в/ч 74510 ТЭЦ

[Султан]

Султан, встретились 12 апреля 2025 года.

Марат, вы же в Нижнекамске встречались?

[Йо]

скорее, фотоколлаж))))))

[Марат 3]

Султан, встретились 12 апреля 2025 года.

Марат, вы же в Нижнекамске встречались?

[Марат 3]

Байконур, город Ленинск-3. Утро 10 июня 1991 года.
Рассвет застал воинскую часть №74510 в привычном ритме. Над плацем, окутанным сизой дымкой, витал запах полыни и гари из котельной, чей гул напоминал отдалённое урчание исполинского зверя. Солдаты, выстроившись в ровные шеренги, застыли под аккомпанемент лязгающих труб и шипения пара.
Подполковник Нестеренко, сухопарый и подтянутый, прохаживался вдоль строя. Его потёртые ботинки, больше приспособленные для степных будней, чем для парадов, отбивали такт, словно метроном.
— Марат 3! Выйти и з строя! — прорезал гул голос командира.
Из строя выступил молодой солдат. Шаг его был точен, как удар молота: каблуки сшиблись сухо, безупречно. Марат 3, уроженец татарской деревни, два года мечтавший о доме, ощутил, как сердце застучало чаще. Ветер с космодрома трепал полы его гимнастёрки, пахнущей машинным маслом и степной пылью.
— Старший лейтенант Трубчанинов! — Нестеренко повернулся к командиру отделения. — Оформить и отправить Марата 3, на дембель. Домой.
Слово «дембель» повисло в воздухе, сладкое и острое, как спелая ягода. Трубчанинов, скуластый и невозмутимый, козырнул: — Есть!
Марат 3, сжимая в кармане помятую фотографию матери, оглянулся на товарищей. Прапорщик Красоткин подмигнул ему и прошептал: «Ну вот и всё, домой, к семье!», а земляк Мазитов по прозвищу Рембо толкнул в бок соседа по строю: «Повезло, земляку!» В их голосах слышалась смесь зависти и радости за него.
Через час, получив проездные документы и сдав казённое имущество, Марат 3 стоял у ворот КПП. Ветер донёс отдалённый гул — там, за бетонными плитами, взмывала в небо ракета, оставляя за собой шлейф дыма. Он усмехнулся: его собственная "ракета" — ТУшка до Москвы, уже ждала сегодня. А потом пересадка до Казани.
— Дембель! — прошептал он, вдыхая запах свободы, и шагнул за ворота.
34 года назад, там, на краю земли, под казахстанским небом, для Марата 3, начиналась новая история...

[Eugen]

 

[pitaks]

что то как то?

[plastun45]

Ничё так... 

[Султан]

 .

[ТИМ]

Ну вот, Марат З. - всё в мельчайших подробностях, как будто происходило вчера. У нас в роте всё происходило гораздо будничнее - на вечерней поверке зачитывали фамилии завтрашних дембелей. Утром рота разъезжалась по площадкам, дембеля после последнего обеда (а ходили ли в столовку?) дневным поездом уезжали на 17-ю пл., в ЖД батальон на последний развод, оттуда к вечеру отдельным вагоном нас везли до ст. Пригородная, а там уже пешком до Тюра-Тама. Всё обратным порядком. А там уже нас ждал эшелон.

[SavA]

У нас никто ничего не объявлял. Не было никаких церемоний. Начальник штаба выдавал обходной лист. Нужно было собрать с десяток подписей. Всех уже не упомню, замолит, зам по тылу, комсорг, столовая, вещевой склад, клуб, библиотека... Мог уйти день, на подписи, могла и неделя. Если претензий нет, НШ ставил в военник штамп, деньги (я получил 25 р. Получка и язовские) выдавал воинское требование и говорил - досвидос. Билеты на поезд Ташкент-Москва, в кассе ЖД вокзала. Обнимашки с парнями, что пришли проводить и в путь...Ехали втроём, призывались в один день, из одного военкомата, вместе и возвратились домой.

[Йо]

Нужно было

о, параллельные миры)))

Не было никаких церемоний.

а как же традиционный смотр-шмон у штаба перед посадкой в автомобили?

[SavA]

Не было шмона, у нас не практиковалось. Автомобилей, тоже не было). Мы же на 9-ке служили, пешком до вокзала. Тормознул патруль, было дело. Проверил капитан документы. Подумал секунду - Не хочу портить вам настроение. Счастливой дороги!
 Тут откровенно повезло...

[Марат 3]

Губа и Оазис детства

Апрель 1990 года. Ленинск-3. Солнце, как неоплаченный счёт, светило настойчиво, но без тепла. Ветер, эта вечная советская метла, гуляла по улицам, залезая в щели казарм и домов, шевеля острые листья саксаула. Воздух был густ, как кисель в детстве у бабушки. Аромат свежего хлеба из солдатской пекарни отчаянно боролся с въедливым дуэтом мазута и пыли от ближайшей железнодорожной станции – верной спутницы всех военных городков.

Если и есть слово, от которого веет леденящей скукой и безысходностью казенного дома, так это – «Губа». Не та, что алеет на лице красотки, а та, что грозит проглотить неосторожного военнослужащего целиком. Гауптвахта. Здание, похожее на бетонный сундук, запертый на тысячу ржавых замков. Оно пряталось за забором такой высоты, что казалось – строили его от слонов, а не от нарушителей воинского устава. Ворота, исцарапанные когтями времени и отчаяния, больше напоминали вход в обитель графа Дракулы, чем в место временного содержания защитников Родины. Время здесь шло не по секундам, минутам и часам, а медленно текло по каплям, густо и вязко, как отработанное машинное масло.

И вот, в один из таких бесконечных дней, двум узникам сего королевства теней выпал счастливый билет – выйти за пределы бетонного чрева. Конвоиром шёл солдат с лицом, как у студента перед госэкзаменом, – осунувшимся и вечно испуганным. Автомат он сжимал так, будто это был спасательный круг в бурном море армейской службы. Его сапоги, новенькие, еще не обтёртые о суровую действительность, скрипели с таким усердием, что, казалось, вот-вот возопят к небесам, нарушая священную тишину песков Байконура. Впереди, на положении вольных каторжан, шагали рядовой Марат 3 (выходец из татарской деревни, где, видимо, не до конца поняли слово «призыв») и младший сержант Мазитов (челнинец, поплатившийся за излишнюю любовь к самостоятельным прогулкам).

Путь их лежал к детскому саду – белому двухэтажному зданию с цветными занавесками, сиявшему, как маяк нормальной жизни в море серой армейщины. Задание было до гениальности простым: перенести кирпичи с места А на место Б. Расстояние – десять шагов. Но каждый шаг давался тяжело. Не от веса кирпичей, нет! От невыносимой нелепости зрелища: два солдата в грязных робах, с лицами, как у только что раскопанных мамонтов, посреди детских качелей и песочниц с игрушками. Они были здесь чужеродным телом, как велосипед в опере. Работу, впрочем, сделали с быстротой стрельбы автомата Калашникова. И стали собираться обратно, на губу.

Конвоир, парень из Белоруссии, мечтавший о небесах ВДВ, а попавший в ряды «красных панамок» (так он мрачно называл службу в красночах), нервно поглядывал на часы. Морщинки на лице делали его похожим на вундеркинда, который слишком много думал о службе.
– Не везёт мне в жизни, – бубнил он, суя заключенным сигареты и подливая воду из фляжки. – Хотел прыгать с парашютом, ан нет... Судьба-злодейка определила охранять вас, орлы-залётчики...

Вдруг тишину разрезал голос, звонкий и властный, как гудок начальника станции:
– А куда ж это вы бежите, как ошпаренные, сы́ночки мои? Пойдёмте-ка со мной – обратилась она к арестантам.
На крыльце стояла женщина в белом халате. Заведующая. Мария Петровна. В ее облике чувствовалась материнская строгость, помноженная на опыт борьбы с армейским начальством. Её взгляд, острый как штык, вонзился в конвоира:
– Ты, голубчик, даже не смей думать о своем армейском долге! Муж мой с вашим комбатом три года одной ложкой щи хлебали да одной палаткой пользовались! На ты!
Солдат побледнел, как солдатская простыня, и машинально поправил ремень автомата, словно ища защиты у холодного металла.

Через полчаса пленники губы оказались в комнате персонала, где пахло невероятным: свежей выпечкой и чаем. Это был не запах, это была симфония! Перед ними дымился борщ, лежали пироги с капустой, в гранёных стаканах (точь-в-точь как в буфете театра) переливался рубиновый кисель. Видение! Молодые воспитательницы, словно добрые феи в белых халатах (крылья, видимо, сдали в гардероб), подкладывали добавку.
– Кушайте, сы́ночки, кушайте, – вещала Мария Петровна, наблюдая за жадными движениями ложек. – Вечерком вернетесь... в свое королевство за колючкой. Время терпит...
Заметив, как у солдат слипаются глаза от усталости и неожиданной благодати, она махнула рукой на груду подушек в углу:
– Ложитесь, сы́ночки. Вздремните. Здесь вас никто не тронет.

Марат 3, проваливаясь в сладкую пучину сна на мягких подушках, подумал, что ангелы, оказывается, существуют. И водятся они не только на небесах. Иногда они носят белые халаты, а крылья им заменяет непоколебимая уверенность в своей правоте перед лицом любого комбата.

«Сы́ночки…» Даже теперь, когда годы, как река, смыли следы той поры, я слышу это слово – с ударением на «ы́», мягкое и горькое, как полынная настойка.

[plastun45]

Красиво. 

[parahod]

приятно удивил образами(после стольких лет), мощно. конечно слог очень и очень акадимичный в хорошем смысле, многим будет всё понятно . эт может быть правильно, я не такой. и возможно меня порадовала твоя спец опечатка(... в красночах). мелькнула  мысль  хулигальнул малец из татарского селенья. а почему не в мемуары?