Служил я на 22 площадке, после учебки на 61-й (зима1987-осень1989 гг.)
Но не сразу.
По приезду на Тюра-Там, нас, "питерский приезд", построили нас в каком-то большом здании, неподалеку от станции (но не в Ленинске, насколько я помню).
Перед строем еще полубухих и веселых ленинградцев нарисовался лейтенант с лирами и с ним солдатик с такими же знаками на петлицах. Спросил: "Ну что, кто тут играет на каких-то музыкальных инструментах? Выходите вперед."
Вперед шагнула добрая треть народу - каждый прикинул, что в музчасти, наверное, можно неплохо устроиться, а там и научишься, если что. Ну, я тоже вышел, потому как папаня мой (Ленинградская консерватория, дирижер, народник, преподаватель и проч.) посоветовал такой момент не упустить, чтобы за два года не забыть инструмент.
Лейтенант не спеша проходил вдоль строя, слушал самое популярное "я играю на гитаре" - примерно 99 процентов так отвечало, так что оба представителя музроты откровенно скучали и ставили обратно в строй всех подряд.
Дошла очередь и до меня. Роста я невысокого, фамилия на Ш - в общем, в последних претендентах был я, понятное дело.
Спрашивает меня летеха: "Ну что, и ты на гитаре, небось, играешь?"
Я (в короткой синтетической шубе-бушлате, в вареных джинсах, расписанных вручную под камуфляж, в высоких таких ботах, в шапочке-петушке с надписью "SUPER" - модный до жути, в общем и трезвый, как стекло), отвечаю: "Да, играю." Лейтенант мгновенно теряет интерес, но пока он не отвалил совсем, я успеваю добавить: "...Закончил музыкальную школу по классу классической гитары, вторую школу - по фортепиано, полный аттестат, хор, сольфеджио, доп.инструменты, ансамбли и оркестры." Пока летеха переваривает услышанное, добавляю поскорее, повышая ставки до максимума: "До призыва работал в Доме Культуры, вел начальный эстрадный класс, успешно выступал на конкурсах. Кроме этого, создал и играл роль лидера и аранжировщика в собственной рок-группе, гастролировал и выступал на Северо-западе. Владею электронными инструментами и ударными. Готов освоить дополнительно инструменты и применять полученные музыкальные навыки в ходе службы в ВС СССР!" (Язык-то у меня всегда подвешен был нормально, не стеснялся.)
Лейтенант замер, посмотрел на меня повнимательнее, задумался... и при всем честном народе опустил меня ниже плинтуса: "А НА ТРУБЕ МОГЁШЬ?.." (именно так и произнес, не вру!)
Отвечаю: "Нет, на трубе не приходилось пока..." "Ну и вставай обратно в строй!"
Я вернулся в строй и оставался там все два года своей службы, как и положено рядовому ВВС. Объездил почти весь Байконур со своей регламентной группой РЭО, насмотрелся и попривык к относительно вольной жизни вечно прикомандированного специалиста. Время от времени я видел в солдатских клубах концерты для солдат, в некоторых выступали парни с лирами с "десятки", из того самого Дома Офицеров, куда я мог бы попасть, если бы могёл на трубе. Парни не всегда ладно играли на электрогитарах и барабанах, пели несложные песни, зато они пели, а я смотрел - в этом и заключается разница между профессионалом и любителем, тогда я четко это уяснил.
Однако, это не конец истории.
В нашей части на 22 площадке, в кабинете замполита стоял шикарный магнитофон. Четырехканальный, со сквозным каналом (с возможностью наложения), с двумя микрофонами, бобинный, почти студийный вариант ленточного аппарата. Когда я его увидел случайно, сразу построил замысловатую схему убивания двух зайцев одним камнем, причем, камень этот был музыкальным.
Дело было в том, что за время службы я, как водится, поднатаскал пару-тройку наиболее усидчивых парней до приличного уровня игры, некоторым даже сольфеджио и прочую теорию успел влить в мозги в перерывах между зимними нарядами. Ну и репертуар сделал интересный: от дворовых и классических военных песен, до своих роковых композиций на акустике, с сольными партиями, с аранжировкой, как водится. Играли мы их на праздниках всяких и по вечерам, когда делать было нечего - на втором году, то есть. Ну и решил я все это дело запечатлеть в записи, профессионально, грамотно использовав тот самый магнитофон замполита. Соответственно, делать это можно было только в свободное время и с его разрешения, прямо в помещении штаба, на втором этаже. А в штабе, как известно, можно что-то дельное творить только после того, как офицеры уедут на своем мотовозе домой и после ужина, потому что ужин для солдата - святое дело. В общем, разрешил нам замполит писать материал по ночам. Целых три ночи подарил нам на нашу музыку. Это первый заяц, как вы поняли, которого мы задумали приговорить.
Второй смысл нашего проекта был напрочь безбашенный. Тот самый период ночного музицирования, записи и прочей околомузыкальной чепухи было решено использовать по максимуму в том смысле, что разрешенное ночное бодрствование для солдат в части, где, в общем-то, все довольно строго с дисциплиной - это просто кладезь возможностей, которые упускать невозможно. После короткого совещания с надежными сослуживцами, попутно записи акустического альбома, было решено в том же кабинете замполита втихаря печатать солдатские фотографии. С неучтенного фотоаппарата Смена 8М, который передавали по службе и прятали в степи за забором части. Повторяю: печатать тайно. Три ночи подряд. В штабе части 21859. В кабинете замполита. Под аккомпанемент двух гитар, в "ночной форме одежды", под дым сигарет "Прима", на тайно взятом у приезжих гражданских фотоувеличителе и бумаге хреначить сотни фотографий на всю вторую роту и для земляков из первой.
Если вы не служили в застойные годы на Байконуре - вам не понять. Это был такой наглый, циничный и МРАЧНЫЙ ЗАЛЕТ "в случае чего", что можно было не отделаться губой, а вернуться домой позже на несколько лет.
Знаете, мы сделали это. И записались, и напечатали. Еще мокрые фотографии таскали в ведрах в баню, где прямо в бассейне банщик Серега Соловей отмывал их от фиксажа и раскладывал на деревянных лавочках с открытой парилкой - чтобы скорее сохли. Потом они сортировались, "по головам", разносились по взводам и прятались в укромные нычки, тайники и шкеры, после чего высылались домой через отпускников и своих офицеров, которые кидали письма там, где было не так залетно. Три ночи подряд руками рвалась бумага, открывалась-закрывалась рамка держателя, горел красный фонарь и мы пели свои песни под тихое щуршание магнитофонной ленты на 32 скорости огромного магнитофона.
После перезаписи материала на кассету, мы отдали образец на утверждение замполиту, ему понравилось и он дал добро на перезапись ее в пределах части и вовне. Правда, пожурил нас за то, что в кабинете теперь воняет табаком, но беззлобно, вполне миролюбиво. Счастливый человек, он даже не подозревал - как ему повезло, что дежурные по штабу не проверяли нас все эти три ночи. А кассета разошлась, по землякам, по площадкам - простые солдатские песни на стороне А и странные лязгающие гитары с агрессивным вокалом на стороне Б.
90 минут нашего незримого безбашенного подвига ранней весною 1989 года.
=========
Вы не устали это читать?.. Все это - чистая правда, клянусь всеми своими значками и военным билетом, на котором я - взъерошенный панк в кожанке с металлической "козой" на груди. Впрочем, осталось только окончание, потерпите немного.
=========
...По роду службы, наша группа вела довольно свободный образ жизни, подчиненная сама себе и двум своим офицерам, которые с нами не ссорились по пустякам и были, в общем-то, своими парнями. На своем новеньком КАМАЗЕ с красной полосой на кунге, мы разъезжали в соответствии с планом регламентных работ по всему полигону, ненадолго останавливаясь на тех подстанциях и частях, где нам нравилось больше и было больше свободы. Нас все устраивало и не было дела ни до чего, кроме безопасных работ и счастливого дембеля, который от первого неотделим.
Однажды, сидя в бассейне 118-й подстанции (если я не путаю), через стену высаженных в линию деревьев мы заметили автомобиль. Обычный военный, кроде ГАЗик, не помню точно - но точно не наше начальство. На проверяющих тоже непохоже: наша группа была на хорошем счету и обо всех показательных "проверках" нас обычно предупреждали заранее. На всякий случай мы насторожились и даже сделали вид организованно отдыхающей от жары группы солдат - но оказалось, что предосторожности были излишни. По дорожке, вдоль домика смены, к нам шли трое: офицер и два солдата, по признакам борзости в одежде последнего мы идентифицировали как водителя. На петлицах офицера и солдата были лиры.
Когда они подошли, то спросили - не тут ли находятся такие-то служащие части номер такой-то, записавшие на магнитофонную кассету песни под гитарный аккомпанемент? Мы ответили утвердительно, хотя моя вторая гитара - Серега Дедков из Томска - работал на другом фланге и в другой группе, зато со мной был мой друг Серега "Рыжий" Иванов, который хоть и неплохо поигрывал на гитаре, тогда руководил процессом крамольной фотопечати, так что был, в общем-то, в теме.
Оказалось, что целью неблизкой дороги офицера-музыканта было предложение к нам оставшиеся три месяца провести в Доме Офицеров, подготавливая смену из молодых музыкантов, которые, как водится, ни хрена не умеют. Мол, старый состав музыкального ансамбля поразъехался на дембель, кадров нет. С нашими командирами договорятся, все-таки речь идет о центральном Доме Офицеров в Ленинске. Ну, вы поняли суть, дорогие читатели.
Само собой, я отказался. Сказал, что мне три жарких месяца в бассейне "пожарного водоема" осталось провести и уехать без вопросов, встрясок и проблем, в первой-второй партии дембелей. Еще я сказал, что мне очень жаль, что я не смог вовремя оказаться полезным такому правильному делу, как повышение музыкальной квалификации военнослужащих срочной службы. И напоследок посоветовал повнимательнее отбирать и прослушивать вновь прибывших духов, чтобы впоследствии не ездить к ним с подобной миссией. На том и разошлись: офицер пропылил по дороге обратно и вскоре скрылся из виду, а мы снова нырнули в свой бассейн в тени посаженных вокруг него деревьев.
Тогда мне стало немного грустно.
Я даже сейчас помню то ощущение, которое испытал после отъезда чужого УАЗика: мне было жаль. Жаль, что в этой машине сидел не тот офицер, что ранним декабрьским утром шел вдоль строя замерзших бритых пацанов полтора года назад.
Галерея
