретил жену, мою мать Надежду Михайловну. Отец трудился на лесозаготовках плотником, мать работала на станции. К сожалению, их уже нет в живых… Чем старше мы становимся, тем чаще вспоминаем родителей. То, что они нам говорили, чему учили, в жизни потом так и было. И я благодарен им за науку.
Вот вспоминаю, что они ничего не заставляли делать. Все передавалось от старших детей к младшим. Не было ни нотаций, ни лекций, а воспитывали трудом. Хозяйство было большое, нужно было круглый год ухаживать за скотиной, заготавливать сено, содержать большой приусадебный участок, огород. На пашне сажали картошку, сдавали государству, этим и жили. В школе я учился, прямо скажем, неважно. Потому что в деревне, сельской местности, редко кто учился отлично. Вот жена моя Люба, с которой учились в одном классе, была отличницей. Я только в училище услыхал про пионерские лагеря.
- Яркое воспоминание с детства - охота. В 11 лет ходил с ружьем. Помню, отец послал меня проверить лунки с солью, которые делали для приманки животных. Отец наказал проверить солонец, а я с собой взял ружье. Возле приманки я увидел двух коз. Снял ружье, выстрелил. В одну козу попал. Испугался и в страхе побежал обратно. Получил подзатыльник от отца за то, что бросил ружье.
- Честно говоря, особого желания стать военным у меня не было. Не скажу, что жили впроголодь. Но было тяжеловато. Поэтому, чтобы как-то "разгрузить" родителей, я решил поступить в военное училище. Там кормили, одевали, содержали. Из всех братьев только я стал военным. Отец был категорически против. Говорил - школу закончишь, возьмешь топор и будешь валить лес в тайге. Потом пойдешь в армию, отслужишь, женим тебя, и будешь жить здесь как все нормальные люди. Но когда из училища отцу прислали благодарственное письмо, то он с этим письмом по деревне бегал на радостях месяц. Детская мечта у меня была, как и у многих мальчишек, стать летчиком. Неважно каким - военным или гражданским. Но получилось по-другому. Сначала я хотел поступить в танковое училище в Благовещенске, но не прошел мандатную комиссию. По росту не взяли. И там предложили мне поступить в Хабаровское командно-техническое училище. Тогда оно считалось артиллерийским, но там уже готовили ракетчиков по эксплуатации 63-й и 64-й ракет.
История поступления
- Поступал я своеобразно. Если бы сдавал экзамены как все, точно бы не сдал. Конкурс 10 человек на место. Приехали ребята со всего Союза, которые математику, интегралы как орехи щелкали. А я, и не только я, логарифмы не знал как правильно написать. В то время абитуриенты приезжали в училище и месяц готовились, занимались с преподавателями. Я подумал, что диктант еще напишу, а математику не сдам. Но возвращаться домой было бы позором. И вот однажды в училище был набор для заготовки сена на островах Уссури. Отобрали нас несколько человек, которые умели косить, а я, благодаря родителям, умел это делать в совершенстве. Пока мы заготавливали сено, экзамены кончились, все разъехались. Когда мы вернулись, нас построили возле штаба, как сейчас помню, начальник училища генерал-майор Козин сказал: "Я вас поздравляю, вы зачислены в училище. 5 человек в первую батарею. 5 человек - во вторую". Во время учебы увлекся спортом. В то время бытовало правило: каждый курсант обязан выполнить норматив первого разряда по виду спорта. К концу выпуска я имел 5-6 разрядов. Особенно нравились лыжи и волейбол. В дальнейшем спортивная подготовка очень пригодилась.

Начало военной службы
- Закончил училище неплохо, твердым хорошистом. Приобрел особую форму допуска, получил распределение в специальные войска. Направили меня в Москву. Представляете, в 1969 году с Дальнего Востока в Москву попасть! Приехал в деревню, сказал об этом, все были в шоке. Прилетел в Москву, погулял недельку, пока деньги не кончились. Потом получил предписание в Семипалатинск. Прилетаем. Август. Жара. Посадили в спецпоезд, мотовоз, как его называли, и приехал я на станцию Конечная. Это знаменитый Семипалатинский полигон, город Курчатов. Одно было хорошо там - полуметровый шашлык и банка вина стоили 70 копеек. На полигоне обслуживал ядерные заряды. Допуск был к 15 видам ядерных боеприпасов - морским, РВСН, ПВО и т.д. Но в Курчатове прослужил недолго.
- Яркое воспоминание на полигоне - ядерный взрыв. Принимал участие в нескольких десятках испытаний. В то время проводились только подземные взрывы. Впечатление такое: ты находишься на расстоянии больше 10 км от места закладки. И вот вдалеке стоит гора, медленно поднимается и затем опускается. Ядерного гриба не было. Гриб появляется только при наземном или воздушном взрыве. Выбросы радиоактивные на поверхность были, но достаточно редко. Впечатления, конечно, незабываемые.
После Семипалатинска меня перевели на службу в арсенал в европейской части России. Это секретная точка. Занимался я обслуживанием ядерных зарядов для различных видов оружия. Как действовала радиация? Тогда у нас и дозиметров не было. Первый признак облучения - расстройство кишечного тракта. В общей сложности в этой системе я прослужил 3 года - с 1969 по 1972 год.

Век живи, век учись…
В 1972 году Леонид Баранов поступил в высшее военное училище имени Можайского. И вновь ему при поступлении благоволил случай. В то время поступить в высшее военное училище было большой честью, и проводился жесткий отбор среди кандидатов. В основном его сослуживцы стремились пойти учиться в "Дзержинку", на 4 факультет по специальности. Но в их часть пришла разнарядка на одно место в "Можайку". Леонид Баранов написал рапорт в академию ракетчиков, как говорит, ни на что не надеясь.
- В "Можайку" экзамены не сдавал, не буду кривить душой. Весь месяц до экзаменов играл за училище в волейбол в первенстве области, заняли второе место. Поступил из-за волейбола в том числе. Подумывал о профессиональной карьере волейболиста. Но когда начальник училища поставил вопрос: волейбол или учеба - выбрал учебу. Отучился на первом факультете, в 1976 году закончил, получил звание капитана. Мне было 28 лет. Сейчас в 28 лет майора получают. В Ленинграде у меня дочка родилась. По распределению меня направили на космодром Байконур.

О Байконуре
- В том, что я попал на Байконур, для меня не было ничего сверхъестественного. Впервые почувствовал неуверенность, когда приехал представляться командиру части на 31 площадке полковнику Пермякову. Он говорит: "Назначаешься начальником 11 стартовой команды. У тебя будет 40 солдат и 6 офицеров". Для меня это было полной неожиданностью. Я дослужился до капитана, но никогда ни одним человеком не командовал. Я служил в системе, где не было солдат, а только офицеры. Помню, сказал: "Как, у меня будут в подчинении солдаты и офицеры? Я не справлюсь!" Командир коротко ответил: "Не справишься - снимут с должности".
- Первое впечатление о Ленинске - это жара. Мы приехали 26 августа 1976 года. Такого яркого солнца и такой жары я нигде не встречал. Приятно удивило, что меня отправили в жилгруппу, и через полчаса я оттуда вышел с ордером. На двухкомнатную квартиру для семьи из трех человек! Помню адрес: Речная, 2, квартира 63. Угловая квартира, окна на речку. Космодром я узнал потом. А Ленинск был типичный военный городок. Поразило изобилие фруктов, дешевые виноград, арбузы, дыни.
- Как справился с волнением в первые дни службы? Робости не было, кое-что повидал и знал. Познакомился с офицерами команды. Со мной служили Стреж Александр Петрович, он был инженером 3 отделения, работал на установщике по прицеливанию. Мичков Сергей Витальевич, начальник 3 отделения, Томчук Владимир Ромуальдович, начальник 2 отделения стартовых систем.
- Первый пуск помните?
- Честно говоря, не помню. Стерлось из памяти. Нештатные моменты, помню. Например, спутник "Метеор" пускали, а у нас от заправочной мачты не отходили штоки домкратов. Мы с Томчуком стоим, 15 минут до пуска, насосы работают, а штоки не отходят. Головки пооткрывали, проверили, на золотник нажимаешь, на опускание щелкает, а мачта не отходит. Тут подходит генерал-майор Титов Герман Степанович, председатель комиссии: "Ну что, молодежь?" "Да вот, мачта не опускается", - отвечаем. "Не опустите, в тюрьму сядете", - повернулся и пошел. Я говорю Томчуку - открывай пробки сливные с домкратов, а я нажму на опускание. Он говорит, мол, ракета заправленная! Я отвечаю, все равно в тюрьму посадят, открывай! Помогло! Масло под давлением вылилось, штоки опустились. Мы только успели до бункера добежать, и ракета пошла!
После пуска Титов подошел и говорит: "Раз справились, наказывать не будем".
- Работали много. Со мной вместе служили Дмитрий Чистяков во второй группе, Владимир Болюх, Евгений Черный, Борис Олеференко, Владимир Инголенко. 16 марта собираемся каждый год на День части. Самой части уже давно нет. В следующем году ей будет 50 лет. Часть была изумительная. Самая рабочая по количеству пусков. "Двойка" работала по пилотируемой программе, а 31-я проводила все боевые запуски. Но "Двойке" доставались все лавры по запуску космонавтов. Помню, Потемкин Виктор Григорьевич, наш командир, и Лукьянов Юрий Игоревич, командир "Двойки" отношения сохраняли нормальные, но чувство несправедливости ощущалось.

О назначении
- На 31-ю площадку в 2 часа ночи приезжает начальник космодрома генерал-лейтенант Жуков Юрий Аверкиевич. Я как замкомандира части его встречаю. Он спрашивает, кто может рассказать, что на площадке делается. Мы готовили индийский спутник. Я ответил, что могу. Провез его по площадке, показал, объяснил. Он спросил: "Откуда ты все знаешь?" Сказал, что готовлюсь на командира части. Жуков говорит: "Сегодня в 19 часов прибыть в штаб". Приезжаю, захожу в кабинет начальника космодрома, там сидит человек 12 генералов. Жуков подымает начальника отдела кадров и говорит: "Вот вы не можете два месяца найти командира части на 95-ую площадку". Спрашивает меня: "Пойдешь командиром на 95-ую?" Я спросил: "А должность какая?" "Полковничья". "Пойду". "Вот видите, как с кадрами надо работать", - заключил Жуков.

О передовом опыте
- Левый фланг космодрома пользовался дурной славой. Его в шутку называли "штат Алабама", туда направляли служить как в ссылку. Но я считаю, что это незаслуженно. Большой объем работы выполняли. Бытовые условия были на примитивном уровне. Воды часто не было. Свет почему-то гас в первую очередь на 95 площадке. Я в должности начальника центра не одни сапоги и брюки вымазал в мазуте на теплоцентрали. Котлы в январские морозы почему-то останавливались одновременно, емкости с мазутом текли. Но коллектив был хороший, выдерживал трудности.
- Приехал на 95-ую, собрал офицеров и сказал: "Кто со мной не хочет работать, пусть пишет рапорт и уходит". Некоторые сами ушли, другие потом отсеялись. Приходили ко мне и говорили: "Не могу я так. Не могу бегать, как ты бегаешь со всеми 6 км на учебный полевой центр с противогазом и автоматом". А я по-другому не могу, когда солдаты бегут, а командиры на машине рядом едут. Мне по жизни это претит. Сколько мне стоило труда приучить офицеров ходить с солдатами мыться в баню, ночевать на дежурстве не в каптерке, а рядом с ними в казарме. Было сопротивление, жалобы писали. Но потом это стало нормой. Мы же ни одного солдата не посадили за неуставщину, ни одного не похоронили! Сделали казарму, штаб, построили свиноферму, огород сажали, затопленные шахты откачали, установили оборудование, пуски проводили. Люди "на ура" работали.

Об увольнении
- Я очень переживал, когда принял решение увольняться. В том плане, что было неуютно от мыслей, чем буду заниматься на гражданке. Но сейчас офицеров успокаиваю, говорю, им, что тот опыт, который вы приобрели в армии, бесценен в плане организации любой работы. На гражданке то же самое.
- Что открыли для себя в новой должности?
- Откровенно? Будем говорить, поразило и сейчас поражает, что воинский труд не менее сложный и ответственный, а оплачивается хуже, чем гражданский.
- Как говорят спортсмены, чтобы стать тренером, ты должен "убить" в себе игрока. Вам в должности гражданского руководителя удалось "убить" в себе военного?
- "Убить" в себе военного надо не в плане организации и приобретенного опыта, а в плане командирском. Правда, не всегда получается (улыбается). У меня мало подчиненных военнослужащих. Меньше 30%. Процентов 70 вообще в армии не служили.
- Трудно было подход найти?
- Нет. Я собрал всех, представился. Сказал свои требования. Профессионализм, честь, исполнительность. Все могу простить, кроме вранья и непрофессионализма. Были такие, которые опасались, мол, будем строем ходить. Я сказал, если нужно будет для пользы дела - будем строем ходить. Для встряски коллектива. Вот сейчас я прячу, а первое время у меня на столе лежал воинский устав.
- Это был намек?
- Некоторые воспринимали всерьез (смеется).

О жизненных выводах
- Скажу откровенно. Я ни разу не пожалел, что пошел в армию. Не из-за того, что сложилась карьера. У меня не было такого случая, чтобы я не хотел идти на службу. Сейчас иногда мне на работу не хочется идти. Не из-за того, что не хочу, а оттого, что неинтересно. Заходит ко мне сотрудник, а я знаю, что он скажет.
Если бы отец спросил меня, доволен ли я своей жизнью, я бы ответил - да. Многое в жизни я делал неправильно, но главное - подлостей не совершал. Как сказал кто-то из философов: "Весь мир любить легко - попробуй полюбить соседа".

http://subscribe.ru/archive/media.russia.news.baikonur/200906/15105214.html
www.baikonurwww.narod.ru .

[tomych]

Мой Байконур
Полевые заметки



Байконур. Это короткое и близкое теперь слово нежданно и навсегда вошло в нашу жизнь 12 апреля 1961 года. Тогда, в тот светлый и радостный весенний день по радио прозвучали правительственные сообщения о первом в мире полёте советского человека в космические дали. К тому времени люди уже успели привыкнуть к торжественным сообщениям ТАСС об очередных ракетно-космических успехах страны, с восторгом встречая информацию о новых достижениях и ожидая всё более грандиозных. Ракета-носитель, Лайка, спутник – эти русские слова облетели мир, пополнили словарный запас многих народов. Но, помню, до гагаринского полёта ни в одном из сообщений о космических свершениях не упоминалось о месте запуска.

Поэтому, когда прозвучало: Космодром Байконур, воображение рисовало необыкновенные пейзажно-индустриальные картины, навеянные прочитанными в детстве и юности многочисленными и знаменитыми научно-фантастическими произведениями и увиденными кинофильмами на космические темы. Но мало кто в реальности представлял себе, несмотря на имевшиеся в прессе фотографии и кадры теле- и кинохроники, что же это такое на самом деле Космодром Байконур. И я в те годы не был исключением. Постигая основы инженерного искусства в лучшем техническом ВУЗе страны – Московском высшем техническом училище им. Н.Э. Баумана и увлекаясь бронетанковой техникой, я ведал о космодроме не больше других и даже представить себе не мог, что через не столь уж продолжительное время Байконур станет более чем на 20 лет частью моей жизни, поистине судьбой.

Сейчас уже многое сказано, написано, отснято и показано об истории создания и развития космодрома. Можно напомнить коротко, что необходимость образования в стране нового испытательного полигона для бурно развивающейся в 50-е годы XX века ракетной отрасли было вызвано всё возрастающей сложностью решавшихся тогда технических задач, связанных с появлением мощных многоступенчатых межконтинентальных ракет, предназначавшихся также и для многоцелевых космических исследований. Многим важным условиям должно было удовлетворять место расположения нового испытательного полигона – и возможно более близкое расположение к экватору для приращения скорости стартующей ракеты за счёт скорости вращения Земли, и удалённость от крупных населённых пунктов, близость крупных транспортных магистралей и другие.

Созданная в 1954 году специальная комиссия, рассмотрев множество мест на территории страны для строительства нового объекта, которому предстояло стать первым космодромом, остановила свой выбор на пустынном районе Казахстана восточнее Аральского моря вблизи железнодорожного разъезда Тюра-Там, аж в 350 километрах от посёлка Бойконыр, давшего впоследствии историческое название нашему космодрому.

Решение о строительстве полигона в Казахстане было принято в 1955 году. 12 января 1955 года на маленьком разъезде, затерявшемся в бескрайней казахской пустыне, в двух с половиной тысячах километров от Москвы высадился первый небольшой отряд военных строителей, задачей которого была подготовка размещения основных сил строителей, а также техники и материалов.

Многие ветераны Байконура вспоминали, какое удручающее впечатление произвело на инх первое знакомство с местом будущего Звездограда – неоглядная пустыня – степь, пески, солончаки, колючки, перекати-поле и ветер, переходящий в песчаную бурю. Ни одного дерева, несколько облупленных мазанок и бесчисленные стада сусликов. Позднее, вспоминая и свои схожие впечатления от первой встречи с Байконуром, прочитал у Ч. Айтматова в "Буранном полустанке" рефрен:

"Поезда в этих краях шли с востока на запад и с запада на восток …

По сторонам от железной дороги в этих краях лежали великие пустынные пространства – Сары-Озеки, Серединные земли жёлтых степей.

В этих краях любые расстояния измерялись применительно к железной дороге, как от Гринвичского меридиана …".

И вновь пришлось поразиться провидческому оптимизму С.П. Королёва, который так ответил на сетования пессимистов: "Все вы ужасные прозаики. И как эту прозу выбить из вас, ума не приложу. Где найдешь ещё такой благодатный уголок для будущих космических пусков, где свыше трёхсот дней году лазурно-ясное небо, а ночью из глубины на тебя смотрят мириады звёзд? Да ты не представляешь, что здесь развернётся!".

Нужно сказать, что лишь сравнительно небольшое число людей доподлинно знали конечную цель затевавшегося строительства и масштабы того, что предстояло совершить. Строительство нового полигона было окружено плотной завесой секретности. Сами военные строители, а именно они были основной ударной силой создаваемого объекта, поначалу, согласно внедрённой легенде, считали, что возводят самый большой в мире спортивный комплекс. Маленький пустынный разъезд буквально был завален непрерывно поступающим потоком эшелонов с лесом, цементом, кирпичом и другими строительными материалами, с мощной строительной техникой, промышленным оборудованием и многим-многим другим. Прибывали и всё новые контингенты строителей и разнообразных специалистов. Несмотря на совершенно дикие, можно даже сказать трудновыполнимые условия и в плане климата, и по бытовому устройству, и по сложностям строительных дел, темпы работ были поистине ошеломительными. Люди проявляли чудеса самоотверженности, изобретательности. Работы велись круглосуточно. Чтобы построить первый и основной объект будущего космодрома – стартовое сооружение, нужно было вынуть около миллиона кубометров грунта и уложить десятки тысяч кубометров бетона. Поразительно, что всего через четыре месяца это сооружение было сдано под монтаж стартового оборудования и других систем, поставки которых на объект шли со всех концов страны. Космодром строила вся страна.

Я сознательно не упоминаю здесь никаких персоналий. Все участники строительства, начиная от высшего командно-инженерного состава, и до рядового солдата-строителя и монтажника делали всё возможное и даже больше того. Хотя, конечно, без чёткого и грамотного руководства свершить такое великое дело было бы невозможно. А главные заинтересованные заказчики (их всё-таки назову) – С.П. Королёв и М.И. Неделин – постоянно чувствовали и регулировали пульс грандиозной стройки.

Строительство первоочередных объектов Байконура было завершено уже к декабрю 1956 года. К этому времени не нём работали почти две тысячи военных строителей и более пятисот гражданских рабочих и служащих. Как-то незаметно вместе с техническими объектами полигона начал возводиться и быстро расти жилой посёлок. Люди признали место своим и начали обустраивать быт.

Одно за другим, несмотря на тяжелые условия, начали подниматься деревца – тополя, ясени и другие, заботливо взращиваемые жителями, зацвели цветы. К каждому посаженному растению поначалу пришлось прикреплять персонального ответственного за полив и уход.

Сегодня трудно в это поверить, но всего лишь через два с половиной года после того, как в песок безжизненной степи был забит символический колышек, со старта площадки № 2 был произведен первый испытательный пуск межконтинентальной ракеты Р-7, легендарной "семёрки". Это произошло 15 мая 1957 года и стало началом долгой и славной истории космодрома Байконур. А уже 4 октября 1957 года восхищённый мир, повторяя по слогам незнакомое русское слово "спутник", искал в звёздном небе светящуюся движущуюся точку. Первый искусственный спутник Земли был выведен на орбиту той же ракетой Р-7. Русские вырвались вперёд в большой космической гонке.

Новорождённый полигон, как сказочный богатырь стал расти не по дням, а по часам. Возникали новые стартовые площадки, в том числе для ракет боевых, испытательные стенды, производственные мастерские, жилые площадки, прокладывались новые железнодорожные пути, автомобильные шоссейные дороги, линии электропередач. Сейчас всё это называется красивым словом "инфраструктура".

Научно-исследовательский испытательный полигон № 5 Министерства обороны СССР встал на бессрочную трудовую вахту по решению инженерных, научных и оборонных задач, которую он с честью несёт вот уже более полувека. Но обрести звание первого в истории Космодрома в подлинном смысле этого слова нашему полигону ещё предстояло. И до этого по-настоящему эпохального свершения должно было пройти ещё четыре долгих и трудных года.

Это были годы напряженнейшего труда многих трудовых коллективов страны на своих предприятиях и здесь, на полигоне. Начался планомерный штурм космоса.

3 ноября 1957 года запущен второй искусственный спутник земли с собакой Лайкой на борту.

15 мая 1958 года запущен третий искусственный спутник массой 1327 кг.

1959 год – проведены запуски автоматических лунных станций "Луна-1", "Луна-2", "Луна-3". Впервые получены и переданы на Землю фотографии обратной стороны Луны.

19 августа 1960 года запущен космический корабль с собаками Белкой и Стрелкой, которые благополучно возвратились на Землю.

10 октября 1960 года – первый пуск ракеты-носителя "Молния" к планете Марс.

Вспоминается, как восторженно встречали люди каждое сообщение об очередном космическом свершении. Но тем самым великим свершением, безусловно, стал первый в мировой истории полёт человека, советского майора Юрия Гагарина за пределы земного притяжения. Это событие знаменовало собой открытие эры пилотируемой космонавтики. И тогда впервые прозвучало "Космодром Байконур".

Моя первая встреча с Байконуром случилась в 1964 году. К этому времени я уже более двух лет после окончания института трудился в конструкторском бюро Владимира Павловича Бармина, создававшего боевые и космические стартовые комплексы, и в том числе тот самый гагаринский старт для ракеты Р-7. Нас, молодых, старались сразу окунуть в настоящее, серьёзное дело. Довелось побывать на стажировке на первом ракетном полигоне Капустин Яр, где на испытательных пусках боевых ракет усвоил, какого строгого и ответственного подхода требует эта техника, когда самая незначительная небрежность может привести к большой беде.

Конечно, я был много наслышан от старших товарищей о всех особенностях рабочей жизни на космодроме, и очень хотелось своими глазами увидеть эту уже ставшую легендарной космическую гавань. Эта моя первая командировка на Байконур была и первой ответственной самостоятельной работой на реальном боевом объекте, где заводской бригаде специалистов предстояло провести сдаточные испытания одного из агрегатов в составе технологического оборудования первого в мире автоматизированного стартового комплекса с красивым именем "Долина" для боевой ракеты Р-9 Королёвского КБ.

Ехали мы на Байконур поездом Москва – Ташкент более сорока с чем-то часов. За окнами вагона простирались необозримые просторы казахстанской полупустыни с редкой однообразной растительностью. Надо ли говорить, как часто застучало в груди, когда поезд остановился у невысокого вокзального здания с транспарантом "Тюра-Там". Несколько пристанционных довольно старых построек, два домашних верблюда на привязи, играющие детишки. Ничто не говорило о близости средоточия самых передовых достижений научно-технической мысли. Экспедиционным ГАЗиком нас доставили в административный и жилой центр полигона, находящийся в нескольких километрах от железнодорожной станции и носивший официальное название "площадка № 10" (в обиходе – "десятка") со статусом в то время посёлка, именовавшегося Ленинский или Заря, ещё Звездоград. Позднее, с 1969 года город Ленинск, ныне, с 1995 года город Байконур.

После оформления всех необходимых по режиму (а он тогда был ох какой) документов нас отвезли в гостиницу площадки 70, где нам предстояло работать, находившейся в нескольких десятках километров от "десятки". Проезжая по городу, из окон автомобиля мы увидели уже тогда вполне современный его вид – просторные площади, улицы с многоэтажными зданиями, утопающими в зелени, множество цветов. Численность населения города составляла 34 тыс. человек. Хорошие шоссейные автодороги связывали Центр космодрома с рабочими площадками, веером разбросанными на общей площади около 7000 квадратных километров дикой степи.

Стояли последние дни лета – конец августа, и это время, включая начало осени, по моим многолетним потом впечатлениям и по общему признанию, было самой дивной и благодатной порой года в этом краю. Уходила нестерпимая дневная жара, не так страшно пекло солнце, начали прибывать вечерние предосенние прохлады, легче становилось дышать. А растительность ещё сохраняла пожухлые зелёные краски самых разных оттенков. На базаре изобилие арбузов, дынь, винограда, помидоров. Запахи умопомрачительные. Хотя иногда, как напоминание о близкой осени, возникнут вдруг не слишком приятные порывы местных ветров, гоня вихри песка и пыли, проникая во все телесные щели и под одежды. "Бабай пришел", – говорил народ.

Нужно сказать, что моя первая командировка на Байконур совпала по времени и месту с общегосударственным событием – на полигоне с 23 по 25 сентября проводились демонстрационные пуски боевых ракет всех ведущих КБ – Королёва, Янгеля, Челомея в присутствии высшего руководства страны во главе с Н.С. Хрущёвым с целью определения дальнейшего стратегического пути развития этого вида вооружений. Это обстоятельство естественно добавило некоторой нервозности в развитие событий, но паники не вызвало. Уверенность в успехе была полная. Не обошлось, однако, без неожиданностей. Где-то дня за 2 до планировавшегося зачётного пуска нам объявили, что согласно плану должна быть продемонстрирована скорострельность нового старта, и следующая ракета Р-9 должна стоять на пусковом столе не позже чем через 10 минут после пуска. Это непосредственно касалось нашей работы, поскольку основной послепусковой операцией как раз был съём переходной рамы ракеты с почти 20-метровой мачтой бортовых коммуникаций, и определяющим по времени. Здесь была ручная расстыковка разъёмов кабельных связей "борт-земля", и времени на это отводилось по штатному расписанию – раза в 2 больше, чем теперь требовалось. Стали анализировать временные резервы. Сейчас не вспомню, кому пришло в голову парадоксальное решение – для экономии времени эти самые кабельные жилы попросту разрубить. И вот представьте картину – после старта ракеты по сигналу руководителя из ближайшего защитного бункера выскакивают четверо офицеров с остро заточенными топорами и, приблизившись к ещё горячему столу, начинают яростно рубить кабельные жилы. Следом подъезжает наш агрегат, производит захват переходной рамы с мачтой и сдёргивает её с пускового стола. А к столу уже приближается установщик с уложенной на него новой ракетой. По-моему, даже меньше чем через 10 минут, к восторгу и участников, и наблюдателей ракета стоит на пусковом столе. Такое не забудешь!

Другим незабываемым событием той моей первой командировки стало то, что здесь мне впервые довелось увидеть С.П. Королёва – накануне дня пуска на площадке он слушал доклады о готовности оборудования старта. Во всём его облике с коренастой, крепко сшитой фигурой, манере держаться ощущалось присутствие внутренней мощной силы. Всё казалось символичным – космодром, Королёв, пуск. Впечатление на всю жизнь.

Конечно, мы не могли не побывать на историческом гагаринском старте (площадка № 2, "двойка"), откуда "дороги к планетам легли" и на его дублёре, аналогичном стартовом комплексе на площадке № 31. Испытал чувство восхищения и гордости от увиденного в натуре технического совершенства, казалось бы досконально изученного по чертёжной документации, и чувство личной сопричастности к великому делу. В последующие годы мне пришлось вплотную заниматься многими вопросами по дооборудованию этих комплексов под различные изменения ракеты или под их модификации.

Во второй половине шестидесятых годов частота и длительность байконурских командировок стали существенно возрастать. Это было связано с тем, что к этому времени приобрели серьёзный размах строительно-монтажные работы по возведению сооружений и агрегатов нового уникального стартового комплекса для исполинской ракеты Н-1 КБ С.П. Королёва, предназначенной для осуществления советской лунной программы. Это была поистине царь-ракета длиной 120 метров и диаметром в хвостовой части 17 метров. Под стать ракете и громады-сооружения. Трёхскатный монолит стартового сооружения, поворотная башня обслуживания–великан, громадина–установщик. Сложнейшие научно-технические проблемы пришлось решать специалистам при проектировании, не менее сложным было и воплощение всего задуманного здесь, на Байконуре. По каждой из многочисленных систем комплекса на объекте был прикомандирован технический руководитель из многих КБ и заводов-изготовителей, с длительностью бессменного нахождения по 1,5–2, а то и больше месяцев. К тому времени на жилой площадке 113 были построены достаточно комфортабельные гостиницы, где жили все командированные специалисты.

Специфика длительной совместной командировочной жизни довольно большого числа самых разных людей, объединённых общим делом, да ещё на протяжении нескольких лет в своеобразных климатических и бытовых условиях полигона, при серьёзной занятости работой, в отрыве от семьи и устроенного домашнего быта способствовали стихийному созданию каких-то новых форм общения, позволяющих наилучшим образом приспособиться к этим условиям и чувствовать себя достаточно комфортно. Так возникли, прижились и постоянно совершенствовались объединения по пять–восемь человек, которые возникали на основе каких-то взаимных симпатий, привязанностей, общности жизненных интересов. Такие объединения прозывались колхозами. Вместе питались, вместе проводили досуг. Каждый "колхозник" поочерёдно дежурил сутки – закупал продукты, готовил пищу, мыл посуду, убирал кают–кампанию – гостиничный номер. Такое устройство помогало экономить и время, не тратя его на стояние в очередях в столовой, и средства, поскольку покупать продукты в магазине было дешевле. Кроме того, такое тесное ежедневное общение способствовало взаимному обогащению участников как с точки зрения обретения новых естественных, в том числе кулинарных, и культурных знаний, так и точки зрения получения каких-то новых навыков и умений. При сложностях в работе всегда можно было рассчитывать на квалифицированный профессиональный совет коллективного разума. Очевидно было воспитательное значение такого порядка, так как ни у кого не было стремления демонстрировать на людях качества вроде лени, неаккуратности и т. п.

Выезды на рыбалку, спортивные затеи, настольные игры, застольные веселья с пением под гитару, розыгрыши и шутки – всё это в памяти навсегда. Но, конечно, главной заботой, которой было подчинено всё, было дело. Всё более зримые очертания будущего старта принимали возводимые конструкции.

Из самых моих щемящих впечатлений тех лет на космодроме память оживляет весенний день 23 апреля 1967 года. С гагаринского старта должен был отправиться в первый испытательный космический полёт новый пилотируемый космический корабль "Союз-1", более совершенный чем привычные уже "Восток" и "Восход". Пилотировать новый корабль было доверено лётчику-космонавту СССР, Герою Советского Союза Владимиру Михайловичу Комарову. Этот человек импонировал мне, да и не только мне, несколько больше других летавших космонавтов и по личным впечатлениям, и по отзывам специалистов. Поэтому не побывать на этом пуске мы просто не могли. Вообще, будучи информированы о предстоящих значимых пусках "Семёрок", "Протонов", мы, несмотря на занятость, старались все их увидеть воочию.

Настроение было приподнятое, весеннее. Весна на Байконуре. Это сказочно. Пробуждается и оживает после стылой зимы весенняя степь. Удивительно легко дышится. Красочно нарядными ковриками расстелились вокруг, насколько видит глаз, бесчисленные жёлто-красные островки прижившихся в солончаках степных тюльпанов. Это не те привычные садовые тюльпаны на длинных ножках. Необычно короткие, на крепеньких ножках, с резными лепестками – символ Байконура.

Мы знали, что пуск "Союза" назначен на 3 часа 35 минут московского времени. Знали и штатное время посадки экипажа в корабль. Поэтому чуть за полночь на ГАЗике с товарищами-измеренцами подъехали к воротам КПП на площадке № 2. Конечно, были не одни. Народ подтягивался группами. Самого старта с установленной ракетой с этого места видно не было, но яркое пятно в скрещении лучей прожекторных мачт обозначало его расположение. Доносились звуки трансляции громкой связи объекта – ждать пришлось недолго. В сопровождении легковых машин к воротам подъехал знакомый автобус с ярко освещёнными изнутри окнами салона. Слышны были звуки музыки. В прямоугольнике окна, словно на телеэкране отчётливо была видна группа людей и в центре стоял лицом к нам В.М. Комаров в синей спортивной куртке. Рядом с ним среди других я увидел Ю.А. Гагарина и, кажется, П.Р. Поповича. Они были оживлены, жестикулировали и, по-моему, даже пели. Но что поразило тогда, вспомнилось потом и вспоминается теперь – белый как полотно цвет лица космонавта, резко контрастировавший с ярко пунцовым цветом лиц окружающих.

Кортеж с автобусом проследовал на старт, а мы отправились на привычную смотровую точку. Ракета ушла красиво, ночной старт всегда смотрится очень эффектно. Известно, что в работе любой рукотворной технической системы не может всё и всегда идти гладко и без сбоев. Каждый из нас мог в этом убедиться неоднократно. Всегда есть расчетная вероятность отказа. Тем более в такой исключительно сложной технике как космическая, которая к тому же работает в экстремальных условиях. Но все мы за годы так привыкли к победным рапортам о космических достижениях, что естественные чувства волнения и некоторой тревоги за исход дела со значительной долей риска несколько притупились. Поэтому трагический, спустя сутки, исход первого полёта "Союза", после бодрых первоначальных сообщений о его ходе, стал настоящим шоком для всей страны. Вспомнив увиденное накануне, подумал, что у космонавта, видимо, были какие-то тревожные предчувствия, навеянные известной ему информацией.

Тем временем к исходу 1968 года на космодроме Байконур вступила в решающую фазу подготовка к лётно-конструкторским испытаниям исполинской ракеты Н-1, главной надежды нашей лунной программы и надежды на первенство в большой космической гонке на Луну с Соединёнными Штатами Америки. Американцы готовили первый полёт к Луне своей миссии Аполло-8 на декабрь 1968 года. Эти последние месяцы года вся основная команда специалистов, как тогда говорили "первая сборная" безвыездно трудилась на полигоне. Вопреки традиции, даже на ноябрьские праздники не полетели домой. Время торопило. Если говорить о самом стартовом комплексе, это было что-то доселе невиданное и поражало воображение. Два грандиозных трёхлепестковых стартовых сооружения, заглублённых на 22 метра и отстоящих друг от друга на 500 метров, с расположенным между ними технологическим блоком сооружений, две гигантских поворотных башни обслуживания высотой более 140 метров. При создании комплекса были использованы самые последние научно-технические достижения, почти каждая система или агрегат выполнены на уровне изобретений, решены десятки сложнейших научных и технических проблем. Все мы гордились сделанным и теперь готовились увидеть результаты многолетней напряженной работы.

Завершив в декабре комплексные испытания с макетной ракетой М1 и, проведя необходимые доработки агрегатов и систем комплекса, улетели по домам, чтобы в семейном кругу встретить новый, 1969 год и в начале января вновь собраться на космодроме для проведения цикла предпусковых работ с первой лётной ракетой 3Л, составлявшего 28 суток.

Крайне осложняла работу установившаяся на космодроме погода. Такой лютой зимы не могли припомнить даже старожилы Байконура. Температура доходила до – 45 ° градусов даже днём. И ветры.

Ох уж эти байконурские зимы. Как ярко о них сказано у Ч. Айтматова в "Буранном полустанке": "Весь тот январь был очень морозным и мглистым. Ветры ошалели. Набухала, напрягалась стылая мгла в непроглядных небесах. Дико, уныло, пусто просвечивалась с трудом луна блеклым одиноким пятном. Мороз жёг щеки. Вдохнуть морозный воздух было страшно – казалось, лёгкие разорвутся". Именно такими запомнились те предпусковые дни 1969 года.

Навсегда запали в память и те острые, даже порой критические ситуации, которые создавала та погода в ходе предпусковых работ. Так, в газоходах стартового сооружения на глубине 22 метра наши автогидроподъёмники на шасси мощных УРАЛов обеспечивали работу телеметристов, устанавливавших и отлаживавших датчики системы измерений параметров газовой струи ракеты, размещённые на стенах и потолках трёх газоходов. При температурах воздуха ниже – 40  ° С, ночью до – 45  ° С приняли решение не глушить ночью двигатели автошасси во избежание выхода их из строя. В каждой машине оставляли на ночь по два водителя-солдата для страховки. Надо же было такому случиться, что где-то за два дня до назначенного пуска в одной из машин ночью уснули оба дежурных, двигатель заглох, и к моменту нашего приезда на старт машина была мёртвой – двигатель разморожен. Ремонт невозможен, привезти новый двигатель за оставшееся время нереально. Руководство сказало нам: "Хоть на руках выносите". Что делать? После непродолжительных раздумий бросились к командованию строителей: "Выручайте". Немедленно пригнали нам два мощных трактора С-80 с бухтой толстенного троса. Солдаты нашего расчёта, чувствуя свою вину, несмотря на жестокий мороз, быстро размотали и опустили трос в газоход, подсоединили его к тракторам и к недвижной машине. Почти волоком удалось аварийную машину эвакуировать и оттащить в степь. В газоход опустили другую машину, и все нужные работы сделали в срок. Представьте, каких нервов это стоило. Немало сложностей было и на других системах. Тем не менее, к намеченной дате вывоза ракеты на стартовую позицию комплекс, как и ракета, был готов к пуску. Красавица–ракета горделиво проплыла на громадине – установщике, буксируемом четырьмя секциями мощных тепловозов по двум колеям специального железнодорожного пути и гигантской белоголовой свечой встала на пусковой стол. Все предстартовые проверки и испытания прошли чётко. Пуск был назначен на 21 февраля.

Здесь хочется рассказать об одном памятном частном эпизоде последней ночи перед стартом. Покинув поздно вечером опустевший старт, вернувшись в гостиницу, как говорят, "усталые, но довольные", поужинали и готовились отдыхать перед трудным завтрашним днём. И тут один из наших ответственных технических руководителей задумчиво так посетовал, что согласно традициям новорождённый объект такого масштаба следовало бы соответствующим образом напутствовать перед явлением. Сказано–сделано. Бросились в машину пятеро и помчались на старт. Дежурных оперативных режимщиков уговорили необходимостью срочной проверки телеметрической сети (в боевой расчёт входили все) и бегом в газоход под стоящую ракету. С собой привезли две бутылки красного сухого вина – одну разбили о массивную бетонно-стальную пирамиду центрального отражателя стартового сооружения, другую разлили на пятерых. Ну вот, теперь можно и пускать. Утро 21 февраля было морозным и ясным. Всех людей с близлежащих к стартовой позиции жилых и производственно-технологических площадок эвакуировали на безопасное расстояние. Мы, те, кто не был занят в пусковых операциях, разместились на крыше склада на площадке № 72, в нескольких километрах от старта. С такого расстояния были едва различимы контуры высотных сооружений на стартовой позиции. Пуск был назначен на 12 часов 18 минут. С каждой минутой волнение нарастало. Точно в назначенное время мы увидели ослепительную вспышку вдали, клубы дыма и услышали мощный нарастающий гул. Яркое огненное пятно медленно и всё ускоряясь поплыло вверх, чуть отклоняясь от вертикали. "Летит!" – выдохнули все. Раздалось: "Ура!".

Ярко светящаяся точка растаяла в небесах, стих гул. Воодушевлённые, уверенные в успехе поехали на старт. Даже прибыв на старт и убедившись в прекрасном послепусковом его состоянии, мы не знали ещё, что пуск стал аварийным – ракета, отработав 69 секунд, из-за выключения двигателей, вызванного пожаром в хвостовом отсеке, упала в 50 километрах от старта. Конечно, мы были огорчены, но, надо сказать, не слишком – ракету ушла хорошо, старт сработал на отлично, и первый блин комом для такого большого и нового дела не трагедия. Сколько неудачных пусков было у "семёрки" перед триумфальной судьбой. Но не могли тогда мы знать того, что и последующие три пуска Н-1 в 69, 71 и 72 годах также будут аварийными. Причем второй пуск закончился тяжёлой аварией – ракета упала и взорвалась прямо на стартовом сооружении. Не хотела ракета летать без С.П. Королёва! А американцы в июле 1969 года осуществили первый пилотируемый полёт на Аполло-11 с высадкой на Луну. Лунная гонка была проиграна.

К чести наших ракетчиков, они настойчиво продолжали борьбу. После тщательного анализа причин неудач были проведены серьёзные доработки по ракете. Были собраны и подготовлены два очередных изделия. Общий настрой был решительный, была уверенность в необходимости продолжения дела. Однако руководство страны утратило интерес к лунной программе, а давний недоброжелатель С.П. Королёва В.П. Глушко, назначенный вместо В.П. Мишина руководителем и Генеральным конструктором королёвской фирмы, сумел добиться закрытия программы. Мы в нашем КБ, как и большинство специалистов отрасли, считали это преступлением перед отечественной космонавтикой.

В качестве альтернативных перспективных носителей тяжёлого класса Глушко предложил к проработке ряд вариантов составных модульных ракет пакетной схемы с базированием на стартовом комплексе для Н-1. Начались продолжительные многовариантные поисковые проработки схем стартового устройства. Шло время. И было вынужденное временное расставание с Байконуром, которое продлилось до весны 1975 года, когда в практическую плоскость перешла работа по советско-американской космической программе "Союз–Аполлон", начатая в 1972 году и предусматривавшая одновременный запуск нашего "Союза" и американского "Аполло", затем стыковку и совместные работы на орбите.

Тогда на Байконуре мы проводили сдаточные испытания комплекта из четырёх специально оборудованных автобусов, созданных в рамках этой программы на Львовском автобусном заводе на основе разработок КБ В.П. Бармина и по его техническому заданию. В этот комплект входили два автобуса, которые предназначались для перевозки экипажа космического корабля "Союз", его дублёров и сопровождающих специалистов в пределах космодрома, и в том числе для предполётной доставки экипажа на стартовый комплекс, и два автобуса обслуживания, выполнявших функции передвижных командных пунктов и оперативно-технических машин по обеспечению работ внутри космического корабля на ракете, установленной в стартовую систему. Конструктивные решения автобусов учитывали все самые строгие требования учёных, медиков и других специалистов по герметичности салонов, оснащению их технической аппаратурой самого разнообразного назначения. Помимо штатного кондиционера для автобуса доставки была спроектирована специальная система индивидуальной вентиляции скафандров космонавтов, сделаны индивидуальные кресла и много ещё различных бытовых мелочей. В автобусе же обслуживания одной из важнейших задач, решаемых его оборудованием, было обеспечение почти стерильной чистоты атмосферы во внутреннем объёме космического корабля, что достигалось соответствующей противопыльной и кварцевой обработкой персонала, выполняющего работы в корабле. Приёмка техники была тщательной, но автобусы показали себя с самой лучшей стороны, и были сданы практически без замечаний. Все штатные работы по подготовке международного полёта "Союз–Аполлон" были выполнены, и 15 июля 1975 года советский "Союз" с экипажем в составе А. Леонова и В. Кубасова стартовал навстречу американскому "Аполло". Во время пробеговых испытаний автобусов доставки в чудесные весенние дни 1975 года мы объехали весь-весь Байконур вдоль и поперёк. Я вновь поразился масштабам сделанного. А центр космодрома – город Ленинск стал выглядеть совсем современным большим городом. Широкие, просторные улицы, квадраты красивых зданий с магазинами, кафе, школами, стадионом. Скверы, парковая зона с тенистыми аллеями высоких деревьев. Достопримечательностями города стали многочисленные памятники и монументы – выдающимся учёным К.Э. Циолковскому, С.П. Королёву, М.К. Янгелю, В.П. Бармину и другим, Ю.А. Гагарину, первостроителям, покорителям космоса и много других.

Заключительным аккордом моего Байконурского марафона стала эпопея "Энергии – Бурана". Четырнадцать лет жизни. Эти работы отняли много сил, были очень увлекательны, породили много надежд, но в итоге пришло самое большое разочарование. Об этой программе много написано, снято и показано, писал юбилейные заметки и сам. Нужно сказать ещё, что в работах по "Бурану", в том числе и на Байконуре уже большую роль играли представители нового поколения, способная и творчески заряженная молодёжь – воспитанники Барминской кафедры МГТУ им. Баумана. Многим из них доверено было нести ответственность за предпусковую подготовку стартов в 1987 и 1988 годах. Успех был полный, впечатляющий и внушающий большие надежды. У меня яркие впечатления тех буранных лет на Байконуре связаны ещё с работами по сдаточным испытаниям летом 1987 года двух новых красавцев–автобусов "Звёздный" и "Байконур", созданных специально для перевозки экипажей космического челнока "Буран". Каждый из этих автобусов имел 10 специально оборудованных посадочных мест для полностью экипированных членов экипажа космического корабля.

Конструктивно-компоновочные решения нового автобуса учитывали многолетний опыт эксплуатации предшественников и отвечали самым необычным требованиям специалистов, отвечающих за функциональную готовность космонавтов. Достаточно сказать, что было проработано около десятка вариантов компоновки салона с участием художников-дизайнеров, а окончательный выбор производила комиссия во главе с лётчиком-космонавтом А. Леоновым. В трёх изолированных отсеках салона было практически всё: комфортабельные индивидуальные кресла, гардероб, буфет-бар, туалет, кондиционер, система вентиляции скафандров, все виды связи, комплекс психологической поддержки экипажа и другое. В ходе испытаний специалисты института медико-биологических проблем тщательно и придирчиво измеряли уровень шумов и вибраций, распределение температур, чистоту воздуха. Всё было в норме. Были отработаны штатные маршруты движения по объектам космодрома и временные графики. Автобусы были переданы службе эксплуатации. Эти автобусные работы дали мне возможность познакомиться с такими незаурядными людьми как космонавты А. Леонов, Б. Волынов, Ю. Глазков, командир отряда пилотов "Бурана" И. Волк, замечательный учёный и конструктор Г.И. Северин. Разве мог тогда знать я, что эта моя командировка на Байконур окажется прощальной? После первого пуска "Энергии" с "Бураном" и триумфального возвращения корабля занятые в программе коллективы с энтузиазмом начали готовиться к осуществлению пилотируемого полёта. В то же самое время в стране стремительно раскручивались катастроечные процессы, приведшие в итоге к трагическому распаду СССР, деградации российской промышленности, развалу отлаженной десятилетиями отраслевой ракетно-космической кооперации и в конечном итоге к закрытию программы "Энергия – Буран". Тяжёлые времена настали и для космодрома "Байконур" – резко сократилось число космических запусков, в складывающейся обстановке общего хаоса и неизвестности многие офицеры и гражданские специалисты с семьями уезжали с космодрома. Да и сам Байконур оказался на территории другого государства, и его нынешний статус и будущий оставались неопределёнными. Особенно тяжела была зима 1993–1994 года, когда часто происходили отключения подачи электроэнергии, были разморожены и выведены из строя системы водо- и теплоснабжения в десятках жилых домов. Венцом беды стало обрушение трёх пролётов крыши гигантского монтажно-испытательного корпуса на площадке 112, где происходила сборка "Энергии"

[tomych]

Записки Письменного Николая Михайловича (pdf-формат).

http://kik-sssr.narod.ru/download/Pis_mennyj_N_M.pdf
http://kik-sssr.narod.ru/0_Golicino-2.htm

[pitaks]

бля букв много"сил нет"исправлюсь бля!

[Хома]

pitaks Написал(а):
-------------------------------------------------------
> бля букв много"сил нет"исправлюсь бля!

ты прав: читать долго,а ты через строчку

[nkps55]

Eugen ,  а как ты нашел у  Автора Леонида Маслова его воспоминания ,там  на 15 сентября 2010 года опубликовано 1569398 произведений.  ---- ты все прочитал ?http://www.topglobus.ru/skin/smile/s3958.gif

[Eugen]

nkps55 Написал(а):
-------------------------------------------------------
> Eugen ,  а как ты нашел у  Автора Леонида Маслова
> его воспоминания ,там  на 15 сентября 2010 года
> опубликовано 1569398 произведений.  ---- ты все
> прочитал

Яндекс.

[Sanek]

-------------------------------------------------------

> Яндекс.

 Не удержался - и такая оборотка
- А я nkps ! B)

[nkps55]

Sanek Написал(а):
-------------------------------------------------------
> >
> --------------------------------------------------
> -----
>
> > Яндекс.
>
>  Не удержался - и такая оборотка
> - А я nkps ! B)


Ты меня опередил !  http://www.topglobus.ru/skin/smile/s8665.gif

[Май 5]

nkps55 Написал(а):
-------------------------------------------------------
> Sanek Написал(а):
> --------------------------------------------------
> -----
> > >
> >
> --------------------------------------------------
>
> > -----
> >
> > > Яндекс.
> >
> >  Не удержался - и такая оборотка
> > - А я nkps ! B)
>
>
> Ты меня опередил !
> http://www.topglobus.ru/skin/smile/s8665.gif


Слава nkpss!

[nkps55]

NKPS - независимая космическая партия соплеменников !   http://www.topglobus.ru/skin/smile/s12377.gif

[ВСТ]

Не,Собутыльников!><