Как я служил Байконуру

[Мелентьев Александр]

Господа, товарищи! Пишу воспоминания о моей путной и беспутной жизни. Дошёл до срочной службы. Времени не хватает. Пишу понемногу, урывками. Захотелось поделиться с вами. Всё что я написал истинная правда. Буду продолжать аж до декабря 1982 года. Но наберитесь терпения....

Часть 5.   БАЙКОНУР
Глава 1.    Призыв

Ну, вот и всё… Прощай, Волгоградский тракторный. Прощайте, Борода и Дракон, не поминайте лихом и вспоминайте хотя бы иногда. Как, никак, а сколько портвейна «Карданахи» выпито!
Вагонные колеса стучат также как и два года назад, да только крутятся они в обратную сторону – ДОМОЙ!!! Как ни красив Волгоград, а в родимую сторонку тянет, тяяяянет… Одно наводит на грусть – скоро опять в путь-дорогу… Все друзья уже отслужили, только я в «девках». А годики-то скачут. Техникум, да два года по распределению, вот уже и 21 на исходе, а мне в салабоны предстоит…
Четыре раза призывался, и всё – бронь! На Волгоградском тракторном заводе полторы сотни сменных мастеров не хватает. Вот и меня молодого техника-технолога холодной штамповки четырнадцать месяцев назад из «дурки» (Бюро Холодной Штамповки при Отделе Главного технолога) перевели мастером в прессово-штамповый цех на новый участок по изготовлению новой (квадратной) кабины ДТ-75. 
Четыре раза - две весны и две осени – повестки слали. Последний раз даже объявили – авиация, Северокавказский военный округ, а в результате опять – участок средних прессов.
Но теперь домой. Один долг Родине отдал, а предстоит второй. Из Волгограда с радостью бы, а вот из дома после двухгодичной отлучки и опять на два года????, чёй-то не того… а надо.., Как в том анекдоте:
- Путевки есть?
- Есть, куда Вам?
- Нет, к удавам мне не надо!
- Да Вы не поняли… Надо, куда Вам?
- Ну если надо, давайте к удавам…
Вот так, к удавам, так к удавам. Что ж я за мужик-то буду, не отслужив положенное. Девчонки засмеют, а бабульки у подъезда пальцами тыкать будут – «белый билет» у него, больной, 24 года, а замуж-то не идет никакая. Уж, какой там жених, раз в армию не взяли!
Взяли… В августе приехал, в сентябре на работу вышел на «Бадейкину фабрику» инженером конструктором 3-й категории. Неплохо для родного городка. Со средним специальным на инженерную должность, да еще в самом расцвете…
В конце октября – повестка. На медкомиссию. Поздновато чёй-то… В городе по ночам пьянки во всю, осенний призыв называется, а я только на комиссию. Ну да, ладно, отслужить скорее, как положено, да начать жизнь налаживать…
Пришел на комиссию. Рановато, в военкомате только дежурный. Жди, говорит. Стою, не совсем понимаю. В клуб ветеранов пришёл что ли… Похоже в этом призыве я самый молодой, ай нет, ошибся, оказалось, что один девятнадцати лет к нам затесался.
Остальные, как и я, переростки - бедолаги. Витёк Соловьёв самый старший. Через три месяца 27 стукнет и жена со вторым на сохранении.
Офицеры начинают подтягиваться на службу. Мы стоим, курим, анекдоты травим, знакомимся. Витёк Соловьёв – черный, как смоль, с такими же черными густыми усами - медленно, как бы нехотя:
- Мальцы,  мож, гонца послать в «Угловой».
«Угловой» магазин в двухстах метрах, бормотухой с семи утра торгуют. Скидываемся. Двое рванули.
Не успели мы сигареты «забычковать», уже бегут, карманы топырятся. В каждом по «бомбе». Выходит по 0,4 на рыло. Нормально, чё для молодых и здоровых, так, настроение поднять… Горлышко широкое, льётся легко, закусываем «курятинкой». Валера Пронин, пастух из близлежащего села, угощает самосадом. Смеясь и прикалываясь, неумело сворачиваем «козьи ножки» из районной газеты. У Кости Игнатьева ладони широкие, как и весь сам, пальцы толстые, и цигарка получилась как кубинская «гавана».  Вдохнул и замер, молчит… глаза выпучились, рожа посинела, губа отвисла… Мимо проходит какой-то доктор в белом халате с чемоданчиком, и чуть слышно:
- Мать моя женщина, таких-то зачем?...
Призывной народ собрался, видимо, полностью. Человек где-то около тридцати. Многие, уже «откушавши». Во дворе военкомата становится тесно и громогласно.
Офицеры решают: пора. Для офицеров горвоенкомата призывной период, как для колхозников посевная и уборочная. Страда называется. Два раза в год по два месяца страдают, остальное время отдыхают и её, родимую, кушают. А в страду ни-ни, ни капли, сухой закон. Всё реквизированное, приватизированное и национализированное складывается в гараж до окончания весенней или осенней страды. Исключения из правил, конечно, всегда и везде бывают… В нашем военкомате это прапорщик Володя Пименов.
Володю знает все мужское население нашего городка. А как иначе… и призывники, и дембеля его своим собутыльником считают. И провожает пацанов Володя, и встречает он же. Но более всего известен Володя одной своей способностью, которой больше никто в нашем городе не обладает. Любит он удивлять ей новых знакомых. Наливают ему, как обычно, гранёный по рубчик, выходит Володя из дружеского круга чуть в сторонку, расстегает ширинку (на форменных брюках гульфик называется), вынимает оттудова свой уд и начинает пить. Водка из гранёного стакана плавно перетекает в широко раскрытый рот Володин, оттуда в также широко распахнутую глотку, кадык его при этом не шевелится, то есть не глотает Володя, а прям так заливает, а через пару секунд начинает ссать. Кто первый раз это видит – застывает с открытым ртом и водку мимо этого самого рта льет, а у  самого рука тянется под Володин уд какую-нибудь ёмкость подставить, чтоб не уходило добро в землю.
Всем хорош был мужик, а вот судьба над ним посмеялась. Лет этак через пять после моего призыва, был Володя назначен дежурным по военкомату, ну скажи ты, как раз на Новый год. Веселился наш народ, прыгал, скакал под елкой, а утром узнали, что половина военкомата сгорело. Разжаловали Володю, да из армии и выгнали по полному служебному несоответствию. Из армии выгнали, а ни в «ментовку», ни в «пожарку» не взяли, Так и стал прапорщик Пименов бичом. И родные были, и пытались помочь, все, кто знал его (полгорода), а сломался он. Без кителя с погонами не видел себя в этой жизни. Понимали мужики, что плохо не старому еще вояке, без службы, угощали, наливали… Однажды наплескали ему как всегда по рубчик, потянул прапор водку, как всегда со смаком, медленно, но кто-то вспомнил его, икнул, Володя, да и захлебнулся водярой…

Грянул марш «Прощание славянки» из «колокола» над крыльцом военкомата. На крыльце показался прапорщик Пименов.
- Стройся! – закричал он фальцетом. В певческом искусстве такой косяк называется «пустить петуха». Закашлялся. Ну, дело понятное, не опохмелился еще.
- Равняйсь!
- Отставить.
- Равняяййсь!
Из середины строя голос басом:
- Да вот в дыхательно-пихательное тебе!
На крыльцо вышел начальник 2-го отделения (допризывное) майор Уколов. Сейчас бы ему, конечно, сразу же дали б прозвище «ширяев», но тогда мы про это еще не ведали. Средних лет, худощавый, подтянутый, в повседневном кителе, но затянутый в портупею. Надраенные, гармошкой, как у дембеля сапоги, сверкают чернотой. Черные тараканьи усы шевелятся на ветру.
- Равняйсь, раздолбаи! Смирнааа! Вольнааа! Это я вам пихать буду. А вы будете исполнять почетную обязанность гражданина Советского Союза по укреплению обороноспособности нашей Родины. Прапорщик Пименов, приступить к поверке!
Начался дождь. Поверку решили проводить в коридоре военкомата. Опять построились, уже по ранжиру (как говорил наш физрук – по росту и жиру). 
Три десятка «клюнувших» харь в тесном узком коридорчике полувыровненной толпой – это вам не хухры-мухры.  Первыми занервничали доктора. Уж не разлилась ли «кубышка» спирта, которую приготовили, на обмытие закрытия «великого почина» Понятно, что наш многовековой уклад без бражничества ни одно дело не начинал, и ни одно не заканчивал. А наш призыв должен был быть последним в этой осенней страде.
После докторов усами зашевелил майор Уколов. До боли знакомое амбре уловил он в родной коридорной атмосфере. Уколов повел головой и встретился взглядом с хирургом, искавшем майорского взора. Хирург чуть заметно развел руками. Уколов понял, что с кубышкой все в порядке, и бросил на Володю взгляд  Иоанна Грозного перед решающим ударом своего посоха по темечку родного сына.  Володя, почувствовав этот взгляд, запнулся на очередной фамилии, вздрогнул, поднял невинные очи на своего начальника и тихо, но отчетливо прошептал:
- Никак нет!
 И он был прав, потому что слабый перегар вчерашнего не мог набрать такой силы, а опохмелиться, как мы уже знаем, он не успел.  Майор Уколов в глубоком раздумье наморщил свой лобок, выглядывавший узкой желтой полоской из-под лакированного козырька. Володя наконец-то прислушался, а точнее принюхался, посмотрел на стоящие перед ним физиономии, призадумался, что несвойственно его званию, растянулся в идиотской улыбке и радостно закричал.
- Тащ маёр! Дак ведь это… - и как-то так вальяжно, с упоением  сладостно нараспев произнес. – СВЕЖААААК!
Майор Уколов, несмотря на свои усы, был не дурак. Комиссар, подполковник Потапов так всегда и говорил ему:
- А ты, Уколов,  малый не дурак… - и многозначительно замолкал.
Да, Уколов был не дурак, он был просто не совсем здоров. Много повидал он всего, мотаясь по гарнизонам. Но чтобы призывники прибыли на медицинскую комиссию бухими!!!  И это во время СТРАДЫ!!! Когда офицеры! Когда не только сам Уколов, но даже подполковник,  аж, сам военный комиссар были трезвы, как хрусталь, когда даже сам прапорщик Володя был не опохмелившись… Какое кощунство!!! И кто??? Совсем ещё не люди, и даже не салабоны… майор с трудом удерживал равновесие. Нет, понятно конечно, что все пьют, а в некоторых случаях и язвенники и трезвенники, но потом, выйдя за ворота военкомата… Но в святая святых!!! В страду!!!  Раньше батьки!!!
В глазах у майора потемнело. Не совсем соображая, что он делает, Уколов набрал в легкие воздуха и выдохнул:
- Вон отседова, хуйебины, сволота косоглазая!!! Я вас туда отправлю, где срать по верёвке ходят!!!
Когда-то товарищ  майор  служил командиром взвода на Даманском. С тех пор много воды утекло и в Амуре и в Янцзы, и в других реках, но результаты работы «Градов» сказались на психике молоденького летёхи. И его потихонечку, полегонечку отдаляли от боевой службы, а затем и от строевой. Таким образом, капитан Уколов был направлен на бумажную работу в провинциальный наш городок с присвоением ему очередного звания майора.
Строй замер. Такой реакции пацаны не ожидали… Понимали, конечно, что виноваты, но ведь это начало не только нового дела, считай это начало нового периода в жизни. Ну, так, прикололись маненько, ну пошалили… Ведь не обижали никого… И не пьяные ведь, так, стакан-два краснушки…
Витёк сделал шаг вперёд:
- Мальцы, приказы командиров не обсуждаются, а выполняются беспрекословно, точно и в срок, за мной!
И толпа потекла на улицу.
Практически весь наш призыв был в растерянности. Такого ещё в нашем городе не было!!! Чё теперь делать-то?
Метрах в ста от военкомата остановились. Витёк Соловьёв поднял правую руку, разговоры стихли…
- Ну, чё, зассали? Мы на комиссию пришли? Пришли! Нас оттуда прогнали? Прогнали! Не боись, мальцы, сейчас Уколов подмоется после анального секса с военкомом и напишет вам новые повестки. А поскольку у меня сегодня, согласно закону, день государственной повинности,  то на работу я не пойду, что и вам советую, а пойду-ка я жену навещу, да займусь домашними делами, - и Витёк твёрдой походкой зашагал прочь.
Толпа начала редеть.

[ТИМ]

Добрый день, Александр. А очень неплохо, сейчас народ подтянется, почитает, кто-то себя узнает, кто что-нибудь близкое припомнит - но равнодушных не останется. Данкещён.

[2768]

Занимательно .Треба продолжение банкета

[Кийский]

        У нас тоже был свой "угловой". Комиссия проходила в ДК, ну а потом естественно  вино из горла .

[Мелентьев Александр]

Уколов тоже не ожидал такого поворота дела. От растерянно моргал,  пытался думать. На внезапную тишину  выплыл военком.
- Уколов, а чёй-то эта тут? А где мясо?
Военный комиссар подполковник Потапов солдат всегда называл «пушечным мясом».
Уколов снял фуражку и стал растирать застывшие морщины.
- Это-о-о…
- А они ушли, тащ подковник…- вмешался Володя.
- Куда? – пытался сообразить военком.
- Дык…не можем знать… - под уничтожающем взглядом своего начальника Володя почувствовал холодные струйки, сбегающие по спине, и неприятную дрожь в мошонке. Его зазнобило, перед глазами миражом поплыл гранёный стакан, наполненный теплом по самый рубчик.
- Уколов, твою мать, - взревел комиссар, - ты чё, паскуда, пьяный что ли?
Уколов пребывал в прострации.
- Никак нет, мы тверёзые, - вытянул руки «по швам» прапорщик Пименов, едва открывая рот, чтобы не сразить военкома ароматом вчерашнего перегара.
- Светлана Александровна, - как можно мягче позвал военком Председателя медицинской комиссии, врача-терапевта Центральной районной больницы, - может, Вы мне объясните, что тут было?
Светлана Александровна коротко поведала о произошедшем.
Подполковник Потапов потемнел. Ну, не дай Бог, об этом узнают во Владимире. Генерал его раком поставит при всех, и болеть очко будет аж до самого дембеля, и, не дай, Бог, на пенсию придется уйти майором.
- Уколов, - под потолок взвился лосиный рёв, - снимай штаны, падло!
Начальник 2-го отделения Кольчугинского горрайвоенкомата майор Уколов стоял, уставившись в угол безумным взглядом, но по давнишней военной привычке, приказ непосредственного своего начальника он принял на подкорку, и приступил к его выполнению. Он расстегнул портупею, китель, и начал расстегать галифе.  Председатель медицинской комиссии, покраснела стыдливо, повернулась и быстренько исчезла во врачебном кабинете.
Военком, понимая всю аллегорию своего приказа, сам не ожидал от своего подчиненного такого повиновения. Его густые, почти как у Брежнева, брови поползли вверх. Он посмотрел на прапорщика Володю, всё ещё стоявшего «во фрунт», перевёл взгляд на майора и, мягко, почти ласково сказал:
- Сергей Иваныч, ты бы отдохнул сегодня… - перевёл взгляд на Пименова, - и ты, придурок, тоже.

***

Через день посыльный из военкомата вручил мне под роспись повестку с приказанием прибыть на медицинскую, а заодно и на призывную комиссию.
Народ собрался в том же составе, но только перед военкоматом, не заходя в ограду. Осторожничали, не ведая ожидаемой реакции после позавчерашнего демарша.
Некоторые, в том числе и Витёк, были уже датыми.
- Мальцы, не ссыте, мы им больше нужны, чем они нам. Что бы им не разодрали очко, они готовы будут вылизать его нам. Но мы должны держаться вместе, один за всех, ну, в общем, поняли. Поднять руки, кто уже дунул!
- Так, с десяток орлов будет… Ну, тогда так… Все оставшиеся бегом в «Угловой», что б по стакану «бормоты», но хлебнули. Если вонять будет ото всех, то нам ничего сделать не смогут. А вот меньшинство могут и придавить.
Через минут пятнадцать духан дешёвой «краснушкой» валил ото всех.
- Всё, мальцы, заходим. И не ссыте!
Дежурный по военкомату поднял трубку внутренней связи.
- Товарищ подполковник, докладывает дежурный по военкомату, майор Коноплёв, кажется, собрались…
Военком вышел в коридор.
- Уколов, Пименов, стройте здесь, на взлётке!
Володя вышел на крыльцо.
- Так, тунеядцы, алкоголики… Заходи строиться в коридоре, в две шеренги. Сейчас решим кого на мясокомбинат, кого на ликёро-водочный, а кого к Шурику в стройбат.
Толпа, поняв, что драть не будут, с улыбками вползла и построилась.
Уколов повёл носом и подошёл к военкому.
- Опять бухие, - чуть слышно произнёс он.
- Слушай, майор, чем быстрее ты их отправишь, тем больше вероятности не стать тебе капитаном. Давай тасуй их по врачам.
- Раздеться до трусов, - крикнул Володя. Уколов молча наблюдал.
Прапорщик Пименов называл фамилии, и по пятёркам отправлял нас в разные кабинеты.
Наша пятёрка первой пошла к зубному. Пока один сидел в кресле, остальные стояли у двери и ждали своей очереди. Проверившиеся становились у двери.
- Доктор, - обратился будущий боец Семёнов к врачу, - у меня слева вверху дупло.
- Дупло, парень, у тебя пониже спины, а слева вверху, просто пломба выпала, - ответил «зубник».
- А, как бы её обратно, доктор?
- А на хрена?
- Ну, так чтобы зуб не сгнил!!!
- Да не успеет, в части выбьют… Так, парни, дальше во все кабинеты по порядковым номерам. После всех - к терапевту. Вперёд!

В медицинском коридорчике гвалт, хохот. Ни в одной пятёрке не обходится без приколов…
- Мля, Колян-то, ха-ха-ха, заходим к невропатологу, а, тот Коляна, молотком по коленке, раз, другой, а ему по-хрену. Медсестра карту заполняет. Где, спрашивает Коляна, работаешь? В заводе, отвечает. В каком цехе? В ремонтно-механическом, говорит. Кем? А Колян-то ей – долбёжником. Ха-ха-ха…  Медсестра покраснела, а врач на Коляна: ты чего, говорит, скотина, хулиганишь,  ха-ха-ха. А Колян-то говорит: у меня так в трудовой книжке написано…ха-ха-ха… Сам, говорит, ты, скотина, выхватил у него молоток-то, да как даст ему в репу… ой-ха-ха. Мы выходим, а врач-то так и сидит с открытым ртом…Ой, умора…. Во пипец-то…ой-ха-ха-ха-ха…
Невропатолог больше никого не принимал, а минут через десять вышел одетый, и больше мы его не видали… Во всех личных делах Уколов писал сам: «годен».
Из кабинета хирурга в широко распахнутую дверь выкатывается стонущая куча.
- У—о—а, ой, щас сдохну, а-а-а!!!!
Первый спотыкается о край ковра и падает на живот, остальные валятся на него.
- Ой, Андрюху уберите, Андрюху, сволочи, снимите с меня!!!!
Немного успокоившись, рассказывают:
- Ну, зашли мы, стоим, а хирург и говорит: приспустите трусы до колен. А медсестра – девка молодая, так и зырит, симпатичная, зараза. Ну, спустили мы трусы, хирург командует: лицом к стене, нагнуться, раздвинуть ягодицы, с понтом геморрой ищет, а сам медсестре «сеанс» кажет. Встаньте, говорит, ко мне лицом…  Начинает нам яйца катать по очереди. Встал сам раком, так раком и переходит от одного к другому, не распрямляясь. До Андрюхи дошёл, и, чёй-то задержался, мнёт ему, мнёт, а у Андрюхи возьми, да встань, - тут снова начались всхлипы,- когда висел, нормальный был, а как встал, то, как у коняги, - опять всхлипы, - а этот раком так и стоит, у Андрюхи-то, как вставать начал, так хирургу по носу, да и очки снял… Хирург распрямился и говорит: все свободны. Мы к двери, а медсестра хирургу: Николай Петрович, очки-то заберите, - опять ржач, - а очки-то на Андрюхе так и висят….
Ржут уже все.
Подошла очередь нашей пятёрки показаться хирургу. Самый стрёмный кабинет… Да, как говорят, ещё и медсестра совсем молодая, ровесница наша.
Заходим. С нами вбегает какой-то чувачок, видно отстал от своей пятёрки.
Как у всех – трусы, к стене, раздвинуть, ко мне… Стоим. На правом фланге Валера Пронин – простой советский пастух из убыточного совхоза.
Образование у Валеры – четыре с половиной класса. В середине пятого из школы выгнали. А выгнали вот за что: чем-то Валеру обидел директор школы. А поскольку все из одного села, то и знают друг про друга всё, что нужно и что не нужно. Знал Валера, что был у директора любимый кот, души в этом коте директор не чаял. Взял Валера, да и удавил директорского любимца. Да если бы просто удавил, и хрен бы с ним с этим котом, мало ли их на свете… А удавил Валера кота своим пионерским галстуком, да так и оставил. А это уже не просто хулиганка, даже вообще не хулиганка. Это уже самая настоящая антисоветчина.
Может всё так бы и проканало, если б директор оказался поумнее.
На следующее утро вместо первого урока объявили общий сбор.
Директор от небольшого, видимо, ума, притащил почившего в картонной коробке в школу, для расследования данного убийства. А притащил, как и положено, с уликами, то есть с пионерским галстуком на шее. И поставил коробку в пионерской комнате на стол, покрытый красным плюшевым покрывалом, как и положено, быть столу в этом помещении. А по периметру комнаты выстроили учеников и учителей.
Следствие шло недолго. Поскольку учеников в сельской школе было немного, а среди пионеров только Валера оказался без галстука, то всем сразу стало понятно, кто в школе кровопивец. Директор двинул обвинительную речь в духе известного прокурора Вышинского. С гневом клеймил он злостного антисоветчика, диссидента пятиклассника-пионера Валеру Пронина. Закончив речь, сделал паузу, взглядом приглашая учителей к обвинению убивца. Но учителя только отводили взгляд. Затянувшуюся паузу разрядила старшая пионервожатая.
Она выбежала на середину комнаты и крикнула:
- Дружина! Равняйсь! Смирно! Почтим память этой жертвы пионерским салютом!
Несколько десятков рук взметнулось над юными головами. Торжественным маршем ученики и учителя разошлись по классам.
В центре пионерской комнаты на кумачёвом столе в коробке, как в гробу, вытянувшись во весь свой рост, лежал дохлый котяра с пионерским галстуком на шее. Ну, прям тебе Павлик Морозов.
О торжественном прощании с котом стало известно не только в районо, но и в                                                                                     Областном отделе народного образования.
Валеру исключили из пионеров и выгнали из школы, а директора сняли с должности и влепили по строгачу, как по профессиональной, так и по партийной линии.

Ну, значит, стоим передом… У всех пока висит… в приоткрывшуюся дверь кто-то тихо позвал медсестру. Вышла. Мы с облегчением вздохнули. Хирургу работать за двоих. Берёт стопку личных дел, подходит к Валере. Мнёт яйца, слюнявит пальцы, листает страницы.  Подходит к следующему, мнёт, слюнявит, листает… Облизал у всех пятерых, мы еле сдерживаем хохот. Подходит к опоздавшему чувачку-чужачку… Мнёт… Ещё мнёт, что-то ему не нравится. Распрямляется, смотрит на чувачка:
- Оголи головку.
- Чё?
- Головку оголи!
- Чё? – Чувачок трогает затылок.
- Залупи!!!
Смех выперся из нас наружу. Хирургу пока не до нас, он занят чувачковым членом. Заметно, что чувачок менжуется. Ему неудобняк. Не отрывая глаз от интересующего предмета, хирург спрашивает чувачка:
- В работе был?
Чувачок:
- Да.
Хирург:
- Сколько?
Чувачок:
- Два года…слесарем…
Дикий лошадиный ржач. Мы вываливаемся в коридор.

[Серёга94]

Зачётное произведение. 

[ТИМ]

Ещё как зачёт. Но дальше будет гораздо зачётнее. Лично мне так каацца...

[Eugen]

Ждем продолжение 

[ДОН]

                                                 Тёзка!
                                        молодец, продолжай в том же духе 

[mic141168]

Буду продолжать аж до декабря 1982 года. Но наберитесь терпения....

Александр! Просто Абалденно! Шикарный слог!

[mic141168]

Прочитал продолжение, могу сказать, что Саша - ты талант! Давно я так не катался от смеха!

[Мелентьев Александр]

Спасибо, парни! Буду вспоминать дальше. Ждите...

[altai]

Красиво  изложено и легко читается!!!

[Мелентьев Александр]

Господа, товарищи!  Вспоминаю, вспоминаю...
А пока можете развлечься из моего раннего....

Да святится имя твое…

1.   Odnoklassniki.ru

Перед глазами поисковое поле сайта «Одноклассники».
Ну, что, вводим?
Да уже сколько раз…
Ну, давай еще…
Ну, давай!
Два года я хожу-брожу по этому лабиринту. Нашел почти всех, кого хотел найти, и, даже, кого не хотел. А вот ее найти не могу. Не дружит с компьютером? Возможно. Не все мои ровесники продвинутые юзеры. Но все же, кто-нибудь, да рассказал ей про эту эпидемию, нет пандемию, которая называется «сидение в одноклассниках». Ну, хотя бы ради любопытства, ну, пусть с чужого компа, ну, разок, ну, чтоб как все…
Хочу! Хочу найти ее.
Зачем?
Не знаю… Тридцать лет прошло… Тридцать лет!!! Я даже не знаю, живет ли она там, где жила тридцать лет назад. Я ничего не знаю о ней с лета 1979 от Рождества Христова.
А тогда знал?
Да ни хрена я ничего не знал! Я ее вообще знал всего две недели! И те с разницей в полгода.
Ну и что ты о ней знал?
Да, ну и вопросики у тебя. Зря, что ли друзья дедушкой Фрейдом величают. Сидишь там, где-то в печенках и умничаешь. В том-то и дело, что ни фига я ничего про нее не знал… Нет, имя, конечно знал, фамилию, и даже отчество. Знал, что она сестра моего нового (теперь уже бывшего, что ли) товарища и соседа по общаге, общажного сожителя, ну, в смысле, в одной комнате жили. Еще с нами проживал Дракон, и недавно, ну это тогда, в 1979 году недавно, подселился Юрка. Юрка почти местный; из недалекой какой-то заволжской деревни, на выходные, бывало, домой сваливал. Дракон – саратовский. Я – владимирский, а Борода – он орловский рысак. То есть знал я, что она тоже орловская, из поселка райцентрового. Знал, что учится в техникуме педагогическом на учительницу начальных классов.
Вот, кажется и все мои познания относительно ее…
Познания все. Остальное - наблюдения.
Первый раз я увидел ее зимой. С мамой приехала навестить брата, а мама, естественно, сына. Сын к тому времени уже носил черную цыганскую бороду, но для матери и седобородый, а все сын.
Ну, и как?
Ну, и никак. Вообще никак! Нет, правда, испросил разрешения письмо написать.
Мы тогда пир на весь мир закатили. Жратвы они привезли свойской, деревенской. Ну, там сало, яйки, куры, млеко. Как голодные фашисты смотрели мы на скатерть самобранку, пуская до пупков тягучую слюну.
Может, поэтому она тебе и понравилась, что чревоугодную страсть твою утолила?
Заткнись!
Да, еще я в их честь тост произнес. Во славу женщин, потому как если б не они, мы бы еще сто лет такой жратухи не  видели.
Нет, зарабатывали мы тогда нормально, и портвейн недорогой был, да уж больно он, зараза, легко пился, а утробы наши бездонными были, - вот и не вкушали хлеба досыта. А за несколько дней до их приезда мы с Бородой в шкафу буханку чернушки нашли, кем-то заныканую. На два дня топором ее порубили.
Понятно… Показала бы она тебе кусок колбасы, ты бы на церлы встал перед ней и богиней бы называл.
Придурок. Это была любовь с первого взгляда. Не я один там сало жрал, а влюбился только я.
Обжора.
В лоб дам.
А вот летом она приехала одна. Все считали, что к брату, а я еще считал, что и ко мне.
Ну и как?
Ну и никак! Нет, то есть, объяснились, конечно. Нет, то есть я объяснился.
Ну?
Гну! Ты же, придурок, сам все знаешь. Ты же – это Я!!!
Только обзываться и можешь… Ладно, вводи…
Ввожу… «Н»… Нет, ты видал? Этот мерзавец сразу имя подсказывает. И отчество!!! Афигетьтьть!!!
Так… Фамилию… «К»… Не, я не понял… Ну, имени такого с отчеством - не советский дефицит. Но что б еще и фамилия совпала? Мерзавец, ты откуда это все знаешь?
Возраст. Пол.
Так, страна… «Россия». Город… Не знаю. Нет, знаю, конечно, и улицу помню и номер дома.
Слушай, ведь тридцать лет прошло.
Тридцать.
А писал сколько?
Несколько раз. По крайней мере, не меньше двух. Две фотокарточки она мне подарила.
И ты помнишь адрес?
Помню.
Да, я знаю, что помнишь. Это не забывается. Это – любовь.
Да. ЛЮБОВЬ.
Жми!
Город не знаю. Может она там уже не живет…
Жми!
А город?
Жми, дебил!
Жму. «ОК».

[Мелентьев Александр]

Это она?
Она. Не может быть.
Почему?
Потому что этого не может быть!
Ты нашел ее.
Да, нашел.
Ты рад?
Ты - придурок.
Почему?
Потому, что спрашиваешь.
Я нашел ее.
Я нашел ее!
Я нашел ее!!!
Я нашел тебя, Нина!!!!!!!!!!!

****************************************************

Привет, любовь моя несостоявшаяся! Как ты живешь? Как Виктор? Я все еще храню твои фото и волгоградские воспоминания.

Привет! Я работаю в детском саду. Личная жизнь не состоялась. Имею сына. Ты, наверное, видел его фотографию. Я тоже вспоминала тебя очень часто. Напиши о себе.

****************************************************

Ну, что ж… О себе, так о себе…
2.   Я взрослым стал в купе вагонном

«Мы все учились понемногу,
Чему-нибудь и как-нибудь».
Вот позади четыре года,
Пути дороги вдаль зовут!
Под мерный стук колес вагонных
В окно гляжу и вижу я
Пейзаж родной: березки, елки.
За ними стелются поля.
И там, вдали, где степь без края,
Где небо очень высоко,
Я не забуду край любимый
Твое весеннее тепло.
Я заживу иною жизнью,
Совсем не той, что раньше жил.
Я взрослым стал в купе вагонном –
До этого мальчишкой был!
(А. Мелентьев)

Ну, мальчишкой – не мальчишкой, а… Хотя, это не столь важно сейчас.
Август 1978 года. Купе. Я,  19-летний молодой специалист, еду по распределению в славный город-герой Волгоград. Пошто? Да кто бы знал! Нет, все понятно было, конечно. МИСИС два придурка завалили. Вообще-то, я всё сдал, да по конкурсу не проходил, поскольку не хватало 0,5 балла. Был бы москвичом прошел бы, а на общагу – мисисовскую «Коммуну» - полбалла не хватило. Друзья шутили – пол-литра…
«Коммуна» - штука славная. Бывшая графская (или княжеская, запамятовал уже) конюшня. Первые две недели подготовительных курсов вся абитура в спортзале жила!!! Столько носков одновременно я потом нигде и никогда не встречал, даже в армии. Центнеры «молочных»  сосисок, как грешники, плавали там, в бурлящих пароварочных котлах, центнеры свинского лакомства - желудей, обжаренных с перловой крупой, заваривались в таких же котлах, заменяя провинциальной абитуре черный кофе.
Мы только что окончили техникум по обработке цветных металлов, техникум достаточно известный в те годы в своей отрасли народного хозяйства. В МИСИСе наших выпускников было немерено, как грязи на улочках родного городка. Сильного желания учиться далее не было – хотелось просто отдохнуть. В техникуме мы выкладывались полностью, и только принципиальные соображения насчет цветов диплома и рожи, не позволили нам получить выпускной диплом красного цвета. Ну, пацаны… чего там…
С гордостью, привинтив на лацканы пиджаков средне-технический «поплавок», мы с важностью вышагивали по длинным рекреациям института, свысока поглядывая на абитуриентов-школяров.
Ноев Ковчег в «Коммуне» нас не устраивал, готовиться к экзаменам там было невозможно, а дневать и вечерять в институтской библиотеке у нас желания не было по вышеуказанным причинам.
На третий день муравейной жизни, дружок с радостью сообщил, что его тетка, имеющая квартиру в Бескудникове, отчаливает до конца лета на дачу и разрешает нам присмотр за ее однокомнатным жилищем.
Мы с радостью согласились.
Однако… Да, однако, радовались мы не долго, до первой ночи. Хотя у меня никогда не было проблем с зоологией в школе, я ничего не знал об образе жизни таких интересных насекомых, как клопы. До сей ночи, слово КЛОП вызывало у меня только положительные эмоции по трем причинам:
1.   В раннем детстве любимый дед частенько называл меня клопом;
2.   В школьном детстве мне поставили пятерку за знание пьесы  Маяковского «Клоп»
3.   И, наконец, слова КЛОП и КОНЬЯК для меня были синонимами. В день родимой стипендии коньяк клопами пахнул, а за несколько дней до нее – клоп коньячком.
Но это было до той ночи…
Ночами спать получалось урывками, несмотря на молодость, здоровый организм и крепкую нервную систему. Спать приходилось днем, но зато готовиться к вступительным испытаниям не получалось ни днем, ни ночью.
На курсы ездили через день, так как во-первых спать хотелось, во-вторых сосиски приходилось варить самим, а в-третьих – уж больно далеко было ехать…  До Октябрьской площади, где раскинулись корпуса Московского Института Стали и Сплавов маршрут из Бескудниково в то время был очень замысловат. Сначала на троллейбусе до какого-то оврага. Затем пехом через этот овраг, дырки в бетонных заборах и железнодорожные пути. Потом опять на троллейбусе до Речного вокзала, а уж затем минут тридцать на метро. И все это по июльской жаре среди асфальта и бетона. Но все же 2-3 раза в неделю каторжную дорогу мы преодолевали, чтобы быть в курсе абитуриентских дел, не слишком парясь о предстоящих экзаменах и, уповая на магическое действие «поплавка». Тем паче, что все дорожные неудобства вознаграждались несколькими кружками знаменитого чешского (пльзеньского) пива с креветками в Парке Горького пьяницы.
Вечером же, чтобы набрать как можно больше положительных эмоций перед вынужденным ночлегом с коньячным синонимом, мы отправлялись в парк Речного вокзала. Место было молодежное: тихое, темное и почти безлюдное. Иногда встречались симпатичные девочки. И только всего один раз нам встретились несимпатичные мальчики. Их было в три раза больше, чем нас, поэтому в тот вечер положительных эмоций мы не получили. Получили другое…